Исуна ХасэкураВолчица и пряности. Том I
Пролог
Увидев, как созревшие хлеба колышутся на ветру, местный сельчанин скажет: «То бежит волчица».
Это излюбленная присказка в его деревне, ведь когда ветер играет с колосьями, кажется, будто по полю пробегает волчица.
А ещё говорят, что, если хлеба полегли от сильного ветра, значит, их потоптала волчица; не уродились волчица съела.
Придумано со вкусом, одно плохо: приятным такое сравнение не назовёшь.
Только нынче если кто и помянет волчицу, то лишь для того, чтобы блеснуть острым словцом в разговоре, благоговения от людей ждать не приходится: времена не те.
Качаются на ветру колосья, проглядывает сквозь золотую решётку осеннее небо. Небо такое же, как и сотни лет назад, но мир под ним преобразился до неузнаваемости. Ведь даже в этой деревне, год за годом выращивая хлеб, люди живут лет семьдесят, не больше.
Наверное, сотни лет застоя не привели бы ни к чему хорошему.
Но тогда, быть может, больше нет нужды держать давнее слово.
А самое главное, во мне больше нет нужды.
К востоку от деревни возвышаются горы, и тучи обычно плывут на север. Ветер гонит их туда, где моя родина, и я вздыхаю при мысли о ней.
Перевожу взгляд с неба на поле прямо под носом танцует мой роскошный хвост; приглаживаю на нём шёрстку всё равно занять себя нечем.
Безоблачно, безмятежно осеннее небо.
В этом году, как и всегда, придёт время жатвы.
А по полю бегут волчицы много, много волчиц.
Действие 1
Это ведь последняя?
Да, ровно семьдесят... Спасибо.
По́лно, это вы нас всё время выручаете. Кто ещё, господин Лоуренс, ради нас так далеко в горы заберётся? Что бы мы без вас делали!
Просто шкурки у вас отменные. Я потом опять приеду.
Вот так, слово за слово, ещё одно дело сделано, и далёкая горная деревушка осталась позади. Лоуренс выехал с рассветом, часов пять назад, а когда спустился с гор на равнину, солнце уже стояло в зените. Погода хорошая, ветра нет чего ещё желать страннику на телеге? И не верится, что совсем недавно было так холодно, будто зима уже на носу.
Лоуренс, странствующий торговец двадцати пяти лет от роду (торговцем он, впрочем, назывался всего седьмой год), зевнул на козлах.
Поблизости не росли ни деревья, ни высокая трава, и вдалеке, у самого горизонта, можно было даже разглядеть монастырь. Построили его несколько лет назад оставалось только гадать, чьих знатных отпрысков держат тут в послушниках. А иначе откуда бы в захолустье взяться стенам из превосходного камня и подумать только! железным воротам? Жило здесь монахов двадцать, не меньше, и примерно столько же слуг.
Когда ещё не было этих высоких стен, а лишь заложили первый камень, Лоуренс думал попытать тут счастья в будущем: чем монахи не покупатели? Но, похоже, всё необходимое затворникам привозили свои люди, так что для торговцев со стороны не нашлось дела и оставалось лишь махнуть рукой. В конце концов, он и не питал больших надежд.
Впрочем, в обители вели скромную жизнь, к тому же жильцы сами работали на земле (много ли прибыли от такого покупателя?); да ещё пожертвования плати, да и долгов они не отдают. Невольно призадумаешься: нужно ли тебе такое счастье? С мошенником свяжешься и то меньше горя хлебнёшь, чем с ними... Хотя кое-какая выгода всё же была.
«Жаль, не вышло», подумал Лоуренс, глядя на монастырь. Вдруг он прищурился: кто-то махал ему рукой. «Это ещё что?»
Язык бы не повернулся назвать незнакомца слугой: они носят грязные рабочие робы коричневых оттенков, а этот мужчина был облачён в серое. Сворачивать с пути не хотелось, но и мимо не проехать: потом хлопот не оберёшься.
Делать нечего телега покатила к обители. Подзывавший его мужчина, похоже, заметил, что путник направился в его сторону, опустил руку, но сам не двинулся навстречу. Видимо, решил дождаться, пока Лоуренс подъедет. Не стоило на это злиться, даже дети знают, что люди церкви издавна смотрят на всех свысока.
Лошадь неспешно брела вперёд, шаг за шагом приближаясь к монастырю, а с ним и к незнакомцу. Разглядев его получше, Лоуренс невольно воскликнул:
Рыцарь?
