Без права на подвиг - Респов Андрей 10 стр.


Во что?

Ну, про национальное угнетение. Украинцы, прибалты, белорусы и прочие.

Нет, конечно. Немецкая пропаганда. Мать их! Но то, что ещё в дулаге немцы разделять на команды пленных начали, факт. Так и гестаповские следователи из эйнзацкоманды отметились. Доподлинно знаю, шо прибалтов даже домой отпускали, взяв расписку.

Да ну? Прямо-таки и домой?

А чего? Мы вон за подлюку Вайду энтого держим. А ты знаешь, шо бают люди? Шо полицаиэто зараз агенты НКВД, во! Специально переброшенные в лагеря особым приказом товарища Берии, чтобы здесь, значит, создать такие невыносимые условия, шобы жизнь в лагере была бы страшнее смерти в бою! Вот так вот! И кому верить?

Ну это уж совсем бред сивой кобылы, Вань!обалдел я от такого поворота.

Можа и бред,покладисто кивнул однополчанин,в такое верить может только человек, доведённый до края.

Верно подмечено, Вань. Я так скажу. Верь лучше в себя, в тех, кто ждёт тебя дома. Ведь ждут же?

Эхе-хеох, не знаю, не знаю. Донбасс под немцами с осени сорок первого. Ни писем, ни весточек. Непросто это, Петро.

Ничего, Вань, сдюжим. Помнишь, как немец на Москву пёр? Остановили же! И тут справимся. Понятное дело, на Кавказ они рвутся, силёнок у фашистов ещё много. Но и мы теперь не совсем те, что в сорок первом. За битого, знаешь, двух небитых дают.

Так-то оно так, Петро. Да только мы с тобой уж почитай в жопе у чёрта,помрачнел мой напарник. И почти без перехода заметил: «А жрать хочется всё сильней. Даже вонь эта трупная не мешает. Хучь бы уж какой-нибудь баландой покормили, иродыпекёть в животе, спасу нет!»

Возразить было нечего. У самого живот подвело, а вокруг не то, что ни травиночки, один гравий да вокзальная пыль.

Часа через два на разговоры сил уже перестало хватать. Мы с Иваном, больше напоминали механических кукол: только и делали, что переходили от вагона к вагону, поочерёдно влезая внутрь и стаскивая к сдвижным дверям мертвецов. От усталости, больше не физической, а психологической, не хотелось уже не только говорить, но даже и думать.

И я просто вёл счёт, отвлекаясь на специфические признаки болезней у мёртвых, пытаясь угадать, что привело к смерти очередного бедолагу. Это хоть немного помогало не терять концентрацию.

Неожиданно вагоны закончились. Судьба решила нас с Иваном побаловатьпоследний вагон оказался пуст. Рядом стоял Вайда и ещё несколько, судя по относительно сохранному обмундированию, начищенным сапогам и дубинкам в руках, добровольных кандидатов в лагерные полицаи.

Не зная, что дальше делать, мы с Иваном прислонились к вагону, рядом пристроились остальные пленные, работавшие вместе с нами. Конвоиры, потные и тоже изрядно утомлённые, встали чуть поодаль, достав сигареты, стали громко переговариваться и обсуждая выдающиеся стати какой-то Гретхен.

Но покурить служивым была уже не судьба.

Из-за вагонов неожиданно вынесло группу военных: два автоматчика, офицер и, кажется, унтер с двумя гроссбухами под мышкой. Солдаты были почему-то в касках. Офицер же, судя по погонам, гауптман, а по цвету чёрной окантовкисапёр или, что вернее, железнодорожник.

Все эти тонкости я определил с ходу, мысленно поблагодарив Сталину Моисеевну, что заставила меня в первую очередь накрепко запомнить таблицы знаков различия и цветов войск вермахта и СС. Пользу от таких вроде бы несущественных мелочей я ощутил почти сразу же после попадания в носителя.

Было очень похоже на то, что нас почтило визитом местное начальство. Вон как вытянулись недополицаи, да и наши конвоиры замерли по стойке смирно, быстро рассовав курево по карманам.

Гауптман что-то переспрашивал у унтера, тот, в свою очередь, многословно отвечал, на ходу стараясь тоже тянуться перед начальством. Получалось плохо. Офицер явно был чем-то недоволен и постоянно кривил губы, особенно когда унтер протягивал ему раскрытый гроссбух и на что-то указывал пальцем. Автоматчики держались позади гауптмана и настороженно зыркали по сторонам. Интересно, почему неуютно чувствует себя охрана немецкого начальника на оккупированной территории?

