Перемазанный в крови и пыли, Буря пыжился так уморительно, что я не сдержал улыбки. А уж его тирада о том, что двоедушники приносят несчастья
А еще мы приносим в жертву младенцев на растущую луну и проклинаем облысением, твою мать.
И этот мальчишкаприемник целого Дома? Это он займет место отца, что, по словам Бардо, был умелым воином и сильным правителем? Других кандидатов не нашлось?
Игнорирую его вопрос, вывожу из себя. Мне вообще не до этого, потому что в поле зрения попадает второй пассажир.
Ворон в груди встряхивается, поднимает голову и пронзительно каркает. Выбивает меня из колеи, потому что до этого почти никогда не реагировал на чужаков. Для ворона они не существовали.
Девушка сухощавая и высокая, вся скручена из прочных жгутов тренированных мышц. Лицо не выражает ничего кроме усталости и апатии.
Чувствую ее запах еще до того, как девчонка подходит и усаживается в кресло, предложенное Бардо. Ни кровь, ни пот, ни гарь не могут скрыть именно ее аромат.
Я малодушно радуюсь, что девка сидит достаточно далеко, потому что по коже бегут мурашки, а волосы на затылке становятся дыбом от терпкого запаха шалфея и темной переспевшей ежевики.
Он оседает на языке и перекатывается под нёбом, впрыскивает в кровь кислоту и болезненное возбуждение, вколачивает в сердце раскаленные гвозди.
Бардо что-то говорит, а я шутливо отвечаю, даже поклон этот дурацкий делаю, разряжаю обстановку. Никто не замечает, как сверлю друга яростным взглядом, а он только криво усмехается и нарочно подталкивает кресло ближе, заставляя меня отклониться и опереться руками на навигационную панель.
Сжать пальцы и стиснуть зубы до хруста эмали.
Ворон в груди беспокойно возится и царапается острыми когтями, коситься на незнакомку тяжелым взглядом. Встряхивается и сбрасывает сонное оцепенение. Чует мое волнение, рвется, норовит расколоть ребра широкими крыльями, но я давлю его, запираю внутри. Болезненно сглатываю и не дышу через нос.
Бросаю быстрые взгляды, выхватываю только отдельные черты.
Волосытемная золотистая медь, подняты вверх и скручены на затылке в хвост, одежда пропиталась кровью и потом, а на загорелом лице, хищном и состоящем сплошь из крутых изломов и резких прямых линий, дерутся безжалостно усталость и решимость.
Такие же золотисто-медные брови вразлет сходятся к переносице, лоб рассекает упрямая морщинка. Вроде на вид ей не больше двадцати, но в уголках глаз уже первые тонкие лучики прорезались. На пухлой нижней губе след от укуса и запеклась капелька крови. Тонкие пальцы оглаживают рукоять револьвера на поясе.
Узкие бедра обвивает сциловый патронташ, а ноги, мать его, наверное, милю длинной. А я уже мысленно представляю, такая ли загорелая у нее кожа под одеждой, как и та, что на виду. Щиколотки тонкие, я бы с легкостью мог обхватить их руками.
Ворон беснуется, раскалывает голову протяжным воплем. Никто его не слышит, а я готов вцепиться пальцами в волосы и выть, только бы заглушить вездесущий шелест перьев, но буду полным идиотом, если и правда это сделаю. Не хватало еще, чтобы этот долбоклюй, спасенный наследник, только укрепился в своей вере, что двоедушники безумцы и нуждаются в уничтожении.
Ворон протяжно каркает, тянется к девушке, но я его одергиваю в последний момент.
Извини, приятель, но мне эти проблемы не нужны.
Сигнал тревоги отрезвляет, а Бардо уже в кресле пилота, рвется вперед.
«Зорянка»совсем крошка, юркая, маневренная, мечта любого наемника, но сейчас она бессовестно уступала нападавшим в скорости.
Придется прыгать прямо сейчас! чеканит Бардо, а у меня мир крошится перед глазами от перегрузки. Девка пытается вскочить с кресла, но я жестко впечатываю ее в спинку, чтобы не дергалась. Ее спутник держится на ногах крепко, но заметно бледнеет, когда Бардо резко уходит вправо, к ближайшему подпространственному разрыву.
Куда он ведет?
Это охренеть как важно! Прыжок вслепую мог угробить кого угодно, а шутки с подпространством так же опасны, как тыкать пальцами в мясорубку.
