Пролог
Просыпаюсь с трудом, выныриваю из липкого теплого мрака и расклеиваю слипшиеся веки. Глаза режет светом, так что приходится прикрыть их ладонью и не делать резких движений. Головабочка с маслом, а со дна тяжело поднимаются к поверхности крохотные мысли-пузырьки. Они лопаются где-то у висков и растекаются вязкой горячей волной тупой боли, чтобы стянуться в противный пульсирующий узелок в затылке.
Во рту неприятная горечь, а в руках такая слабость, будто я две недели провалялась в лазарете.
Приподнимаюсь на смятой простыне и понимаю, что на мне ни клочка одежды.
Вообще. Ноль. Ничегошеньки.
Пытаюсь вспомнить, что же было вчера, но в голове провал размером с лунный кратер.
Кажется, я пила. Много и жадно. С вдохновением, самозабвенно, как могут пить только люди на грани отчаянья.
Хотела забыться, и вот вам результат.
Сажусь на постели.
Как ни странно, я оказалась в постели, да.
Вот только это не моя постель, готова руку дать на отсечение. Поворачиваю голову и застываю каменным изваянием.
Срань. Господня, чеканю слова и рассматриваю двоедушника. Он закинул руки за голову и мирно спал.
Зажмуриваюсь до красных кругов под веками и медленно открываю глаза.
Ничего не меняется: двоедушник все так же лежит рядом, чуть повернув голову в сторону окна, откуда на умиротворенное лицо льется красноватый свет восхода. Каштановые волосы растекаются по подушке, скрывают часть лица, а мощная грудь мерно поднимается и опадает.
На смуглой коже отчетливо проступают красные царапины и пара капель запекшейся крови.
Жар бьет по щекам наотмашь, прокатывается по телу маковым румянцем обжигающего стыда.
Скатываюсь на пол, затравленно осматриваюсь и вижу в углу полотенце. Укутываюсь в него, как в броню, и вцепляюсь пальцами в волосы. Виски сдавливает тяжелый невидимый обруч, и боль бьет под колени.
Как же это я?! шиплю сдавленно. Мы чтомы того?
Медленно возвращаюсь к постели и откидываю уголок покрывала. Замечаю несколько капель крови на простыне и тихо скулю. Не от страха, нет.
От злости на себя.
И на двоедушника, что воспользовался ситуацией!
Пить надо меньше, бормочу под нос. А вдруг он не воспользовался? Вдруг ты сама предложила?
Дура-дура-дура!
Неделю его знаешь, толком не разговаривали даже!
Господи, я же повела себя каккак
Как шлюха, выдыхаю и шарю взглядом по комнате, но одежды нигде нет. Только на кресле с высокой спинкой повисла мужская рубашка. Хватаю ее и натягиваю остервенело, едва не рву по швам, впиваюсь ногтями в подол и закусываю губу.
Запах крепкого чужого тела укутывает плотным коконом, а в животе скручиваются горячие узлы.
Прочь! Бежать надо. Немедленно! Пока он не проснулся, пока не пришлось открывать рот и что-то говорить. Оправдываться, сгорать от стыда.
Терпеть взгляд, полный отвращения
Нет, не хочу! Я просто не вынесу.
Касаюсь панели у двери и выскальзываю в коридор, а через секунду из груди вырывается истеричный смешок, когда понимаю, что наши номерасоседние.
Гостиницу придется поменять
***
Расхаживаю по комнате загнанным зверем, а ворон радостно каркает в уголке. По-идиотски повиснув на шторе головой вниз, он смотрит пристально и насмешливо, сверкает желтыми глазищами. Я же занимался истязанием: рвал волосы на голове.
Когда проснулся, то осознание пришло не сразу, а вот потом
Идиот. Животное!
Ты меня почему не остановил, жопа пернатая?! рычу на ворона, злюсь и нервничаю. Но что он мог сделать? Ничего.
Ни-че-го!
Да и не захотел бы он. Сам же девушку выбрал, в мои мысли ее вплел накрепко.
И я ничего не мог противопоставить мягкой манящей отзывчивости, что Ши бросила мне в лицо. Лучше бы пулю в лоб вогнала! Только закрутила все, затянула узел, ворвалась в мой крохотный мирок рыжим ураганом.
Теплая, ласковая, совсем другая, не похожая на себя настоящую. Одурманенная алкоголем, обнаженная как душой, так и телом. Слишком большое искушение.
А что нужно делать с искушениями, чтобы они не терзали?
Правильно. Поддаваться им.
