Я взревел: Черт!
Мне-то что делать? Бежать за ней? Оставаться на позиции?
Если останусь и Дарсис на самом деле вздумал сыграть в героямогу потерять их обоих. Могу потерять Ману.
Но если все идет по плану, а я уйдуточно все помрем.
Я заткнул гравипушку за пояс и сдавил обеими руками виски. Закрыл глаза. Выпустил губку на свободу. Давай, милая, не сдерживайся. Весь лествои угодья. Разведай их.
От меня на север мчался кипящий пучок черных, красных, черно-красных векторов. Это точно Мана.
Дальше пять пучков почти прозрачных векторов неслись за пучком бледно-лиловых векторов. Что? Бледно-лиловых? Дарсис сожалеет, сострадает? Кому? Унголам, которые его сейчас изрешетят?
Еще один бледный пучок шатался вдали от всех. А это, видно, мелкий паршивец Дарсис-младший.
Я втянул губку обратно в ограду черепной коробки и бросился по следам Маны. Дарсис все же сыграл в героя. Повел унголов прочь от нас. Желтоглазый дурак.
Краем внутреннего глаза я следил за векторами. Пять прозрачных пучков порозовели. Один вдруг вспыхнул черно-алым костром и исчезДарсис достал-таки одного? Остальные рассредоточились, обтянули полукругом бледно-лиловый пучок. Унголы погнали Дарсиса по лесу с бешеной скоростью. Прямо мне навстречу.
Из-за дерева выскочил огромный унгол в зеленом плаще. Топор гиганта рассек воздух над моей головой. Я тут же отпрыгнул в сторону от сверкающей дуги, кувыркнулся вправо, не забыв зацепить великана подножкой. Земля под моей спиной сотряслась, будто я повалил дерево.
Мне в щиколотку вцепилась железная клешнярука унгола. Стоя на четвереньках, великан потянул меня в тиски. Другая его рука скребла пальцами дерн, пытаясь зацепить длинную рукоятку отлетевшего топора.
Свободной ногой я обвил слоновью шею унгола, сжал бедром здоровую глотку. Великан захрипел. В желтых глазах загорелись угольки ярости, но ее не хватало, чтобы соткать осязаемое черное копье. Обычно чувства ананси и унголов вне их аур меркли и рассыпались, как вынутый из костра хворост. Слишком слабые. В оружие годились только эмоции людей. Ману бы сюда.
Унгол врезал сверху. Отбив свинцовый кулак, я едва не сломал себе руку. На предплечье сразу рухнул еще один громовой раскат. И еще. И еще. Пять камнедробильных ударов. После последнего я быстро развел ладони. Хлопнул великана по желтым ушам.
Унгол всхрипел, сильная шея вздулась. Моя нога онемела, пытаясь ее сдавить. Уши унгола опухли. Я снова хлопнул по ним. И снова. И снова. Пять хлестких затрещин. Великан бухнулся носом в траву.
Я вытащил ногу из-под неподъемной туши и увидел Дарсиса-младшего. Ананси навел гравипушку на нокаутированного унгола.
Зачем его поднимать? спросил я и увидел, что дуло не квадратноетреугольное. Ананси нажал на спуск. Вмиг унгол рассыпался, растаял, исчез. На траве осталась только круглая лужа. Грязная, светло-бурая лужа. К корявым сучьям поднимался горячий пар с запахом жженого сахара.
Я прошептал:
Зачем ты убил его?
Декрет Совета архонтов номер сто семьдесят четыре, сказал Дарсис-младший. Каждый унгол умрет.
Я не отрывал взгляда от лужи и не заметил, как ананси ушел. В реальность меня вернул треск пуль, приглушенный лесом. Дарсис, Мана все еще играют в салки со смертью. Я кинулся на звуки.
Только полез на крутой бугори сразу прижался к земле. Над головой пролетел перевернутый вверх ногами унгол. Светлая курчавая борода лизнула мои волосы. Я вздрогнул. Холод ошпарил от макушки до шеи.
Унгола бросило в шеренгу хвойного подроста. Треснули сучья, с криком взметнулась птица. Запутанный в зеленом плаще тяжеловес сполз по гладким стволам в траву и оттуда не поднимался.
На вершине бугра Мана целила в меня гравипушкой.
Где тебя носит? бросила бразильянка, отворачиваясь. Бежим скорее.
Мы ринулись сквозь густую чащу. Сквозь многослойную ширму леса просвечивались векторные пучкидва алых и один лиловый.
Где взяла гравипушку? спросил я.
Маленький Дарсис дал, выдохнула Мана. Сказал, что я не погибну. Иначе большой Дарсис ни за что не привел бы меня сюда.
Значит, погибнут унголы, сказал я. Перед глазами всплыла грязная лужа.
