Чёрный корень коснулся ноги и стал оплетать её, а дерево склонилось, и повисло над Пивси огромное вопящее дупло. Внутри глаза родился жёлтый свет, пока не засиял, будто фонарь, освещая белое лицо Пивси, его руки, что старались отмахнуться от корней, и аргваллийского гостя, появившегося из ниоткуда.
Гость одной рукой схватил Пивси за шиворот и оттащил в сторону, оказавшись лицом к лицу с огромным дуплом. Пивси не слышал, что тот кричит. Он даже слов сейчас разобрать не смог бы. Лишь видел, как ураган сорвал капюшон с головы гостя, как ветер растрепал белоснежные волосы, и Пивси показалось, будто волосы эти светятся сами по себе.
Дупло вопило, росло и теперь висело огромной бездной над таким маленьким в сравнении с ним аргваллийским гостем. Тот достал нож, и полоснув им по ладони, схватил корень дерева.
Первозданная кровь! воскликнул человек.
Его! страшно закричало чудовище, и ещё ярче засветил глаз-фонарь. Оно отбросило руку беловолосого гостя, и Пивси увидел, как летит к нему чёрный корень, увидел, как обернулся гость, еле держась на ногах от урагана, и в глазах его стоял ужас.
Корень обхватил Пивси за горло и потащил, едва не ломая шею. Пивси не видел ничего, кроме белого человека, что стоял в оцепенении, и руки его дрожали, будто в лихорадке. Пивси поймал отчаянный взгляд, и аргвал вдруг поднял ладонь, на которой засияли белым светом буквы. Пивси не увидел, что там написано. Но он и так знал.
Гость дотянулся до жёлтого глаза и накрыл его светящейся ладонью.
Умри. сказал он.
Ствол хрустнул. Дерево накренилось в сторону гостя, что так и не отнимал ладони от горящего глаза. Ещё немногои оно упадёт прямо на него, но гость стоял, не двигаясь, пока не отдёрнул руку, будто обожгло его, и тогда глаз потух, а на его поверхности образовалась густая чёрная капля.
Корень, державший Пивси, лопнул и рассыпался. Пивси шумно заглотнул воздух и закашлялся, схватившись за горло.
Дерево так и не упало. Оно накренилось, иссохшееся, и лишь чёрная капля, что так и не могла сорваться с мёртвого глаза, висела почти у самой головы гостя.
Тот опустился на землю, тихо застонав, и прижал руки к груди. Пивси понял, как тому больно. В лесу посветлело. Среди зелени, травы и солнца, лишь сухое дерево с застывшим в вопле дуплом говорило о том, что здесь произошло что-то страшное.
Пивси поднялся на локтях и пополз в сторону гостя. Тот сидел на траве к нему спиной, и солнце освещало белоснежные волосы.
Не знал я, клянусь, не знал! закричал Пивси. Если б сказал мне владыка Кастари, с кем пойду я, да я б ни на шаг от вас, ни на шаг! Ничего бы не было!
Гость махнул окровавленной ладонью, призывая Пивси замолчать. Пивси поднялся и, шатаясь, подошёл и сел рядом.
Аргвал был совсем белый, а рукиодна в крови, другая в ожогахлежали на коленях. Он то и дело содрогался, не в силах управлять своим телом. Вдруг он поднял на Пивси зелёные глаза, полные влаги.
История тебе наша известна? тихо спросил он. Знаешь, кто в деревьях живёт?
Да ясное оно дело, знаю! зло сказал Пивси, ненавидя себя в это мгновение. Древен, пёс его дери! Не было их здесь давно, хоть целый лес обыщипустые деревья! Нет в Гаавуне древенов!
Гость отвёл взгляд.
Ты так разгневал его, что он даже не принял мою кровь. Я убил его. Понимаешь?
Простите меня, простите! горячо воскликнул Пивси. Да и пёс с ним! Меньше ихтем лучше!
В глазах гостя Пивси вдруг увидел гнев. Тот поднялся, стараясь не касаться ничего руками, наклонился, и капюшон соскользнул ему на голову.
Древены старее всех родов! Всех людей. сказал он. Они здесь с самого начала, Пивси. Только я могу забрать жизнь древена, но именно поэтому я поклялся себе никогда этого не делать. На самой заре Триады древены были нашей семьёй. Нашими родными. Даже сейчас они не тронут никого без обиды. Хотя и без неё есть им, за что гневаться на род человека.
И что теперь с вашей клятвой? спросил Пивси.
Гость вопрошающе взглянул на него.
Ну да, дапростонал Пивси. Простите. Я вас подвёл. И владыку Кастари подвёл.
Гость был без сил и еле стоял на ногах. Он держал руки на весу и, стоило пальцам случайно пошевелиться, вздрагивал от боли.
