Я переворачиваю руку, показывая рисунок целиком, и фыркаю от смеха через нос.
У меня был приятель, который не позволял своему татуировщику и близко приближаться к локтю, потому что где-то услышал, что это самое болезненное место. Поэтому как-то раз мы были вместе в салоне, и пока он набивал татуировку на бицепсе, я нанял другого художника, чтобы он набил мишень прямо на моем локте. Мне просто захотелось побыть мудаком.
Рэйн смеется, и наконец-то улыбка достигает ее глаз.
Тебе было больно?
Как суке.
Вода с одежды, лежащей на полу, стекает к моим босым ногам, пока глаза Рэйн пожирают истории, запечатленные на моей коже. Я хотел использовать свое тело, чтобы поиздеваться над ней и подразнить, но вместо этого она читает меня, как открытую книгу. Когда ее взгляд скользит к татуировке, на которой изображен увядающий цветок лилии, я понимаю, что никогда не чувствовал себя более уязвимым.
А здесь больно? Она дотрагивается до него кончиком своего холодного пальца и проводит им вниз по стеблю, набитом на моем боку.
Да. Я сглатываю. Каждый гребаный день моей жизни.
Ее брови сходятся вместе, когда она осматривает мою кожу на наличие каких-либо шрамов или отметин. Нежные пальчики скользят по опущенным розовым лепесткам, по одному на каждый месяц ее короткой жизни.
Лили была моей сестрой. Я даже не знаю, зачем ей это говорю. Может быть, для того, чтобы она, бл*дь, перестала меня так трогать.
Рэйн поднимает голову, но пальцы не убирает. Вместо этого она прислоняет ладонь к рисунку, закрывая его словно бандаж.
Мне очень жаль. В ее больших голубых глазах читается неподдельная искренность, а в голосе слышится боль. И я понимаю, что она не просто мне сочувствует. Она мне соболезнует.
Микроволновая печь снова издает сигнал о готовности, и я не могу быть более благодарным за то, что нас прервали.
Шоу окончено, бросаю я через плечо, направляясь к пищащей технике.
Когда открываю дверцу, мое лицо обдает облаком пара. Положив пакет с разогретой капустой брокколи на стол, я разворачиваюсь, чтобы достать из морозилки остальные составляющие нашего ужина.
Ты же будешь корн-дог?
Я беру упаковку сосисок в кукурузном тесте, пару колбасок и несколько яично-сырных бисквитов. Затем разворачиваюсь к Рэйн и вижу, как широко открыт ее рот, мне сразу хочется что-нибудь в него засунуть. Еда подойдет. Мой язык подошел бы гораздо лучше. Мой член был бы гребаным идеалом.
Приму это за «да», ухмыляюсь я.
Она моргает, и все эмоции сходят с ее лица, затем она сгребает кучу мокрой одежды с пола, невольно снова краснея передо мной. Я смеюсь, наблюдая, как она убегает в дальний угол кухни, где находится прачечная.
Возвращая свое внимание к микроволновке, я стараюсь не думать о покалывании, оставшемся на моей коже в том месте, где только что Рэйн касалась меня своими холодными пальчиками. Глухой металлический лязг и жужжащие звуки, доносящиеся из стиральной машины, дают мне понять, что Рэйн вернулась. Она молча становится рядом со мной, наши желудки урчат в унисон, пока мы наблюдаем за тем, как мясные полуфабрикаты вращаются под галогенными лампами.
Затем один громкий раскат грома, сотрясающий стены, останавливает весь процесс. Под яркую вспышку и грохот дом погружается в темноту. Вращение прекращается. И когда-то мигающие цифры на микроволновке исчезают навсегда.
Дерьмо. Я открываю дверцу и достаю нашу еду. Она все еще холодная, но, по крайней мере, кажется размороженной.
Через разбитую заднюю дверь в дом врывается поток ветра, заставляя Рэйн вздрогнуть и скрестить руки на груди.
Я собираюсь спросить, есть ли у ее парня камин, но в последний момент останавливаю себя.
В этом доме есть камин?
Она кивает, глядя на свой корн-дог так, словно это ее любимый член семьи, который подключен к аппарату жизнеобеспечения.
Все наладится, поддразниваю я, сжимая ее плечо. За что получаю шлепок по руке.
Черт, как же больно. Я делаю мысленную заметку позже попросить ее снова залатать меня. Пулевое ранение начинает пульсировать, как сумасшедшее.