Сначала он глазам своим не поверил, но стоило подкатить поближе, и торговец понял, что не ошибся: перед ним стоял самый настоящий рыцарь. За серое одеяние Лоуренс издали принял серебристые доспехи.
Ты кто такой? крикнул рыцарь издалека, когда телега была ещё довольно далеко. Он не удосужился представиться: видимо, считал, что его и так должны знать.
Я странствующий торговец Лоуренс. У вас ко мне дело?
До монастыря оставалось совсем немного, Лоуренс уже мог пересчитать работников на поле к югу от монастырских стен.
Вдобавок ко всему рыцарь, видимо, был тут не один: вдали Лоуренс приметил ещё одну облачённую в доспехи фигуру. Похоже, эти двое несли караул.
Торговец? Не припомню города в той стороне, откуда ты едешь, напыщенно произнёс латник, подавшись вперёд, чтобы выставить напоказ серебристый нагрудник с выгравированным красным крестом.
Однако серый плащ на плечах выдавал в нём рыцаря низшего звания. Светлые волосы были острижены совсем недавно, да и по внешнему виду мужчины не скажешь, что это закалённый в боях воин. Не иначе как выбился в рыцари и теперь спешит выслужиться. Теряться перед такими нельзя: их наглость вырастет как на дрожжах.
Поэтому торговец молча достал из кармана кожаный мешочек и развязал шнурок. Внутри лежали сладости из засахаренного мёда. Лоуренс вытащил одну конфету, положил в рот и протянул мешочек рыцарю:
Хотите попробовать?
Тот промычал что-то нечленораздельное, будто задумался, как поступить, и всё же устоять перед сладостями не сумел. Правда, рыцарская гордыня не позволила ему протянуть руку сразу после кивка торговцу пришлось подождать, пока рыцарь подставит ладонь.
Я ездил продавать соль в одну горную деревушку на востоке, здесь недалеко, за полдня добраться можно. Теперь возвращаюсь.
Надо же. Но телега-то у тебя с поклажей. Что, тоже соль?
Нет, тут у меня пушнина. Вот, взгляните, повернувшись к телеге, Лоуренс сдёрнул покрывало, обнажив шкурки куниц и какие шкурки! Этому рыцарю, наверное, и годового жалования не хватило бы, чтобы их купить.
Гм. А это?
Ах, это... Зерно из той деревни.
Отдельно от шкурок лежал сноп эту пшеницу выращивали в деревушке, куда Лоуренс ездил продавать соль. Сорт морозоустойчивый, да и насекомые его не любят. В прошлом году в северо-западных краях свирепствовал холод там Лоуренс и собирался продать зерно.
М-м-м... Ну ладно. Поезжай.
Хоть рыцарь и подозвал его под пустым предлогом, но какой из Лоуренса торговец, если он послушно уйдёт? Поигрывая на весу кожаным мешочком, Лоуренс обернулся к латнику:
Что-нибудь случилось? Господа рыцари здесь редкие гости.
Вопрос пришёлся тому не по душе он нахмурился. Но, взглянув на знакомый мешочек, призадумался. Хорошую приманку нашёл Лоуренс: шнурок развязан вновь, и ещё одна конфета перекочевала из мешочка в руку рыцаря.
М-м... Вкусно как. За такое угощение надо бы чем-нибудь отплатить.
В логике ему не откажешь. Лоуренс улыбнулся рыцарю, как всегда улыбался покупателям, и кивнул в знак благодарности.
Поговаривают, что местные язычники затевают праздник, вот мы и стоим на страже. А ты как сам, ничего не знаешь?
«Ах вот оно что, приуныл Лоуренс, стоило ли ради этого стараться».
Изобразив на своём лице глубокую задумчивость, он ответил:
Ума не приложу.
Конечно, это была неправда, но разубеждать рыцаря Лоуренс не собирался.
Видать, выбрали тихое место, чтобы втайне всё устроить. Трусливые же душонки у этих язычников.
Лоуренса позабавил тон невежды, но, ясное дело, он не подал виду и, притворившись, что придерживается того же мнения, наконец попрощался.
Новый знакомый кивнул и ещё раз поблагодарил его за конфеты. Видно, они пришлись ему по вкусу. Рыцари низшего звания почти всё жалование тратят на походы и снаряжение, так что даже у подмастерья сапожника денег больше, чем у них. Едва ли у этого воина дела шли лучше; давно, поди, сладкого не ел.