Группа приблизилась к нам и остановилась напротив Вайды и его прихлебателей. С начальником недополицаев заговорил унтер, мешая немецкие слова с русскими, одновременно переводя ответы офицеру, потея и постоянно поправляя круглые очки в металлической оправе. Пилотка и китель его давно пропитались потом, но тем не менее ворот унтер держал наглухо застёгнутым. Ревностный служака, мля.

Даже без моего знания языка ситуация выглядела вполне прозрачно. Гауптман, скорее всего, начальник узловой решил лично проконтролировать, как осуществляется подготовка вагонов. А унтер, наверное, какой-нибудь писарь из тыловой канцелярии или кто там у немцев занимается учётом. Вполне очевидно, что сейчас, во время наступления, порожние вагоны являются серьёзным транспортным ресурсом. И гауптмана вышестоящее начальство за простой не похвалит, ох, не похвалит. Вот офицерик и решил лично, так сказать, усилить и углубить орднунг, устроив ахтунг подчинённым и работникам. Но мы же вроде бы уже всё закончили? Вон, тётки уже выбираются с вёдрами из последнего вагона.

Хольц, спроси этого унтерменша, почему они не вели подсчёт умерших военнопленных. Как, прикажете, нам теперь составлять отчёт для Отдела военнопленных Общего управления Верховного главнокомандования вермахта? Или эти свиные рыла хотят беседовать не со мной, а со следователями гестапо?примерно так прозвучал бы грозный монолог гауптмана в моём вольном переводе.

Нет, я ничуть не удивился тому, что легко понял, практически всё, что говорит гауптман. Мои занятия немецким с баронессой плюс раскачанная нейротроном память дали свои плоды уже к концу первой миссии. Да к тому же тыловик обладал довольно неплохой дикцией и произносил свою речь размеренно, будто с ленцой, не сглатывая окончаний. Мечта начинающего переводчика, да и только!

Пока гауптман разорялся, я задумался об иных, совсем недавно промелькнувших сомнениях, касавшихся совершенно иной темы. Почему я решил добиваться своей цели в поиске Демиурга, полностью повторяя судьбу деда? Что это за мазохизм: стойко переносить все тяготы и лишения плена? Ведь здесь довольно легко бесславно сдохнуть от пули конвоира или какой-нибудь архаичной болячки.

Рано или поздно, даже при великой удаче, несмотря на все заморочки с физической перестройкой тела, я могу позорно слить миссию. Панические мысли накрыли меня с головой в самый неподходящий момент.

Не тупи, Гавр! Не тупи!

У задачи три основных этапа: 1) прибыть из точки А в точку Б, 2) охватить сканированием Матрикула как можно больше лиц, среди которых возможно присутствие Демиурга, 3) добраться до фигуранта и отправить его в точку рандеву со Странником и Искателем.

Значит, мне всё время надлежит быть по возможности в контакте с наибольшим числом людей. И как это можно сделать, если меня распределят в барак и будут под конвоем выводить на работу, а то и того хужеотправят в Arbeitskommando (рабочую команду военнопленных) на отдалённый объект? Нет, возможно, Демиург и там, но для начала мне следует убедиться, что его нет в шталаге Цайтхайн. А для этого как минимум нужно попасть в ту зону лагеря, где ведётся учёт поступающих и убывающих военнопленных. Проще говоря, в Отдел шталаг 2Бучёт военнопленных. Именно он располагает картотекой фамилий и номеров, присвоенных вновь прибывшим. И что самое важноев отделе работают сотрудники из числа военнопленных. Дефицит кадров, понимаешь. Который следует использовать в моих интересах.

И из этого следует не очень приятный вывод: мне нужно прекратить строить из себя нелегала с суперспособностями. Пора вынуть голову из задницы и идти на контакт с немцами. Пусть это и будет выглядеть как предательство с точки зрения остальных военнопленных. Да что там «выглядеть»? Сотрудничество и работа на противникаоднозначно предательство! И если это дойдёт до наших органов пусть и после войны, моей бабушке, маме и тёте не поздоровится.

Уверенность, что данная реальностьальтернативная, давно под большим сомнением: казус с Алоизычем всё ещё не даёт мне покоя. Поэтому все свои радикальные действия здесь следует осуществлять с оглядкой. То есть, предательство, будем называть вещи своими именами, совершённое в целях выполнения миссии обязательно следует чем-нибудь прикрыть. Чем? Пока не знаю. Но, полагаю, если удастся пробиться в заслуженные лагерные писари, то пригодиться я смогу не только самому себе. Как? Поживём увидим. А пока надо не просрать любую возможность, что сама идёт в руки! Например, вот эту.