Схватив зажигалку, брокколи и бутылку водки, я выхожу из кухни вслед за Рэйн, сосредоточив свой взгляд на ее круглой попке, а не на имени, что красуется на ее спине. Гостиная со сводчатым потолком обставлена клетчатой мягкой мебелью и украшена головами животных. Не совсем в моем вкусе, но камин хороший. Он большой, каменный, и внутри лежат настоящие дрова. Это вам не липовый камин с газовой горелкой.
Освобождаю руки, ставя на него все содержимое, и беру со столика журнал «Филд и Стим» (прим. пер. журнал об охоте и рыбалке). Вырвав несколько страниц, я скручиваю их в трубочку и поджигаю конец. Рэйн садится, скрестив ноги, на ковер рядом со мной, старательно пряча майку между ног. В одной руке она держит корн-дог, а в другойбисквиты.
Просто, чтобы ты знала говорю я, поднося самодельный факел к самому маленькому полену, пока оно не загорается. У меня больше.
Она хмурит свои тонкие брови, глядя на меня, и когда я перевожу свой взгляд с ее лица на сосиску в тесте, которую она держит в руке, Рэйн разражается смехом.
Черт, мне нравится этот звук.
Почему у тебя такое хорошее настроение? Она улыбается, когда я забираю из ее рук нашу еду и кладу на очаг, чтобы разогреть.
Потому что я собираюсь съесть все это!
И потому, что сейчас никто не пытается меня убить.
И еще потому, что сегодня я буду спать в настоящей кровати.
И потому, что я видел твои сиськи дважды.
Все это время я думала, что ты придурок, а оказалось, ты просто был голодным?
О, я все еще придурок. Я хватаю бутылку водки с камина и прижимаю ледяное стекло к внешней стороне ее бедра, просто чтобы подчеркнуть свою точку зрения.
Аааа! Ладно, ладно! Ты все еще придурок! кричит она, уворачиваясь от бутылки.
Я смеюсь, откручиваю крышку и горлышком отдаю ей честь, затем делаю глоток. Водка плавно стекает вниз по моему горлу, притупляя тяжелые моменты этого дня.
Я протягиваю бутылку Рэйн, но в последнюю секунду отдергиваю ее обратно.
Только глоток, ладно? Ты сидишь на этом гидро-дерьме, и последнее, что мне нужно, это чтобы тебя стошнило или ты умерла.
Она улыбается, соглашаясь с моим условием, и в моей груди разливается что-то теплое, не имеющее ничего общего ни с огнем в камине, ни с алкоголем. Когда я наблюдаю, как ее веки, трепеща, закрываются, а пухлые розовые губы обхватывают обледеневшее стеклянное горлышко, я чертовски мечтаю о том, чтобы это был я. Любая часть меня. Каждая частичка меня.
Довольно, рявкаю я, вырывая бутылку из ее рук.
Она смеется, затем начинает кашлять, прикрывая рот тыльной стороной ладони.
Господи, как же я ненавижу водку!
А что еще ты ненавидишь? спрашиваю я, удивляясь тому, насколько действительно хочу побольше узнать о своем недавно приобретенном ресурсе.
Разрываю пакет с капустой брокколи и кладу его на ковер между нами. Ее рука ныряет внутрь, вытаскивая горсть небольших зеленых овощей.
Я чертовски голодна, бормочет она, запихивая один кусочек в рот.
Ты не ответила на мой вопрос.
Она пожимает плечами.
Я не знаю Все? Она поворачивается и смотрит на огонь, и я замечаю, как радость покидает ее лицо. Все это. Этот город, кошмары, то, что они заставляют людей делать и ждать своей смерти. Я ненавижу все это.
Хочешь знать, что я ненавижу? спрашиваю я, подталкивая ее локтем. Вообще-то, точнее, кого?
И кого же? она хрипит, прочищая горло от нахлынувших эмоций.
Тома Хэнкса!
Тома Хэнкса? Рэйн визжит и пинает меня ногой. Все любят Тома Хэнкса! Он же самый хороший парень Америки!
А я считаю, что это чушь собачья, говорю, наклоняясь вперед, чтобы помешать поленья кочергой. Это всего лишь притворство. Я на это не куплюсь.
Рэйн фыркает, как поросенокснова, отчего начинает смеяться еще сильнее, и я ловлю себя на мысли, что впервые за долгое время мне по-настоящему весело. Достаю один из бисквитов и решаю, что наш ужин уже достаточно разогрелся.
Где-то вдалеке гремит гром, когда я протягиваю Рэйн «член-на-палочке». Она ухмыляется и откусывает самый кончик.
Тыварвар, я съеживаюсь.