И я поддался. Нырнул в омут с головой: был груб, даже жесток, а она все принимала, как данность, ни разу не сказала «нет» или «хватит». Только царапалась сильнее и, кажется, смеялась, будто не верила, что все этонастоящее. Оставляла на коже отметины и укусы, подавалась навстречу с таким ожесточением и отчаяньем, что похоть только сильнее скручивала бедра и несла вперед.
Ни секунды передышки и я так крепко с ней теперь связан, что хоть вой.
Идиот! Какого хрена поселился с ней по соседству? Другого места не нашел? Чувствовал же, что бежать надо, что девка под кожу забирается, в кости въедается кислотой и жаром.
Вот и пожинай плоды. Жуй тщательно, не подавись.
Ворон покачивается, цепляясь лапами за синтетическую ткань, а я запускаю пальцы в волосы и смотрю на развороченную страстью кровать.
Я даже не сразу понял, что она никогда
С чем мне сравнивать? Все женщины попадали в мою постель с каким-то опытом, пусть даже минимальным, а тут
Какой же ты мудак, Герант. Самому от себя не противно?
Противно! Не то слово. Как дикарь ворвался в цветущий сад и истоптал его тяжелыми сапожищами. Оставил за собой только разрушения и холод. Даже не потрудился спросить, в порядке ли она. Отрубился, получив свою порцию удовольствия.
Сбежит еще, дурочка, бормочу тихо. Нельзя это все так оставлять.
Шиповник
За неделю до
Из-за грохота не слышу собственных шагов. Тону в ворсе пушистого ковра и едва не выбиваю дверь плечом, потому что нет ни времени, ни терпения. В нос бьет тяжелый горьких дух шалфея, полыни и пихты. Шторы отодвинуты в стороны и подвязаны, пропускают в комнату желтоватый теплый свет.
Упираюсь взглядом в спину главы Дома Знаний, застывшего у окна.
Болезненно-прямую, натянутую струной. Руки сцеплены за спиной, а пальцы нервно дрожат, цепляясь за манжеты рубашки. Север никуда не торопится. Наблюдает, как во внутреннем дворе стартует один из кораблей.
Господин, мы должны уходить!
Ты должна уходить, Ши, поправляет он меня. Я уже никуда не полечу.
Север медленно поворачивается и без стеснений распахивает ворот белоснежной рубашки, а я в ужасе отшатываюсь и прикрываю рот рукой, чтобы удержать вопль. Из-под ткани выглядывает красная бугристая полоса, что тянется от паха к горлу и обвивает его неровными лентами. На груди и животе вспучивается венозная сетка, будто невидимое растение пустило корни под бледной кожей.
Убирайся, Ши, голос Севера глух, а я едва разбираю слова из-за дребезжания стекол в окнах. Скажи Буре, что нашла меня мертвым. Обвини камкериим дурная слава не вредит. Или скажи, что я покончил с собой, едкий смешок вырывается из его горла и сменяется протяжным хриплым кашлем.
Вы же знаете, что он не поверит!
Я заразу на борт не понесу. Разговор окончен, Север повелительно взмахивает рукой, а я не могу выдавить ни слова. Должна подчиниться, но ноги не несут.
Подаюсь вперед, но наталкиваюсь на горящий взгляд серых глаз. Болезненный, обреченный.
Я останусь с вами
Дура! выплевывает с яростью, пошла вон! Забыла, где твое место? Рядом с моим сыном! Не заставляй меня жалеть, Ши, что взял тебя в дом, что доверял и обучал, он тянется к поясу и достает сциловый револьвер. Он заряжен, индикатор на боку горит красным. Выстрел сожжет меня на месте, убирайся. У тебя еще вся жизнь впереди, его голос на мгновение смягчается.
Мир мутнеет перед глазами, но я отступаю, давлю в себе желание броситься вперед и встретить пулю. Лучше так! Разве он не понимает
Пожалей меня, девочка моя, шепчет Север. Дай умереть достойно.
Над городом прокатывается новый сигнал тревоги, а во внутреннем дворе застывает серой статуей последний корабль.
Срываюсь с места и мчусь по коридору к выходу, не замечаю, как по щекам катятся горячие тугие капли и попадают в рот. Глотаю горькие слезы, падаю на колени, поскользнувшись на гладком мраморе ступеней, и острая боль прошивает до самой поясницы, но я подскакиваю на ноги и выбегаю во двор.
Навстречу мне протягивает руку Буря. Я не могу смотреть ему в глаза, потому что не защитила его отца. Не спасла от болезни.