Господин гауптман, позвольте побеспокоить!я намеренно построил фразу в максимально гражданском ключе. И осипший голос постарался смягчить насколько возможно, подпустив в него заискивающие нотки.

Удалось вклиниться в паузу между набиравшим обороты начальственным разносом и жалким лепетом стоявших навытяжку недополицаев. Вайда, с дубинкой, заткнутой за пояс, бледный и возвышающийся почти на полторы головы над унтером, тем не менее выглядел жалко. Страшное слово «гестапо» звучало чуть ли не в каждом высказывании немца. Вайда же сотоварищи молча кусал губы и нещадно потел. На мой голос все, стоявшие в группе, кроме гауптмана, вздрогнули и повернули головы. Один из конвоиров отреагировал довольно быстро:

Хальт!штык винтовки ткнулся мне вбок, слегка оцарапав кожу. Я почувствовал, как тёплая струйка крови стекает мне за пояс штанов.

Стараясь не делать резких движений, я медленно поднял руки, сдерживая дрожь: память услужливо подсказала, что сейчас в мой правый бок готовы войти двадцать два сантиметра золингеновской стали, которые будут негативно восприняты организмом аватара.

Господин гауптман, во время выполнения работ я считал покойников и могу представить отчёт по количеству умерших.

На этот раз офицер тоже обернулся, упёршись в меня холодным взглядом.

Сколько?выплюнул он, вновь скривив губы.

Сто семьдесят шесть, господин гауптман!я постарался вытянуться с поднятыми руками. Получилось коряво.

Офицер кивнул и что-то шепнул унтеру. Тот спросил Вайду.

Нахнамеэ-э-э фамилия зольдат?

Теличко, господин унтер-офицер!отозвался недополицай.

Гут,кивнул очкастый унтер и что-то записал в гроссбух,апфлиген!он махнул рукой автоматчикам и вместе с гауптманом скрылся за вагонами.

Я и не заметил, как штык перестал касаться моего бока. Осторожно скосил взгляд на конвоира: тот насмешливо оскалился, подмигнул и вынул спрятанные при появлении гауптмана сигареты.

Откуда немецкий знаешь?я не заметил, как со спины к нам подошёл Вайда с подручными. Конец дубинки грубо, но не больно ткнулся мне в живот.

В школе учил, господин Вайда. Кружок посещал. Учитель у нас немец был.

А не брешешь, Теличко?дубинка усилила нажим, но я напряг мышцы живота и продолжал стоять как ни в чём не бывало.

Никак нет, господин Вайда. Это правда.

А работал у большевиков кем?недополицай вцепился, как клещ.

Счетоводом и учётчиком.

Партийный?вклинился рябой кучерявый мужик из вайдовской своры.

Никак нет, господин э-э-эя с максимально преданным выражением лица глянул в глаза спросившего.

Ишь ты, «господин»! Слышь, Россоха, и ты в господа выбился,Вайда хлопнул по плечу кучерявого,а ты, Теличко, ничего, вежество блюдёшь и нос по ветру держишь. Тока ежели ещё раз к начальству через мою голову полезешь, я тебе эту дубину в горло забью!он хотел добавить что-то ещё, но разговор прервал длинный гудок паровоза,всё! Хорош бакланить! Бегом к эшелону. А ты, Теличко, запомни: коль жить хочешь, держись меня. Ты, видать, не дурак. На-ка, вот! Это тебе за то, что от гауптмана прикрыл,и он неожиданно сунул мне в ладонь ржаной сухарь из хлебной горбушки.

Уже на бегу я разделил свой первый заработок в этой реальности с Иваном, разломив сухарь напополам. Стоит ли упоминать о том, что уже на платформе от подачки псевдополицая не осталось ни крошки.

А Иван так и не сказал ничего по поводу моего выступления. Отмолчался. Мнение остальных пленных, грузивших с нами трупы, меня волновало меньше всего.

Пусть я и видел пока довольно мало, но мог сделать предварительный вывод: большинство истощённых и измученных попутчиков были заняты в основном лишь собственными проблемами. Возможно, потом, в лагере я и встречу тех людей, о ком так много читал и смотрел фильмы в детстве, кто и в плену сохранил твёрдость духа, веру в собственные убеждения и самообладание. И не пошёл на сговор с врагом. Возможно, они осудят путь, которым я пошёл к своей цели. Но это будет потом. А пока я другого пути не вижу. Ох уж мне это сослагательное наклонение

С каждым новым часом пребывания здесь немудрено было и забыть о том, что эта реальностьальтернативная. Ох и велик соблазн принять её за родную! Не умом, нет. Сердцем

Невероятные страдания и исковерканные судьбы находившихся рядом людей то и дело заставляли болезненно вскипать истёртое временем желание вернуть долг совести и чести тем, кто втоптал в прах жизнь и будущее наших дедов. И вернуть по полной!