У границы чащи приникли к деревьям. Впереди за небольшой прогалиной двое унголов бомбили из огромных ружей по стене зарослей. Женщина с косой целилась и стреляла первой. Следом грохотало ружье второго преследователя.
Между выстрелами тихо щелкнулои голова унгола-мужчины испарилась. Только тонкая струйка дыма потекла вверх. Запахло жженым сахаром.
Снова щелкнуло. Правая рука женщины исчезла. Тяжелое ружье рухнуло в траву. Крича, женщина упала поверх него.
Из расстрелянных кустов вышел Дарсис-старший. Серьезный, спокойный, без единой царапины. В голубой руке серел треугольный ствол.
Дарсис! Мана бросилась через прогалину к ананси. Он отвернулся.
Тебе нельзя было видеть, как я убиваю.
Как же, как же? Мана взяла его руку с бозпушкой, погладила. Я жетвой щит, забыл?
Но я
Мана потянулась и поцеловала голубую щеку. Дарсис ответил ей бесконечным взглядом. Она приняла его. Так они и стояли, глядя друг другу в душу. В это время душа раненой женщины покидала ее вместе с прозрачным паром, вытекавшим из обрубка руки. Мана и Дарсис смотрели друг на друга. А я смотрел на безголовое тело у их ботинок.
Хшшшрш пш, прошипела женщина. Мягкий голос в моем наушнике перевел: «Ты будто старше».
Кровь брызнула и бледно-желтых губ со словами:
Тмршр? Му х тмршр?
«Петля? Мы в петеле?»
Дарсис ответил на унгольском.
«Да, Мишаба, пропел сахарный голосок в моей голове. Ты умерла на этой прогалине три года назад».
Женщина вскинула голову.
«Три года? Нет, врешь, убийца»
«Через полторы минуты» Дарсис посмотрел в кусты за прогалиной. Нет, через семьдесят пять секунд ты увидишь: я не вру».
Слезы потекли из бледно-желтых, почти белых глаз унголы.
«А ты выживешь? Снова? Ты убил моего отца. Ты убил мою мать. Сестры, братиквсех ты убил. Убил мой город. Теперь убьешь и меня?»
Целая рука Мишабы вытянула из-под полы плаща небольшой топор. Лезвие сверкнуло в лесной тени.
Дарсис и Мана отступили на шаг.
Рыча, Мишаба дернулась и встала на колени. Кровь текла из ее рта, смешивалась с грязью и слезами на шее.
«Ну давай же, Красный убийца сотен! Давай же, ублюдок, прикончи меня!»
Мишаба прыгнула прямо с земли. Сильные ноги ее выстрелили пружинами. Плащ раскрылся, словно крылья бронекрыла. Коса вспыхнула на солнце.
Дарсис не шелохнулся. Дуло бозпушки смотрело в траву под его ногами. Мана рванулась навстречу Мишабе. Бронзовые руки пронзили крылья плаща, дернулись к глотке мстительницы.
И схватили только воздух. Топорик воткнулся в дерн. Клочья плаща упали в светло-бурую лужу. От тошнотворно-сладкого сахарного запаха заслезилось в глазах.
Дарсис-младший опустил треугольный ствол.
Почему не стрелял? спросил он взрослого себя.
Бозпушка Дарсиса-старшего по-прежнему была опущена. Мана подняла топорик с земли и растерянно огляделась. Я не мог оторвать глаз от лужи. От жидкого трупа Мишабы.
Не было нужды. Я помнил, как убил ее, сказал Дарсис-старший. Как ты убил ее.
Звучит как отговорка. Глупо надеяться на обстоятельства, когда решение проблемыв твоих руках, возразил Дарсис-младший, кивнув на оружие. Почему не стрелял?
Рука Дарсиса-старшего с бозпушкой вдруг поднялась и нацелилась на Дарсиса-младшего.
Еще не поздно исправить.
Дарсис! вскричала Мана.
Длинный палец задрожал на спуске. Дарсис-младший хмыкнул.
Не могу поверить, что через три года стану таким слабаком.
Просто тебе еще не снятся кошмары, Дарсис-старший сощурил глаза. Убирайся.
Пожалуйста, Дарсис, не убивай его! заплакала Мана. Его ведь дома тоже жду я, другая я. Маленькая, глупенькая, помнишь?
Дарсис-старший вздрогнул. Рука с бозпушкой опустилась медленно-медленно, будто металлический кран с грузом. Младший Дарсис еще раз хмыкнул.
Я не выдержал.
Еще раз так сделаешь, и взмылю твою цветастую шею.
Чего такие все нервные? поднял бровь мелкий паршивец. Мишабе суждено было умереть в этой петле.
А в какой петле мне суждено надрать твою бунду? зарычал я. Уважай мертвых, сопляк.