Вваливаюсь в нутро корабля за мгновение до того, как дверь захлопывается. Упираюсь затылком в холодную стену и ловлю вопросительный взгляд мужчины. Секунда тишины, и он отворачивается. Все сам понимает, даже врать не нужно. Врубается кулаком в панель сбоку, сминая металл, шипит что-то и идет к кабине пилота.
Дает отрывистую команду стартовать.
***
Что двоедушник делает на корабле? грозно спрашивает Буря, когда «Зорянка» уже покинула планету и медленно двигалась в сторону подпространственного разрыва.
Он тычет пальцем в сторону высокого мужчины, стоящего у приборной панели рядом с навигатором. Сжимает челюсти, горделиво вскидывает голову, будто он здесь хозяин, выпячивает тяжелый подбородок и выпрямляетсяхочет стать еще выше ростом.
Мужчина же чуть оборачивается и награждает Бурю слабой усмешкойтак улыбаются взрослые, столкнувшиеся с горячностью молодняка.
Я видела, что Буря готов вцепиться в кого угодно, только бы отвлечься от мысли об отце. Не могу сказать, что у них были теплые отношения. Буре предстояло встать во главе Дома Знаний, принять место Севера в Совете, его собственность, обязательства и права.
Его горячий, неуправляемый нравблагодатная почва для конфликтов, и приходилось действовать жестко, порой жестоко.
Но Север был хорошим отцом и человеком
Прикрываю глаза и сжимаю пальцами переносицу. Пояс с пистолетом и коротким клинком тянут вниз, от одежды несет гарью, пылью и кровью камкери. В висках пульсирует раскаленная кровь. Я устала, невыносимо измотана, но не имею права на отдых до тех пор, пока мы не доберемся до поместья Севера на Заграйте. Колючий ком тошноты подкатывает к горлу, когда вижу Севера и уродливые отметины на его теле. Воспоминания травят меня, прорастают в кишках терновыми узлами.
Спасательные корабли запрограммированы лететь на Заграйт. Только членов семьи Север решил вывезти с помощью Звездной гильдии и живых профессионалов, вроде капитана Бардо.
Перекатываю его имя на языке, чувствую непривычность.
Отклоняюсь назад, мечтаю опереться на прохладный металл стены, но чувствую чью-то ладонь на спине. Оборачиваюсь и вижу капитана, который участливо указывает на приземистое кресло, прямо возле панели навигации.
Онвысокий и сухощавый мужчина, затянутый в черную плотную куртку, перевитую тонкими ремешками. Пшеничные волосы стянуты на затылке в аккуратный хвост. Когда капитан улыбнулся, черты лица хищно заострились, а золотисто-карие глаза, обрамленные густыми светлыми ресницами, смотрели внимательно, насмешливо. В глубине зрачков смешались сталь и пламя.
Присаживайся, Ши, ты же на ногах не стоишь.
Он так откровенно проигнорировал вопрос Бури, что я невольно хмыкаю и поспешно прячу улыбку. Позволяю подвести себя к креслу и помочь сесть.
Видит Справедливая Саджамне нужна минутная передышка. В голове медленно сформировался вопрос: откуда капитан мог знать мое имя? Не помню, чтобы Север водил настолько близкие знакомства с звездной гильдией, чтобы говорить о семье и приближенных.
Но задать я его не успела.
Буря покраснел от возмущения, яростно скрипнул зубами и подался вперед, к двоедушнику, который даже глазом не моргнул и продолжал что-то обсуждать с навигатором.
Что на корабле делает это отродье?! взорвался он и повернулся к капитану, положив руку на рукоятку револьвера.
Показушник. Он и стрелять-то толком не умел. Для красоты носил, чтобы выглядеть внушительно. Сын Севера давно привык командовать, но не решать что-то своими силами.
Это «отродье» здесь работает, спокойно ответил Бардо, поглаживая меня по плечу. Клянусь богами, мне показалось, что он сейчас предложит мне чай или плед, таким мягким было это прикосновение, без обид, Герант.
Что ты, Бардо, не переживай, двоедушник широко ухмыльнулся, обнажив крепкие острые зубы.
Как у волка. Или у какой-нибудь хищной кошки. А глаза эти сумасшедшие: ярко-желтыеникогда таких не видела. И взгляд человека, уверенного в своем положении. Он здесьдома, а мынепрошеные гости.
Ты посмотри, Буря, посмотри, как он держится. Посмотри внимательно! Твой отец понял бы, что с таким человеком стоит договариваться, а не атаковать на полном ходу.