И всё же больше Лоуренс не хотел его угощать: медовые конфеты стоили недёшево.
Язычники затевают праздник, надо же, пробормотал торговец с усмешкой, когда монастырь остался далеко позади.
Лоуренс догадывался, о чём говорил его случайный знакомый. Впрочем, эту «тайну» знал каждый в округе. Однако язычники тут были ни при чём; если уж на то пошло, искать их нужно куда севернее или далеко на востоке.
А караулить на самом деле нечего: торжества в честь конца жатвы устраивали повсюду, молясь богине урожая. Правда, здесь праздник урожая отмечался особо. Он проходил пышнее и ярче, чем в других краях, так что, возможно, в монастыре посмотрели на это и доложили в епархию. Видно, священникам языческий обычай давно уже не давал покоя: всё хотелось подчинить его своим порядкам, но не выходило.
С недавних пор церковь с особым рвением занялась еретиками и обращением язычников. Однако прошли времена беспрекословного подчинения церкви, споры учёных и богословов в городах уже никого не удивляют. Её былое величие пошатнулось.
Судя по всему, горожане осознавали это, пусть и помалкивали. В действительности папе пришлось просить средства на реставрацию собора у короля: податей удалось собрать меньше, чем ожидалось (лет десять назад о таком и подумать было нельзя). Вот церковь и старается изо всех сил, чтобы вернуть прежнее почтение.
«Любая торговля дело нелёгкое», усмехнувшись, Лоуренс положил в рот конфету.
К тому времени, как Лоуренс добрался до огромного поля, небо окрасилось золотом. Колосья и те казались тусклее. Вдалеке мелькали тени птиц, спешивших к своим гнёздам; расквакались лягушки, будто оповещая всех вокруг, что пора спать.
Хлеб, похоже, почти убрали, а значит, праздника в честь жатвы нужно ждать через несколько дней, а то и послезавтра.
Перед Лоуренсом раскинулись поля деревни Пасроэ. Они славятся богатыми урожаями, так что крестьяне не бедствуют.
Здешние угодья принадлежат графу Эрендотту, известному на всю округу чудаку: где ещё найти аристократа, который любит возиться с землёй? Так что праздники не обходятся без его поддержки и каждый год проходят с размахом. Вот только Лоуренсу ни разу не довелось поучаствовать в празднике; жаль, конечно, но для посторонних дорога туда закрыта.
Вечер добрый!
У края плодородного поля крестьянин складывал снопы в копну, его и поприветствовал Лоуренс. Славно уродился хлеб, ничего не скажешь; похоже, у торговцев (тех, что договорились с крестьянами Пасроэ) одной заботой стало меньше.
Не скажешь, где господин Ярэй?
Ага, Ярэй... Он там вон, видишь, где толпа собралась? На том поле. Нынче под его началом всё сплошь юнцы, не умеют ничего, так что Холо выйдет с того поля, не иначе.
Крестьянин с чёрным от загара лицом говорил весело, улыбаясь во весь рот. Так могут только люди честные и прямые, на лице дельца такой улыбки не увидишь.
Лоуренс любезно поблагодарил его и повернул телегу в указанную сторону. На указанном участке в самом деле собралась толпа. Повернувшись к полю, люди кричали изо всех сил. Распекали тех, кто ещё не закончил работу, но бранили не за задержку: ругань была частью праздника.
Подкатив поближе, Лоуренс смог наконец разобрать слова:
Здесь волчица, волчица, волчица!
Вот она, волчица, вон там лежит!
Кто волчицу поймает? Кто? Кто? Кто?
Кричали все в один голос, кричали весело, будто во хмелю. Лоуренс остановил телегу прямо у них за спиной, но этого никто не заметил.
Однако речь шла не о настоящей волчице. Иначе тут уж было бы не до смеха.
Волчица воплощение богини урожая, и от жителей деревни Лоуренс слышал поверье, будто спрятавшаяся в последний, ещё не срезанный сноп волчица вселится в того, кто пройдётся по нему серпом.
Последний сноп!
Смотрите, чтоб лишку не срезать!
Скряге волчица не дастся!
Кто поймал волчицу? Кто? Кто? Кто?..
Ярэй поймал! Ярэй! Ярэй!..
Лоуренс слез с телеги и заглянул за спины работников. Ярэй как раз схватился за последний сноп. Его почерневшее от пыли и пота лицо оскалилось в усмешке. Разом срезав колосья, он высоко поднял пшеницу и, запрокинув голову, завыл:
У-у-у!..