Мелкий головорез молча нацелил на меня бозпушку, и его голубой палец на спуске не дрожал. Мана сказала:
Убирайся, бразильянка протянула Дарсису-младшему его гравипушку. Пожалуйста.
Сопляк поджал губы, затем схватил оружие и бросился в заросли.
Когда мы покинули окраину чащи, грязная лужа возле обезглавленного тела все так же источала запах жженого сахара.
Глава 18
Еще совсем недавно, в век беззаботного рабства, я наполнял ванну для Юли. Только повернул краны, как она оперлась рукой о мою согнутую спину и плюхнулась в воду. Моя рубашка намокла от теплых брызг.
Горячее, Стас. Еще горячее.
Она села, прижав голые колени к голой груди. Вода едва достала ей по щиколотки. Я схватил с полки пластиковый флакон и вылил вниз. Весь без остатка. Над водной поверхностью вмиг распухло мегапушистое одеяло белой пены и полезло через края ванны. В мыльной лавине Юля исчезла до самых глаз, как захлопывается при падении книжка с яркими иллюстрациями.
Пф-ф, Юля мотнула головой, сплюнула мыло. Зачем это?
Какая же ванна без пены? я постучал ладонью по дну флакона, вытряхивая остатки на все еще видимые участки горячей и мокрой кожи. Расслабиться не выйдет.
Она щекочет, Юля потянулась рукой между коленей. Прежде чем голубые пальцы воткнулись в белые пористые холмы и соскребли их, я рванулся и всунул Юле в руку желтого утенка.
Кря-я-я! пискнула резиновая игрушка. Юля молча ткнула ею мне в нос.
Уткачтобы ты не скучала.
Я отодвинулся и закинул в ванну еще ворох резиновых игрушектуда, где подтаяла пена на бедрах Юли.
А эти?
А этичтобы не скучала утка.
Рука Юли сжимала и разжимала уткукря-кря-кря.
Похоже, ей весело, Юля пододвинулась к шумящей струе из крана. Хочу горячую.
Ее мокрая спина, у самой талии лишь слегка обернутая пеной, наклонилась передо мной.
Замри!
Я горстями перекинул плавающую без дела пену Юле на плечи и ниже.
Оп-п. А то не расслабишься.
Потом я зажег ароматическую свечу. Потом выключил светполумрак скрыл то, что оставила пена. Только желтые глаза отсвечивали крошечное пламя.
Всего только мое мнение, сказала Юля, но мне казалось, принять ваннузначит просто смыть грязь, в смысле ничего особенного.
Юля повернула кран горячей воды. От повалившего пара защипало в глазах.
Всего только мое наблюдение, но как только мне стукнуло тринадцать, я не мог ни просто смыть грязь с Юли, ни просто одеть, ни просто поднять ее с кровати. Для меня стало просто находиться с ней рядом ни черта не просто. Как тут расслабишься? Разве что только с помощью тяжелых наркотиков. А где их взять?
Я сказал:
Это показывает только, что тебя совсем запахали на том флаере. Чтобы хорошо работать, надо правильно отдыхать. Это как религиозный обряд. Неправильно Богу помолишьсяи жди Великий потоп. Принимать ванну с пеной и желтой уткойсвященно.
Юля только утку посжимала: кря-кря. Все ананси были атеистами и не заморачивались религиями с молитвами.
Как мыться, если ничего не видно?
Я знал, что так будет! Вечно придираешься ко всему, что я делаю для тебя. Нельзя хоть раз сказать «спасибо»? Хоть раз!
Тут губку в черепе защипало, я ощутил жар в теле Юли. Жар распахнутой духовки. Жар свеженакатанного асфальта.
Я бросился нащупывать кран. Струя кипятка ошпарила руку.
Твою мать! зудящими пальцами закрыл винт горячей воды. Дернул винт холодной. Вставай, ты, дура глупая! Сваришься, бестолковая!
Ничего, в термокамере жарче.
Замахал руками. Схватить за уши, волосы, выдернуть из кипящего котлано нет, не цеплялась мокрая прядь, не попадалась распаренная кожа. Только булькало в темноте рядом. Уворачивалась что ли?
Ткнуло в руку что-то скользкое, гладкое, словно резина или пластик. Я сжал пальцы, рванул на себя.
Кря-я-я!
Отбросив чертову утку, врубил свет. Голова Юли торчала над дымящей пеной в стороне, где раньше лежали ее ноги. Ее волосы и пот скапливались в ложбинках над ключицами. Юля откинулась назад, закрыв глаза.
Я потянулся к ней.
Не надо, она приоткрыла один глаз, прищурилась на мою покрасневшую руку. Иначе нырну.
Сдурела?
Если рыцарь неправильно спасет принцессу, не рискнет своей жизнью, то не женится на ней, сказала она. Это как религиозный обряд.
Принцессу?