Конечно, вполне можно было ещё ночью попросту проломить стену вагона. Всего и делов-то. Кто услышит? Слепоглухонемая охрана, завернувшаяся в шинели на двух платформах в начале и конце состава? В чём своими глазами сегодня мог убедиться. Да ещё и ночь глухая, дождливая. С моими-то способностями, пусть даже ещё и не полностью активированными, разбить пару-тройку досок раз плюнуть. И выпустить томящихся от голода и жажды пленных на волю.

Да вот только не знаю, сколько их после эдакого побега выживет? Больше половины побьётся, прыгая с поезда. Это в лучшем случае. Только в кино не обученный специально человек соскакивает на ходу с подножки движущегося вагона и сохраняет все кости и позвоночник целыми. В жизни всё гораздо печальнее.

Ослабленные и истощённые, пленные и так еле передвигаются. У большинства паршивая обувь. Ноги стёрты в кровь. Оторваться удастся считаным единицам. Кому повезёт не нарваться на пулемётную очередь с платформы, патруль или немецких егерей с собачками, скроется в глубине оккупированной территории.

Глядишь, доберутся до партизан, а то и через линию фронта, чтобы немедленно попасть в гостеприимные и цепкие ручонки войсковой контрразведки. Да и там не задержаться. Рядовыечего с них взять? И снова на фронт. Круговорот солдатских душ на войне.

Стоит ли овчинка выделки? Ведь мне придётся бежать вместе с ними, нарушив последовательность поиска Демиурга: достижение оптимальной исторической точки пребывания носителя.

Так что, Теличко Пётр Михайлович, по-простому не выйдет, придётся выживать и добираться сначала до лагеря. А уж там поглядим, куда кривая вывезет!

Вот только теперь ещё понадобится вырастить глаза на затылке. Ибо замазаться мне в сотрудничестве с врагом придётся по самые не балуйся. А в лагерном подполье, по слухам, ребятки жёсткие, как колючая проволока. Это вам не сорок первый. На дворе лето сорок второго! И среди выживших в Цайтхайне подпольщиков, как, впрочем, и в любом другом лагере, отношение к предателям Родины однозначное: мочить в сортире и не только при первом удобном случае. Без апелляций. Сталина на этот факт обратила особое внимание при подготовке.

Следовало тщательно прикинуть, как исключить возможности ещё более неприемлемого сценария: лагерная практика повязывать предателей кровью широко применялась не только в концлагерях, но и в лагерях для военнопленных. Вопреки воплям либерастов двадцать первого века, вермахт устанавливал в подведомственных лагерях порядки отнюдь не в белых перчатках. А ну как поставит меня Вайда рядом с виселицей, даст в руки верёвочку и заставит самолично вешать советских военнопленных? Что тогда?

А поглядим. По крайней мере, постараюсь до такого не доводить. А для этого следует сделаться незаменимым и чрезвычайно востребованным работником на благо Рейха. Так, чтобы всё, как нравится этим колбасникам: чётко и педантично выполнять распоряжения вышестоящего командования. Учёт и порядок, доведённые до абсурда. А заодно и поближе к документам подобраться. Думаю, хотя бы это подпольщики должны оценить.

Итак, «Отдел 2Б». Ну, по крайней мере, хоть какой-то план

А пока наш новый эшелон набирал ход. Встречный ветер периодически обдувал макушки людей на платформе. Отсутствие крыши, на первый взгляд, было лучше вагонной духоты, но не спасало от нещадно жалящего кожу полуденного солнца. Борта платформы были довольно высоки, так что приходилось вставать на цыпочки, чтобы увидеть пролетающие мимо пейзажи.

Лето было в самом разгаре. Открывающееся под лазурным небом буйство красок, обильно разбавленных зеленью, радовало взгляд и создавало парадоксальную иллюзию мирного покоя, лишь иногда прерываемую видом сгоревших и разрушенных сёл и хуторов, обугленного кирпича полустанков и едва схваченной ржой искорёженной техники на дорогах, да ещё кое-где мелькавшими мёртвыми подпалинами выжженной земли на брошенных полях.

Назад Дальше