Бардо как-то совсем гаденько ухмыляется и бросается вперед, сжимая пальцы на штурвале.
Я даже закричать не успеваю, только чувствую, как мир расслаивается, как размазываются огоньки звезд по космической черноте и все пропадает, пока из кромешного мрака не выныривают серебристые нитки подпространственных струн. Одним щелчком Бардо выпускает «якорь», чтобы зацепить ближайшую струну и рвануть в неизвестность. Подальше от преследователей.
Шиповник
Кажется, что прошло всего несколько секунд, но тьма перед глазами теряет плотность, расслаивается и бледнеет, открывая взгляду желтоватые листья деревьев над головой и клочок бледно-голубого неба.
Поднимаюсь медленно, чтобы не закружилась голова и смотрю вниз. Ковер из желтых листьев совершенно сухой, похрустывает тихо, стоит только сжать несколько листков в кулаке.
Воздух вязкий и раскаленный: я вижу, как он колеблется перед глазами, а мир вокруг застыл в янтаре. Среди стволов ни единого движения, только пылинки лениво кружатся в солнечных лучах, вспоровших редкие кроны. В плотной куртке нестерпимо жарко и я тянусь к крючкам, чтобы расстегнуть одежку, но пальцы не слушаются, точно чужие. За спиной хрустят листья, и я резко оборачиваюсь, чтобы через мгновение сдавлено охнуть от боли в пояснице.
Проклятье!
Очухалась? двоедушник опускается на корточки, бесцеремонно запрокидывает мне голову и осматривает лицо, ощупывает пальцами затылок. Когда натыкается на шишку, я шиплю от тупой боли, но не пытаюсь отстраниться. Руки у мужчины холодные, точно горный ручеек и я льну к его ладоням в поисках облегчения, жарко?
Не то слово, выдыхаю, и мне кажется, что воздух перед глазами идет волнами, как кисель.
Герант опускает руки к крючкам куртки и вопросительно смотрит, а я даже не думаю его останавливать. Только бы помог избавиться от этой душной брони.
Ты не боишься, он утверждает, а не спрашивает. Я же не могу понять, что его так смутило. Даже глаза как-то странно потемнели, как море перед бурей.
Нет. А должна?
Незнакомый мужчина, в лесу, хрен знает где, «проклятое отродье», как сказал твой дружок. Он, кстати, в отключке, и капитан сейчас занят. Ситуация не располагает к доверию, тебе не кажется?
Ты же не думаешь, что я револьвер для красоты ношу?
Его губы растягиваются в усмешке, обнажая острые зубы, а пальцы поддевают первую пуговицу. Я завороженно рассматриваю аккуратную густую бороду, на которую почему-то не обратила внимание раньше. Мужчины дома всегда были гладко выбриты, а Герант больше походил на какого-нибудь варвара из сказок.
Я могу тебя обезоружить.
Вторая пуговица. По спине прокатывается крупная дрожь, но страха нет. Герант играет со мной. Отчего-то эта беседа его веселит, но я не понимаю почему. В самом деле, кто в здравом уме будет говорить о таких вещах с полукровкой?
Даже самый последний извращенец побрезговал бы насиловать такую добычу.
Если тебе яйца не дороги.
Он раскатисто смеется и возвращается к крючкам. Пальцы двигаются умело и быстро, высвобождая меня из плотной ткани, стаскивают куртку с плеч. Я остаюсь в облепившей тело белой майке и вздыхаю с облегчением. Смотрю на Геранта и хочу поблагодарить, но он поспешно встает и отворачивается. Я только успеваю заметить, как мужчина тяжело сглатывает.
Что с Бурей?
Он медлит с ответом и неопределенно указывает куда-то в сторону.
Головой приложился, его голос хриплый, будто двоедушник песка наглотался, но ничего. Мозгов там все равно было немного.
Буря может бытьблагоразумным, поднимаюсь на ноги и прислушиваюсь к телу. Ничего серьезнее пары ушибов и небольшого растяжения. Заживет. Благо хоть руки в порядке, а то револьвер действительно бы остался висеть на поясе для красоты. Только очень редко этого хочет.
Поворачиваюсь к кораблю и тихо присвистываю. «Зорянка» вкопалась в листья брюхом и упиралась носом в толстый ствол. За ней вдаль тянулась широкая просека поваленных обугленных деревьев.
Повреждения?
Почти никаких, нам повезло, я кожей ощутила, как Герант встал рядом, почти касаясь меня плечом. Но Бардо израсходовал весь запас топлива на этот прыжок. Если хотим взлететь, то нам нужны топливные элементы.