А Ши понимает куда больше этого сосунка, вдруг бормочет Бардо и ловит мой ошарашенный взгляд, с Герантом действительно лучше договориться.
Я уже от нее в восторге, двоедушник отвешивает мне шутливый поклон, отчего темно-каштановые волосы падают на лицо, но не скрывают шального желтого блеска нечеловеческих глаз.
Буря же все больше мрачнеет, и мне кажется, что сейчас вокруг начнут потрескивать молнии. Он бросает на меня испепеляющий взгляд, ждет, что я вмешаюсь. Чего ты хочешь, Буря? Сам кашу заварил. Отец не учил тебя думать, а потом говорить? Учил, я точно знаю. И сейчас, на чужом корабле, зависимый от чужого расположения, ты бы лучше заткнулся, Саджа тебя разорви.
Я отвечаю ему совершенно безразличным взглядом и пожимаю плечами.
Тебе не все равно, если ты спасен и летишь в нужном направлении?
Буря брезгливо морщится.
Само присутствие двоедушника может принести неудачу! Сколько наших людей гибло после встречи с этими тварями? Если ты не забыла, то у нас таких вешали!
В груди забурлил крохотный котелок, расплескивая вокруг раскаленное раздражение, густо замешанное на глухой усталости. Сжимаю пальцами подлокотники кресла и чувствую, как на плече напрягается рука Бардо. Капитан молчит, и я прекрасно его понимаю. Все-таки Бурячеловек, который войдет в Совет и будет плотно сотрудничать со Звездной гильдией.
Бардо не вольный стрелок, он подчиняется законам гильдии, а Буря злопамятен и мелочен. Может нажить капитану проблем.
Вступать в перепалку с зазнавшимся юнцом, облеченным властьюнеразумно.
Я должна решать этот вопрос. Яединственный человек, которого Север наделил достаточно властью, и Буря ее признал. Давным-давно, но признал. Законы и правила просто так не стираются из памяти, даже когда дом, где их чтили, разрушен.
Чуть поворачиваю голову и замечаю пристальный взгляд Геранта. Тяжелый, раскаленный и пытливый. Он пробирается под кожу, поглаживает нервы и рассыпается по мускулам жаркими колючками. Мне рядом с ним спокойно. Ничего в душе не вздрагивает, рука не тянется к пистолету, когда двоедушник двигается, не хочется отстраниться, когда он резко поднимает руку, чтобы отбросить назад непокорные волосы. Я не чую опасности. Знаю, что он, несомненно, может причинить вред, но не здесь и не нам.
На чьей я стороне?
Не нужны слова. Можно просто заглянуть в его глаза, чтобы мысли прочитать.
Медленно поднимаюсь, встаю к нему спиной. Это, наверное, единственный жест, каким я могу выразить свое доверие, а Буря, поняв, что поддержки не дождется, медленно наливается яростным багрянцем.
Я на голову ниже его ростом, вдвое легче, но сейчас во мне столько болезненной тоски и безразличия, что не страшно столкнуться с его яростью.
Нашего дома больше нетразве Буря не понимает? Севера больше нет
И мир уже не тот. Все поменялось.
А ты не забыл, что твой отец не поддерживал такие меры? Чистота крови и души для него ничего не значили, не замечаю, как повышаю голос, как стискиваю кулаки до острой боли в ладонях, между прочим, Буря, тебе стоило бы вспомнить, что и во мне есть чужая кровь. И ты принял мою власть в Доме когда-то, а теперь говоришь мне о чистоте? Ты не забыл, что происхождение не спасает от камкери и их проклятья? И не забыл ли ты, что этот корабль должен доставить нас домой? Даже если им будут управлять порождения Яшана Яростного, мне будет плевать!
Буря открывает рот, но я не даю ему договорить.
Просто сядь изамолчи. Прояви уважение к выбору отца, хотя бы сейчас.
Буря фыркает и отступает, скрещивает руки на груди.
Что еще я мог услышать от полукровки, бросает презрительно и вальяжно разваливается в свободном кресле.
Потираю переносицу и сажусь на место. Расфокусированный взгляд блуждает по панели навигации и наталкивается на несколько размытых зеленоватых точек.
Ваши друзья-камкери не собираются отставать, хмыкает двоедушник.
Герант
«Пассажиры» у Бардо оказались колоритные. Мальчишкадурень малолетний, возомнивший, что его власть хоть чего-то стоит. На «Зорянке» у него прав меньше, чем у хера собачьего, так что я искренне наслаждаюсь его негодованием и демонстративно не обращаю внимания на гневные вопли.