Мы оба замолкаем, вдыхая аромат пищи. По мере того, как тянутся минуты, я почти что вижу, как наши мысли оседают на ковре между нами, тяжелые и темные.
Самые грязныемои.
Мне интересно, сколько мелких придурков из старшей школы засунули свой член в этот идеальный ротик? Сколько из них добивались ее, а сколькопросто воспользовался этой хорошенькой маленькой сучкой. Интересно, чем бы она сейчас занималась, если бы я не вытащил ее из «Бургер Паласа»? Что бы она делала, если бы кошмаров никогда не было? Интересно, вернется ли она к себе домой посреди ночи или проведет ее здесь, вместе со мной?
Набитые едой щеки Рэйн, розовеют, когда она ловит мой пристальный взгляд.
Что? спрашивает она в защитном тоне, затем смахивает невидимые крошки со своих губ.
Я просто пытаюсь тебя понять.
Удачи. Я уже много лет пытаюсь это сделать. Она снимает с палочки последний кусочек корн-дога и кладет себе в рот.
А какая ты была в старших классах?
Ну, не знаю. Она пожимает плечами. Блондинкой.
Блондинкой? фыркаю я.
Это было единственное, в чем я когда-либо была хороша. Быть блондинкой. Быть красивой. Быть идеальным маленьким трофеем. Я не была особо общительной, поэтому большинство людей просто считали меня заносчивой сукой, но я получала хорошие оценки. Я сделала все, чтобы мама гордилась мной. Я встречалась с баскетбольной звездой и каждое воскресенье ходила в церковь. Ну, знаешь, все это дерьмо маленького городка.
Пока она говорит, я начинаю замечать проблески этой девушки в той, на которую смотрю. Под глазами размазана тушь. Полдюйма отросших светлых корней, которых я раньше не замечал. Убийственные гребаные изгибы, которые она прятала под всей этой мешковатой одеждой. Школьная красотка Рэйнбоу превратилась в задиру Рэйн.
Но они обе только маскировка.
Я щелкаю пальцами, когда до меня доходит смысл.
Ты же хамелеон!
Рэйн бросает на меня оскорбленный взгляд.
Ты думаешь, я притворяюсь?
Нет. Ты просто приспосабливаешься. Ты меняешь свой внешний вид, соответствуя окружающей среде, чтобы выжить, как хамелеон.
Она закатывает глаза и смотрит на меня.
А ты кто тогда?
Я? спрашиваю, показывая на себя бутылкой водки, которую держу в руке. Я тот, кто хорошо разбирается в людях. Я подмигиваю ей и делаю еще один глоток, морщась от того, как жидкость обжигает мое горло. Наверное, это побочный эффект от смены домов каждые шесть-двенадцать месяцев.
Я ставлю бутылку на пол рядом с собой, но, когда снова поворачиваюсь к Рэйн то вижу, что она больше не смотрит на меня. Она смотрит на палку от корн-дога, которую держит в руках.
Уэс? спрашивает она, перебирая деревяшку пальцами.
Да
Она бросает палку в огонь. Пламя вспыхивает синим, вероятно, от всех этих гребаных химикатов и консервантов.
Что случилось с твоей сестрой?
Бл*дь.
Я сглатываю и решаю сорвать пластырь.
Она умерла от голода.
Вот. Я это сказал. Теперь двигаемся дальше.
Рэйн поворачивается ко мне, ее глаза округляются от шока.
Что? она качает головой, морща лоб от непонимания. Но как?
Пренебрежительное отношение. Я пожимаю плечами. Ей было всего восемь месяцев. Наша мать была наркоманкой и едва могла позаботиться о себе, а наши оба отца оказались вне игры. Я сам добирался до школы и искал еду в мусорных контейнерах позади «Бургер Паласа», но я ни разу не подумал о том, чтобы накормить свою сестру. Она ведь была совсем крошкой, понимаешь? Я даже не мог подумать, что она ест пищу.
О Господи, Уэс
Рэйн открывает рот, как будто хочет сказать что-то еще, но я перебиваю ее:
Она постоянно плакала. Все гребаное время. При каждом удобном случае я убегал играть в лес или к друзьям, чтобы не слышать этого. А потом в один прекрасный день плач просто прекратился.
Я помню облегчение, которое испытал, а затем ужас, когда обнаружил ее безжизненное тельце, лежащее лицом вверх в своей кроватке.
