Заверяю тебя, он сам даже не подозревает о моем существовании, ответил Джеро. Мне дали указание отыскать не его. А тебя. Честно говоря, я кратковременно потерял твой след в Последнесвете.
Его гримаса стала отчетливее. У меня похолодела кровь.
Но в том городе было потеряно много чего, верно?
Ага. Много чего было потеряно. Полным-полно бутылок вина у виноделов, которые прибыли в город продавать товары и так и не вышли из его стен, полным-полно мягких игрушек и солдатиков, оставшихся лежать сломанными или наполовину обугленными в пожарах, полным-полно ботинок, ноги в которых не сумели бежать достаточно быстро, кольца, сорванные с хладных пальцев трупов, скользкие от крови клинки, выжженные дочерна улицы, дома, раскуроченные пушками, магией, сражениями, криками и
Я ощутила жар Какофонии у бедра и вдруг поняла, что холод, сковавший мне кровь, теперь обволакивал все тело. Так иногда происходило, когда я думала о Последнесвете, когда слышала о нем молву. Последней хватало вдоволь, если уж на то пошло, о том процветающем торговом городе, его благодетельном бароне и счастливом народе.
И не было легенды известней, чем та, в которой Сэл Какофония вошла в его ворота и за день обратила весь город в пепел.
Я сосредоточилась на том жаре у бедра, на обжигающей боли, что дотянулась и обхватила мою ладонь жгучими пальцами. Он поступал так время от времени, если чувствовал, что я холодею, если понимал, что я соскальзываю в некую тьму внутри себя.
Иногда, если я не могла найти компанию или выпивку, он был единственным, кто ко мне тянулся. И иногда, когда тьма и холод сгущались достаточно сильно, мне хотелось потянуться в ответ.
Разумеется, я этого не делала. То, что у него есть пол, уже достаточно странно само по себе.
Он тебя не винит.
Я, подняв взгляд, с трудом узнала собеседника. От улыбки не осталось следа, лицо опустилось, он выглядел очень, очень уставшим.
Если тебя это утешит, добавил Джеро.
Кто?
Два-Одиноких-Старика, ответил он. Не то чтобы он в восторге от твоей роли в разрушении города, но он понимает, что сама по себе одна женщина целый фригольд не разнесет. Его губы снова тронула та усмешка. Какой бы легендарной она ни была.
Что ж, вы, сэр, малость ставите меня в неловкое положение, отозвалась я. Раз уж ты протопал столько, чтобы это сообщить, сдается, что нехорошо на это класть с прибором. Но как видишь, я обвела рукой необъятную темноту вокруг, у меня даже прибора нет, одни трупы.
Я затянула палантин вокруг нижней половины лица плотнее, заворчала в сторону собеседника:
Любезно передавай Двум-Одиноким-Старикам извинения и наилучшие пожелания, ладушки? Я зашагала прочь. А если ему ни того, ни другого не надо, любезно же предложи ему наилучшее место на моей задницедля поцелуя.
Последнее, наверное, было грубои даже малость необдуманно. В конце концов, ко мне не так уж часто в темных местах подходят странные мужики, которые не пытаются меня убить. Прощу тебя, если подумаешь, что я как-то уж поспешно от него свалила. И обещаю, что предамся с тобой этому спору, как только отыщу то самое имя из списка.
В тот момент, впрочем, мои мысли занимало нечто иное. Касса была лучшей зацепкой. Она знала, где Дарриш Кремень. И унесла это знание с собой к черному столу. Я осталась без подсказок, зацепок, без ничего, кроме
Она так и не сказала, где Дарриш, правда?
Я остановилась. Развернулась. Джеро лениво чистил ногти ножом с широким лезвием.
Чего?
М-м? Он поднял взгляд, почти безразличный. А, прости, хочешь еще что-нибудь предложить моему нанимателю? Другую часть задницы, может?
Что ты там, блядь, только что сказал про Дарриш?
Даже представить не могу, что я способен сказать о скитальце навроде Дарриш Кремень? Джеро постучал кончиком ножа по щеке. Полагаю, мне известно столько же, сколько и остальным. Многообещающий мастер щита, переметнувшаяся от Империума в скитальцы, на которую в данный момент охотится женщина с огроменным, мать его, револьвером, в последний раз виденная в компании Кассы по прозвищу Печаль, которая погибла, так и не сказав тебе, где Дарриш находится. Он мигнул. Похоже на правду?
Твой клинок как-то маловат для таких игр, друг мой, прорычала я. Если ты что-то о ней знаешь
Могу сказать со всей честностью, что не знаю. Джеро ловко подкинул нож одной рукой и вернул в потайные ножны в плаще. Не больше того, что уже поведал, во всяком случае. Он поморщился, опомнившись. Ну, и еще кое-что.