Это Холо, Холо, Холо!
У-у-у!..
Вот она, волчица! Вот она, волчица!
Лови её, лови!
Убежит! Все за ней!..
Толпа погналась за сорвавшимся с места Ярэем.
Поверье гласит, что взятая в окружение богиня урожая попытается сбежать и для этого завладеет телом жнеца. Если её поймают, она останется в поле ещё на год.
Никто не знал, существует ли богиня на самом деле. Просто так сложилось для местных это уже давний обычай.
Лоуренс был странствующим торговцем, кочующим из одного места в другое, и разумом не принимал учения Церкви. Однако в душе он был даже более суеверным и набожным человеком, чем эти крестьяне. Нередко случалось, что, пока торговец шёл через горы, преодолевая трудности и лишения, товар терял в цене. Тут поневоле начнёшь и в приметы верить, и надеяться на высшую силу.
Вот почему Лоуренсу ничуть не мешали всякие языческие обряды, тогда как служители Церкви и ревностные последователи поносили их с пеной у рта.
Жаль только, что Холо «вселилась» именно в Ярэя: теперь его на неделю запрут в амбаре с угощением для волчицы, поговорить не удастся.
Ну, делать нечего... вздохнув, Лоуренс забрался на телегу и поехал к дому деревенского старосты.
В деревню он заглянул, чтобы поделиться разговором у монастыря, заодно думал пропустить кружечку вместе с Ярэем. Однако время поджимало: нужно было поскорей выручить деньги за шкурки, иначе придётся платить пошлину за товар из другой местности. Да и зерно лучше продать не откладывая, так что ждать до окончания праздника Лоуренс не мог.
Старосту он застал за приготовлениями к торжеству, поэтому в двух словах рассказал о встрече с рыцарем, решительно помотал головой на приглашение переночевать в деревне и двинулся в путь.
Давно, ещё до того, как здешними краями начал управлять нынешний граф, зерно здесь облагалось высокой пошлиной, стоило довольно дорого, да и спросом не пользовалось. В ту пору Лоуренс перепродавал хлеб из деревни без особой выгоды для себя, но и не ради благодарности и расположения местных жителей. Просто тягаться с прочими торговцами, дёшево закупавшими товар, ему было не по силам деловой хватки недоставало. Впрочем, жители Пасроэ и по сей день платили ему добром за те годы. К слову, переговоры от лица деревни вёл тогда именно Ярэй.
Жаль, конечно, что не получилось выпить с Ярэем, но Холо уже вышла из снопа, а значит, ждать осталось совсем ничего: посторонних вот-вот выпроводят из деревни, и тут-то и начнётся настоящий праздник. Остался бы он на ночь, а так или иначе скоро попросят уйти. Чужаку, верно, будет также одиноко, как путнику на телеге.
Лоуренс жевал овощи, угощение местных жителей, и ехал на запад. По дороге ему встретилась толпа крестьян. Закончив работу, те возвращались домой, светясь от радости.
Торговцу же предстояло вновь странствовать в одиночку, и на миг он пожелал оказаться на их месте, на месте тех, кому в трудную минуту кто-нибудь всегда подставит плечо.
Лоуренсу в этом году исполнится двадцать пять лет. В двенадцать он занялся торговлей под началом знакомого, с восемнадцати уже сам пробивал себе дорогу. В торговле он ещё многого не знал, а потому казалось, что и трудности, и свершения только впереди.
Лоуренс мечтал скопить денег и открыть собственную лавку в каком-нибудь городе желание, понятное любому странствующему торговцу. Но сбыться его мечте, видно, суждено ещё не скоро. Конечно, можно надеяться на удачу, но обычно она благоволит лишь тем, кто богаче и успешнее.
К тому же, разъезжая в трещавшей от груза телеге, думать он мог лишь о долгах: едва рассчитался с одним, а уже время отдавать другой. Где здесь поймать удачу, когда руки заняты?..
Лоуренс поднял глаза к небу и вздохнул, переведя взгляд на красивый лик полной луны. Вздыхал он в последнее время часто, это уже почти стало привычкой. Раньше торговец трудился не жалея сил, чтобы заработать хотя бы на пропитание. Теперь столь острой нужды надрываться не было, но по-другому он, наверное, уже не мог, так что заботы о будущем не давали покоя.
А кроме того, если прежде Лоуренс нигде не задерживался, гнал лошадь из одного города в другой и волновался лишь о сроках выплат, то теперь его занимали мысли, которые раньше даже не приходили в голову.