Я позвонил в 911, и приехали копы, это был последний раз, когда я видел свою мать. Мой куратор сказал, что я смогу навестить ее в тюрьме, но
Я качаю головой и смотрю на Рэйн, ожидая, что из ее приоткрытых губ вот-вот польются типичные сочувствия: «Мне очень жаль. Это просто ужасно. Бла, бл*дь, бла». Но она даже не смотрит на меня. Она снова смотрит в огонь, находясь за миллион миль отсюда.
Моя мама тоже забеременела, когда мне было около девяти.
Мой желудок падает. Рэйн никогда не упоминала о том, что у нее есть младший брат или сестра, так что я почти уверен, что у этой истории нет счастливого конца.
Я была так взволнована. Я любила играть со своими куклами, и скоро у меня должна была появиться настоящая живая кукла, с которой я могла бы играть каждый день.
У нее случился выкидыш? спрашиваю я, надеясь, что ответ будет положительным.
Она отрицательно качает головой.
Мой папа становится очень злым, когда выпьет. Ко мне он никогда не прикасается, но иногда, когда сильно напьется, моя мама
Вдруг Рэйн становится очень тихой. Как будто ее кто-то выключил. Она замолкает и перестает дышать. Она даже не моргает. Просто смотрит на этот проклятый огонь, и все краски уходят с ее лица.
Рэйн
Она закрывает свой рот и нос ладонями, и я знаю, что в любую минуту она начнет трястись и выдергивать волосы.
Вот черт!
Эй. Я кладу руку на ее обнаженное плечо, но она отшатывается от моего прикосновения. Рэйн, расскажи мне, что происходит?
Она качает головой, по-моему, чересчур сильно.
Ничего, лжет она, заставляя себя встретиться со мной взглядом. Я просто мне очень жаль твою сестру. Печаль в ее голосе такая искренняя, но, когда она зевает, это выглядит чертовски фальшиво. Я так устала, наверное, пойду спать, хорошо? Она выбегает из комнаты, даже не дождавшись моего ответа.
Какого хрена?
Я слышу, как дальше по коридору захлопывается дверь, но плача не слышно. По крайней мере, пока. Уверен, она слишком занята тем, что достает маленькую белую таблетку из маленького оранжевого пузырька.
Ну и наплевать. Я не собираюсь преследовать эту сумасшедшую задницу. Я планирую остаться прямо здесь, выпить всю эту бутылку водки, наслаждаясь огнем, и затем вырубиться на хрен.
Я делаю большой глоток ледяной жидкости, когда из коридора до меня доносятся звуки, похожие на музыку.
Ну и что с того? Может она решила послушать музыку перед сном?
Затем я узнаю песню«Stressed Out» группы Twenty One Pilots.
Twenty One, бл*дь, Pilots.
Она в его комнате, слушает его музыку, носит его одежду, как будто все еще принадлежит ему. Но это совсем не так, и ей чертовски давно уже пора это понять.
Подпитываемый тремя, четырьмя или шестью большими глотками водки и странным поведением Рэйн, которое, очевидно, заразительно, я встаю и шагаю по темному коридору, в котором она недавно исчезла, злясь, что мои босые ноги не издают ни единого звука на этом потертом ковре. Хочу, чтобы она слышала, как я иду. Хочу, чтобы мои шаги сотрясали стены всего этого гребаного дома.
Это дерьмо сейчас же прекратится.
Моим глазам требуется секунда, чтобы привыкнуть к темноте. Из коридора выходит три двери, но только одна из них закрыта. Я подхожу прямо к ней и сильно толкаю. Дверь распахивается, и музыка становится громче, затем я вижу, как там, сидя со скрещенными ногами в центре голого матраса, Рэйн раскачивается вперед-назад, глядя на светящийся MP3-плеер в руках.
Вставай! кричу я.
Она вздрагивает от неожиданности, ее голова поворачивается ко мне, но Рэйн продолжает сидеть.
Я сказал, вставай на хрен! Мой голос гремит в крошечной спальне Как-его-там чувака, но я даже не пытаюсь быть тише. Я даже не уверен, что прямо сейчас мне это по силам.
Я в бешенстве оттого, что вижу в ее потерянных глазах версию девятилетнего себя, и мне хочется выбить из нее это. Я в бешенстве от того, что ей что-то причиняет боль, а она не позволяет мне уничтожить это. Но больше всего меня бесит то, что я не встретил ее раньше, чтобы предотвратить то, что ее так убивает.
Рэйн резко поднимается и встает рядом с кроватью со светящимся плеером в руках и пристально смотрит на меня. Она не плачет и не убегает. И впервые с тех пор, как я ее встретил, она ждет следующего приказа, как послушный маленький солдат.