Так же ты с Мануэлой и другими землянами называете меня? Принцесса-инопланетянка? Тогда ты, значитмой рыцарь, который вызволит ее высочество из морской пучины.
Мой глаз задергался. Зря я приносил домой книжки из библиотеки «Диснейленда». Особенно фэнтези-сказки.
Это дурацкий стереотип. Дай вытащу тебя.
А Юля бросила:
Попробуй.
И нырнула под хлопья пены. Я кинулся за ней, руки сразу обварились. Задушил плач и вопли. И дернул Юлю. Дернул Юлю. Ква-а-а! не Юлюдраную резиновую лягушку.
Я упал на колени перед ванной и схватил под водой что-то длинное и мягкое. Точно Юля. Она отбила мои ладони.
«Если рыцарь не рискнет своей жизнью».
Ах, драмы захотела? Обоим свариться у себя в ванне, как последние кретины?
Я перепрыгнул через белый акриловый борт. Накинулся на Юлю, сдавил ее мокрые, горячие голубые бедра и грудьчтобы не выскользнула как селедка. На всякий завернул ей правую руку за спину. Перевалился вместе с ней обратно через борт.
Шероховатый кафель пола ударил меня по зубам. Хрипя в узор на голубой плитке, я судорожно затрясся. Кожа горела, будто в нее вкололи криптонитовый раствор.
Я тебя сделалхрипел. Сучка, я тебя спас и сделал
Юля, вся в лиловых ожогах, поднялась к крану. В уши ударил шум льющейся воды. Ох, только не снова.
Юля схватила меня за шиворот мокрой рубашки и перекинула в ванну. Ледяная струя ударила в глаза, свежесть растеклась по лицу, заскользила дальше вдоль шеи.
Я развалился по всей длине ванны, пыхтя. Мягкие потоки ласкали горевшее тело. Сил не было втащить Юлю сюда, ко мне, в холодно-пенистый рай. Она сидела на борту и смотрела вниз. Лиловые волдыри распухали и кровоточили по всей ее коже.
Никакой ты не мой рыцарь, всего лишь питомец, сказала моя хозяйка. Слабый, беспомощный человек. Запомни. И вспомни, прежде чем снова ринешься меня спасать. Иначе только умрешь.
Она перекинула через борт левую ногу, кровоточащие пальцы коснулись воды. Качнулись. По ровной глади разбежались круги, пена попала мне в рот. Я закашлялся.
Не строй из себя героя, глупый человек. Никогда. Веселись как другие земляне. Катайся на аттракционах, развлекайся с женскими особями своего видамне все равно. Ясно?
Тогда, сплевывая мыло, я не думал, что, возможно, Юле уже сообщили: она улетит на орбиту до того, как пройдет ее гормональная дисфункция. Не думал, что, возможно, Юля пыталась садистко-мазахистким уроком уберечь меня от своего отца.
В конце концов, я все равно выбрал слинять от нее.
Юля велела фабрикоиду вызвать санитаров. Вскоре нас укатили на тележках в инкубаторий. К следующему дню от ожогов не осталось даже отметин на коже. Только воспоминание.
Сук трещал под рукой, я висел на нем, оглушенный рвущим барабанные перепонки лаем. Висел, болтал ботинками в воздухев метре от пасти дьяволка. Зверь ревел, вставал на задние лапы. Когти передних лап сдирали кору с подножия ствола. Между клыками-кинжалами стекали ручьи салатовых слюней.
Век беззаботного рабстваблин, не такой уж ты был паршивый.
Мана и Дарсис сидели на ветвях выше. Мана схватила меня за руку и втянула к себе в густую листву. Ветка на нижнем суке зацепила шнурок на моем правом ботинке. Затрещала согнутая древесина. Шнурок натянулся и лопнули сук тоже.
Я прижал пальцы ноги к голени, чтобы не слетел ботинок. Пропала обувь в диких земляхпропал сам.
Дьяволк поймал упавший сук в зубы и раскрошил его тремя прикусами. Глаза зверя отсвечивали алым в тени костяных рогов.
Погиб отряд Мишабы, и солнце еще три раза пронеслось над Вихревым лесом до того, как мы выбрались к бескрайним плоскогорьям ллотов. Почва стала глинистой и такой мягкой, что продавливалась под подошвой. Высокие травы щекотали подмышки. Жаркий сухой ветер доносил жужжание шмелей.
Когда удавалось, мы двигались под сенью редких лесных полоснизкорослые деревья росли в долинах у полувысохших ручьев. На опушке такой полосы я и увидел дьяволка.
Выше мула, крупнее любого пса, любого волка, любого льва, рыжий зверь несся на нас сквозь рассветные сумерки. Клубы пыли, выбитые из-под лап, стелились за лохматой спиной дымчатыми крыльями размахом с саму степь. Словно вилы, три прямых рога торчали изо лба.