В кармане плаща пузырёк. сказал гость. Достань его и вылей.
Пивси подскочил, чтобы скорее исполнить просьбу.
Всему есть цена, Пивси. Цена убийства древена, что был во гневе, велика. Вон та капля, которая висит на деревечёрная желчь. Живое существо, которое коснётся её, будет навсегда проклято. Этогнев древена. И он не должен достаться никому.
Не достанется! горячо ответил Пивси. Мы сейчас к берегу спустимся да выльем ее.
Гость чуть не подскочил.
Нет! воскликнул он. Она найдёт живое, и тогдабыть беде. Только разумное существо может подчинить себе чёрную желчь и научиться с ней жить. А если встретится она с неразумным
Понял. сказал Пивси. Глуп я, простите.
Цена твоей невежественности так же велика. Чтоб не забывал ты о смерти, что я причинил по твоей вине, ты будешь хранить чёрную желчь. И будут хранить её твои дети и их дети. Потому что некуда ей деться. Быть ей здесь вечно.
Пивси застыл с пузырьком в руке, и уже открыл рот, чтоб умолять господина этого не делать.
Я закончил. строго сказал гость. Собери желчь и догоняй меня. И ещё. Орвель предупредил, что меня здесь не было?
Глава 2
Нет такого человека, который бы, попав на Эллатос, не заехал в Гаавун. Латосы гордо зовут его второй столицей. Есть там, на что посмотреть. Славится он лучшими купеческими лавками и диковинными товарами. И кто там только не встречается! Все, кого только можно увидеть на землях Триады помимо коренных её жителейзлатовласых латосов, светло и тёмно-русых аргвалов и черноволосых дежейстекаются в этот город: и синеволосые диллы, изворотливые и шустрые, будто ящерицы; и пришедшие с гор тальды-отшельники, чьи волосы горят пурпуром; и даже грозные сатдуны время от времени появляются в этом гостеприимном городке на берегу моря, и смотрят косо на любого, чей цвет волос не алый, а переговариваются меж собой только на сатдинирезком, жёстком языкеа с другими не говорят вовсе.
Раз в половину Эгары Гаавун, и без того суетливый и деловой, начинает бурлить, словно кипящее молоко в котле. Приходят корабли Аргваллиса, с которых сходят аргвалы-торговцы и знать, и прилетают летоходы Деджи, откуда появляются гордецы-деживысокие черноволосые люди-триадцы, что давно закрепили за своим родом чёрный цвет волос, а потому считают, что достойны звания отдельного народа. Приходят парусники сатдунов, лодки тальдов и диллови тогда порт у маяка Вериханы ломится от приезжих, а на причалах только и успевают, что привязывать корабли, и работают до самой ночи.
Приходит время Торгована. Тогда открываются все лавки и ярмарки, а люди, у которых находится хоть что-то на продажу, снуют по улицам, стараясь найти уголок и для себя. В эти дни кажется, что сама удача поселилась в этих землях и благоволит торговцам и покупателям. Потому и считают жителей Гаавуна одними из самых богатых во всём королевстве Эллатос.
Сто шестьдесят две Эгары назад произошло то, что всколыхнуло весь Эллатос. Тревожная весть эхом тысяч голосов прошлась по всем домамТоргован впервые за всю свою долгую историю вдруг не состоялся. В ожидании гостей, прибывающих на ярмарку, Гаавун провёл целое утро, но ни к полудню, ни к вечеру так никто и не появился. Жители, собравшись на холмах у берега океана смотрели вдаль, стараясь заметить хоть какое-то движение на горизонте, но он оставался тихим и пустым. День клонился к вечеру. Лишь золотая полоса, оставшаяся после захода солнца, освещала водную даль. На землю пали сумерки, и люди стали расходиться по домам.
И тут в небе с Севера послышался гул, и над холмами показался грузный чёрный аппарат. Он кружил над землёй по спирали, точно огромная муха без крыльев, и от его чёрных боков отражалась линия оранжевого заката. Сверху жители Гаавуна казались пилоту муравьями, ползущими вверх по холму-муравейнику. Все они бежали в сторону посадочной площадки для его летохода. Пассажирский Мальтер с Деджи приземлился чуть ли не на головы ошарашенных и испуганных латосов.
Только пилот сошёл с летохода, как на него обрушились тысячи возгласов.
Что случилось? кричали латосы.
И тогда пилот, запинаясь, рассказал, что другие два летохода пропали ещё задолго до прибытия в Гаавун. Они шли за ним и в какой-то момент просто исчезли. Точно растворились в небе. В растерянности он сделал несколько кругов, ожидая найти потерявшиеся аппараты, но они пропали, словно не было их вовсе. Тем временем, начало темнеть, и он подумал, что уже и сам потерялся, как вдруг увидел спасительный свет Вериханы в порту Мипар возле Гаавунасамого яркого маяка на Эллатосе.