Топливо? я удивленно вскидываю брови и поворачиваюсь к нему, здесь?! И вообще, где мы?
Мы возле Тау Кита, говорит он так, будто для меня это что-то значит. Заметив мое замешательство, Герант запускает пальцы в волосы и слабо усмехается, я и забыл, что ты дальше своей птичьей клетки не летала, кашлянув он продолжил, это бывшая колония Земли, название я давно забыл. На данный моментнепригодна для жизни и брошена лет тридцать назад.
Непригодна? Почему?
Герант пожал плечами.
Ничего особенного. Местная флора безжалостно изничтожила поселенцев и их оборудование.
Я поежилась и придвинулась ближе к двоедушнику. Рука сама собой легла на рукоять револьвера.
Ты хочешь сказать, что деревья здесьживые?
Я хочу сказать, он внезапно наклоняется, и почти прижимается губами к моему уху, что почти все растения здесь живые, Ши.
Я невольно делаю шаг в сторону, а Герант сверлит меня тяжелым взглядом. Отворачивается и говорит что-то в пустоту, касается груди и всхлипывает, будто ему больно. Протяжное карканье надрезает окружающую тишину невидимым ножом, а на плечо двоедушника забирается зеленоватый клубок дыма, из которого медленно показывается голова, а затем и тело ворона.
Птица встряхивается, расправляет внушительные крылья и каркает снова, да так, что листья вот-вот полетят с деревьев желтым дождем.
Перевернувшись, ворон вперивает в меня внимательный взгляд ядовито-желтых глаз и смешно склоняет голову на бок. Переступает с лапы на лапу и срывается вниз, чтобы через секунду застыть на моем плече.
Меня парализует от жуткого предчувствия, что птица вот-вот ударит в глаза, и я невольно сжимаюсь. Ворон выглядит огромным, в солнечном свете лоснятся чернотой гладкие перья, а клюв, к моему изумлению, отливает серебром, будто выточен из металла. Так же, как и острые когти, впившиеся в кожу до плотных кровавых капель.
Массивная голова утыкается в мой лоб и трется о щеку. Ворон ластится, как домашняя кошка и настойчиво требует ответной ласки.
Ты ему нравишься, говорит Герант, и я не могу понять, почему в его глаза так много огня и горечи одновременно.
Странно это, бормочу под нос и робко поглаживаю птицу по спине.
Впрочем, воронам я и должна нравиться. Они же любят сидеть на пугалах.
Герант
Я чувствую прикосновение к коже даже на расстоянии. Ворон услужливо делит со мной и тактильные ощущения тоже, издевается, поглядывает насмешливо, а мне выть охота от этого его выбора и осознания, что ни на что не влияю.
У двоедушников «все сложно». Вообще всегда. Иногда двум подселенцам удается ужиться в одном куске мяса и не разорвать его на части внутренними конфликтами.
Иногда двоедушники сходят с ума.
Их рассудок расслаивается, как сливочное масло на сковороде, растекается чернильными пятнами безумия. Животное и человек теряют точки соприкосновения навсегда, а тело медленно видоизменяется, не в силах выдержать вражды двух господ.
Их отлавливают и пристреливают, как дикарей, потому что разума тамтри капли и никаких ограничителей. Изуродованные ненавистью и болью твари не брезгуют человечиной и однажды утрачивают человеческий облик, способность говорить, воспоминания и собственную личность.
Двоедушники к одиночеству привычны, но иногда все складывается иначе.
Животные могут выбрать спутника, по каким-то только им ведомым особенностям. Как говорят двоедушники: схожее нутро зовет их. Притягивает, как магнит может притянуть металлическую стружку.
Это не старая сказка об истинной паре, какими любят зачитываться малолетние девчонки и томно вздыхать под светом луны на сотне разных планет.
Выборэто родство.
Это «якорь» корабля и струна подпространства, что тянутся друг к другу, чтобы в бушующем мраке добраться до нужной планеты.
Выборне приговор. Я могу сопротивляться влиянию ворона, даже, наверное, смогу ему объяснить, что мне все это нахрен не нужно, твою мать!
Не нужно, как же! То-то ты папочку заботливого из себя строишь. Раздеться ей помог, голову ощупал, о самочувствии спросил. Не насрать ли тебе, Герант?! Ты с ума сошел? Через три дня ты должен быть на Заграйте и взяться за новое дело! Лишний груз хочешь прихватить? И не твоего это поля ягода. Оналичная охрана того заносчивого выродка, что станет частью большого и грозного Совета. Зачем тебе эти проблемы?