Рассказ поверг жителей города в невероятное смятение. Однако исчезновение дежских Мальтеров и аргваллийских кораблей так и остались загадкой для всего Эллатоса. Больше Вторую Землю никто и никогда не посещал. Со временем она смирилась со своим одиночеством. Гордость всех латосовТоргован, служивший ранее местом встречи самых необычных торговцев Триады, стал не более, чем провинциальной ярмаркой, на которую съезжались маленькие караваны с других земель Эллатоса. Несмотря на это, традиция проводить Торгован всё же осталасьпускай, не такой пышный и праздничный, как раньше, но все такой же желанный.
С тех пор много-много Эгар пролетело. События былых времен оказались погребены так глубоко в памяти людей, что даже при всем своем желании они бы не смогли их оттуда извлечь, не исказив до неузнаваемости. Но извлекать и не понадобилось. Латосы всегда с радостью забывали то, что приводило их в смятение. Потому и жили они в большинстве своём счастливо.
На 1149-ую Эгару Третьей поры небо с землёй сошлись так, что и без того суетливый Торгован совпал с прекрасным праздником ТриадыСветоднём. Торговля обещала быть невероятно удачной, ведь торжество собирало в городе жильцов всех соседних деревень и поместий, мечтающих о развлечениях и вкусном угощении.
Солнце клонилось к горизонту и превращалось из золотого в ярко-оранжевый. Оно освещало весь Гаавун и его главную улицуБаник, на которой копошились лавочники и уличные торгаши. Одни аккуратно складывали товар в тележки, собираясь увозить домой, другие, ругаясь под нос на вялую торговлю, сворачивали свои палатки. Третьим повезло большезакончив рабочий день, они просто закрывали лавки на замок и, довольно притоптывая, шли по домам.
Одному же из гаавунских фонарщиков, Пивси, выпала другая работа. Городской совет поручил ему украсить всю огромную улицу к празднику. Пивси кряхтел, неуклюже развешивая на каштанах маленькие фонарикибелые и голубые, и половину улицы уже одолел, но деревья никак не хотели кончаться. Тогда он переставлял лестницу и снова принимался за работу. Он покраснел, точно индюк, и то и дело вытирал капли пота, выступающие на его морщинистом лице. Из-за русой копны волос остальное тело смотрелось лишь скромным приложением к здоровой голове. Казалось, что вот-вот она перевесит, и Пивси брякнется на газон.
Один за другим, деревья надели на себя праздничный убор. Спустившись с лестницы, Пивси с оханьем опустился на землю и прислонился спиной к старому каштану.
Проклятый Светодень! только и смог выдохнуть он.
Напротив Пивси, освещённые закатным солнцем, копошились лати-торгашки. Они щурились от света, прикрывали глаза руками и бранились себе под нос. Услышав слова Пивси, одна из них, немолодая, высокая и румяная, повернулась к нему и упёрлась руками в широкие бока. Тётка Кафизель, одна из влиятельных на рынке, говорила так, что все замолкали. И сейчас замолкли, когда она сказала:
Утром носился, точно заяц, небеса прославлял, а теперь уже проклятый Светодень?
Пивси махнул рукой.
Давай, поговори. сказал он. Языком-то ещё не начесалась за день. Другим-то не занимаешься.
Ты, старый дурак! усмехнулась женщина и поправила платье на потных плечах. Я тут работаю. Это ты у нас на пожилом жалованье. Отдыхаешь. В тенёчке с украшениями играешься.
И вовсе не играюсь я. обиделся старик. Сердце, кажись, так и выскочит сейчас.
Как выскочитты беги да лови. сказала тётка Кафизель. А то убежит.
Женщины рассмеялись. Пивси вдруг вытянул шею и уставился на улицу.
Это вам, лати, бежать надо. Глядите скорее, дежи-красавцы идут! Ох! Мужики с большой буквы!
Будто по команде, женщины побросали свои мешки и оглянулись. На улице было пусто.
Дурак ты, Пивси! сказала тётка Кафизель и плюнула себе под ноги. Заняться тебе нечем.
Пивси захихикал и положил голову на колени.
А Джерис одна не посмотрела. хитро заметил он. Чего, навидалась дежей?
Ему отвечала маленькая лати с длинными светлыми волосами. Она была худая и такая белокожая, что казалось, будто просвечивает насквозь. На Пивси посмотрели злые зелёные глаза.
Одного Тарреля вашего увидишьна всю жизнь хватит. Как славно, что не видать его давно. Уже всему Гаавуну от него тошно.
Вот и нет. обиделся Пивси. Ты, Джерисель, моего паренька не обижай. Тётка Разель помрётодин он у нас дежа останется. Хороший он. Красавец.
Джерис закатила глаза и затянула пояс на широких воздушных штанах.
Красавец, да. С головой пустой. В красоту всё ушло.
Пивси нахмурился и поднялся.
Неправда! Род Таррелей уважаемый. Инженеры все. Поголовно.
Лати расхохотались, глядя на Пивси. Тётка Кафизель, утирая слёзы, выступившие от смеха, сказала:
Это ж где он инженер? Какие шестерни он крутит у девок в постелях, а?
Ничего не крутит он. гордо сказал Пивси. Дежи такие, что вам рядом и не стоять. Хитрые они и умные. Из любой передряги вылезутне замараются.
Ну так расскажите нам. усмехнулась Джерис. Сколько сказок рассказываете, да ни одной про умного дежу не было.
Было, рассказывал! упрямился Пивси. Не помните ничего. И не сказки это всё. А истории правдивые. Вот только старые.
Это те, что твой дед-дурачок тебе говорил? рассмеялась тётка Кафизель.
Цыц, скверная баба! ударил Пивси кулаком по дереву. Деда моего ты не трожь! Он у меня рыбаком был, со многими общался, многое знал. Вам до него Далеко, в общем, вам до него. Что тут говорить, если вам, бабам, даже загадки простые не под силу.
Это какие такие загадки? заголосили женщины.
Да вот, самая обычная. Отчего солнце ночью прячется?
Тётка Кафизель закатила глаза и ещё быстрее стала паковать свои тюки.
И нет у тебя ещё мозоли на языке с этой загадки? Тошно всем от неё. Хоть бы раз ответ сказал.
Пивси захихикал.
А мой дед в своё время отгадал. И я потом отгадал.
У вашего деда, небось, волос чёрный был, раз так умён? спросила Джерис.
Пивси закряхтел от раздражения.
Полнее раньше жилось. сказал он. И люд интересный был. Не заскучаешь. Вам-то, молодняку, хоть бы чтовы только нынешний уклад знаете. А я, как только ложку в руках держать научился, уже все рассказы деда своего наизусть рассказать мог. Чувствую, так сказать, принадлежность.
А что б сказал твой дед на то, что его умный внук в фонарщики подался? спросила Кафизель.
Пивси отвернулся.
Мой дед славным мужиком был. пробормотал он вполголоса, но так, что б его слышали. И с аргвалами он водился, и с дежами. За своего приняли. Друзья у него были какие-то влиятельные. Вроде как, владыка сам. Не просто так. А потом, как 87-ая Эгара настала, так и пропали все. Пришёл летоход один, да почти пустой. Искали, конечно, остальной-то народ, но не нашли никого. Даже на мой век попадались смельчакина Деджу кораблями уплыть хотелида куда там! Нет там ничего, один океан. Эх, рассказывал дед мне, какие Торгованы былинам и не снится сейчас такое! Уйма чудес былоне счесть.
Уж не таких ли, какие Таррель на ярмарку привозит? спросила тётка Кафизель.
Да то, что он сюда приносит этотьфу! Ерунда! горячо ответил Пивси.
Ему не терпелось рассказать одну-другую историшку, но без уговоров слушателей давать волю языку он не хотел, а только многозначительно кивал головой, приговаривая: Да, да такое у нас бывало! и прикрывал глаза.
А дежи глупые бывали? Про такое послушала бы. сказала Джерис.
А вот и нет! выпалил Пивси и разразился речью: Был, значит, дежа один. С Аргваллиса он приплывал одно время, в последние годы перед концом Торгована, ну и пропал, соответственно, вместе с остальными. Так говорили, что он в плену у сатдунов былне дружат же дежи с сатдунамии поймали они его, чудом жив остался, сбежал. Да вот только сбежал не с пустыми руками, а удалось ему прихватить кое-что с собой. Говорят, с сатдунами лучше дружить, а не бороться, неведомая сила у них какая-то есть, да и непокорные они. Представьте, если б у нас на Эллатосе был народ такой, что не принадлежит и не служит никому, да при том может все земли на колени поставить? Вот. Ну, значит, повздорил с ними хорошенько этот дежа и кинули его в подземелье, уж на растерзание кому оставить хотели или гнить под землейнеизвестно. А он всё примечалкаждое слово сказанное, каждую птицу, пролетевшую за окном, каждого охранника и ключеносца. Понял он, что нет равных сатдунам в слухе, а вот глаза частенько их подводятпуще всего, когда мрак и темнота спустятся. До того случая не приходилось ему с сатдунами встречаться, только с чужих слов слышал, потому и пришлось всё разведывать самому. В итоге, удалось ему все-таки сбежать оттуда одной ночью