Зажмуриваюсь и затылком чувствую изучающий взгляд Ши.
И сглатываю с трудом, когда перед глазами проплыло окровавленное лицо Анны. Бледное, исполосованное когтями, изуродованное.
Отважная воительница, сильная и смелая женщина, лучшая. Напарник, друг и возлюбленная. Воин, что не вынес тягот пути. И мои руки в ее крови по локоть.
Вольные стрелки должны оставаться вольными. Во всех смыслах.
Ты в порядке?
Вздрагиваю всем телом и резко поворачиваюсь, а Ши сдавленно охает и отступает на шаг назад. Цепляется ногой за какую-то долбаную корягу, и я едва успеваю удержать ее за локоть и дернуть на себя. Ворон кричит и взмывает в небо, а пряди медно-золотых волос цепляются за крылья и несколько мгновений покачиваются во влажном жаре воздуха, как праздничные ленты.
Запах шалфея бьет меня по лицу наотмашь, раскаленным топором врезается в висок и мир мигает, точно кто-то забыл поменять испорченную лампочку. Узкие ладони упираются в грудь, а пытливый взгляд ввинчивается в меня сотней гвоздей, приколачивает к месту и выбивает воздух из легких. Кажется, я раскалился до миллиона градусов по Цельсию и вот-вот сорвусь с цепи.
Так мало мне надо. Всего одно хреново прикосновение напрочь срывает с меня тонкий слой цивилизованной шелухи! Пальцы покалывает, и руки сами тянутся к ее лицу, скользят по обметанной загаром коже, очерчивают скулы, а в серых глазахни грамма страха.
Что ты делаешь? такой простой вопрос.
Действительно. Какого хера я делаю?
Блять, Ши, просто достань пистолет и пристрели меня!
С трудом отрываю от нее взгляд и поднимаю голову, чтобы в следующую секунду вырвать из крепежа на бедре оружие. Дробовик у меня складной и приводится в боевой режим лишь одним плавным движением кисти. Ши даже обернуться не успевает, как грохает выстрел и резвая плеть дерева, решившая полакомиться незваными гостями, вспыхивает, как промасленная тряпка, и опадает на землю горящими лохмотьями.
Девушка что-то выкрикивает на незнакомом языке, а я мысленно ставлю десять пластинок золотого сцила, что это отборное ругательство. Чувствую прямо, как в стороны от нее расходится волнами удивление, гнев и досада.
Тонкая рука тянется к револьверу, но опасность миновала. Пока что.
Она удивленно моргает, рассматривает толстую гибкую ветку и тяжело сглатывает, как-то робко и осторожно проводит рукой по шее, ощупывает кожу. Представляет, наверное, как эта дрянь с легкостью отделяет голову от тела.
Ты не шутил, ее судорожный вдох колеблет жаркий воздух перед лицом и медную прядь волос. Я невольно пробегаю взглядом по острым углам выпирающих позвонков и застываю, когда глаза наталкиваются на два грубых рубца, пропахавших лопатки Ши.
Меня не колышут чужие шрамы, я и сам ими покрыт в той мере, когда это переходит из разряда «украшение» в разряд «много выпендриваешься во время боя».
Но тут меня тряхнуло, как от удара током. Прямо подбросило, стоило только представить, как кто-то грубо корежит и уродует нежное тело.
Я никогда не шучу, голос ничем меня не выдает, но она чувствует взгляд. И сжимается, словно ждет удара или насмешки.
Это такой детский и колючий жест, что я невольно тянусь к ней, но вовремя отдергиваю пальцы, когда Ши оборачивается.
Глаза не поломай, бросает воинственно, выпячивает острый подбородок и прячет спину, чтобы я не мог ничего рассмотреть. Влажная майка натягивается, очерчивая маленькую грудь, но для Ши скрыть «уродство» важнее.
Герант! голос Бардо выводит меня из оцепенения, и я оборачиваюсь.
Друг выглядит помятым, даже разбитым. Шутка ли, посадить корабль почти без потерь после неудачного прыжка. Шанс один на миллион.
Нашел девчонку, Бардо вздыхает с облегчением, а я думаю, что его могло связывать с этой колючкой. Кажется, он хорошо знал ее погибшего хозяина, топливо по нулям, нужно искать склад.