Ухмылка словно вернулась, резче, жестче, ярче настолько, что чуть не осветила всю гостиную.
Два-Одиноких-Старика знает, где она, произнес Джеро. И, собственно говоря, может сказать, где она в точности. Он способен определить ее местоположение до последнего шага. И выдаст тебе эти сведения.
Джеро скользнул рукой во внутренний карман. Бережно извлек оттуда стопку бумаг, скрепленную изящной шелковой лентой.
И даже больше.
Он подошелс осторожностьюи протянул их мне. Я уставилась сперва на его руку, потом ему в глаза. Он изобразил умоляющий взгляд, я неохотно забрала бумаги. При скудном свете различила испещрившие их безупречные чернильные строки. Вычурные карты, многословные записи о перемещениях и местах, несколько досье. Я не могла найти в них никакой связипока не увидела вверху листа крупные буквы.
Дарриш Кремень.
Я перелистнула страницу. И на меня уставилось новое имя.
Югол Предвестник.
Больше карт, записей, страниц. Больше имен.
Это прошептала я, но у языка никак не получалось подобрать слова, чтобы «это» описать.
Жест доброй воли, закончил за меня Джеро. Здесь ты обнаружишь перемещения трех особей, которые, как мы полагаем, представляют для тебя некоторый интерес. Включая их последние известные места пребывания, вымышленные имена и знакомцев. Что я предпочитаю считать жестом доброй воли. Мой наниматель, впрочем, видит в этом утверждение понятия.
Я подняла взгляд.
Какого понятия?
Джеро мягко улыбнулся в ответ.
Понятия, что никто не может оказаться вне досягаемости Двух-Одиноких-Стариков. Он был самым могущественным бароном самого могущественного фригольда восточного Шрама. Теперь он просто некто с кучей денег, времени и острой проблемой.
Бумаги можешь забрать и использовать как заблагорассудится, продолжил Джеро, указывая на них у меня в руках. Прошу заметить, что сведения лишь двухмесячной давностимой наниматель счел безрассудным отдавать тебе все, однако для твоих стремлений этого должно вполне хватить. Забирай бумаги, отыщи имена из своего списка и прикончи их на относительно скорую руку. Он фыркнул. Или
Он позволил слову повиснуть в темноте, уступая дорогу тишине столь глубокой, что я расслышала, как внутри бежит кровь, как бьется сердце от осознания, что́ я держу в руках. И задалась вопросом, расслышал ли то же самое Джеро.
Потому что острей той улыбки, которой он сверкнул, я в жизни ничего не ощущала.
Или что? наконец спросила я холодно, не дыша.
Или получи больше.
Он медленно подошелпод ботинками захрустели останки сожженных досок, пока не оказался достаточно близко, чтобы я смогла увидеть его уже отчетливо.
Ты могла бы получить все имена из своего списка. Любое, какое захочешьон найдет. Где бы они ни прятались, кто бы их ни защищал, как далеко бы они ни убежали, Два-Одиноких-Старика способен их отыскать. Он может дать их тебе.
Джеро поднес два пальца к моему лицу. Я его не остановила. Не знаю, почему.
Ты сможешь отыскать людей, которые подарили тебе это.
Пальцы легонько скользнули по шраму. И тот полыхнул жаром в ответ.
И ты сможешь подарить им что похуже, прошептал Джеро. Много хуже.
И тут я поняла, что Джеро за человек.
Красивое лицо, хитрый язык, острая улыбкано это не он. Настолько вблизи я различила морщинки, едва заметно разметившие его лицо: на лбу и у рта частенько напряженных, хмурых, у глаз, видевших куда больше, чем следует.
Звучит, наверное, банальноговорить, что я узнаю убийцу с первого взгляда, но это правда. И не то чтобы я тут катила на него бочку; в Шраме, в конце концов, полно убийц, и несколькомои добрые друзья.
Не убийство делает человека плохим или хорошим. А то, как он их совершает. И это жестокий факт жестокого мира, что самые подлые, гнусные по ночам крепко спят и легко расточают улыбки. Морщинки Джеро говорили мне, что он не спал крепко уже долго. Кого бы он ни убил, они оставались с ним до сих пор.
А может, и останутся навсегда.
Звучит, наверное, безумноговорить, что именно поэтому я начала больше ему доверять, но это тоже правда. И потому я встретила его усталый взгляд и спросила:
И что он хочет взамен?
Улыбка Джеро померкла. Следом опустились глаза. И вес всех этих убийств рухнул на него камнями, и когда Джеро заговорил вновь, голос его звучал глухо, откуда-то глубоко изнутри.
То же, что и ты, ответил он. Мести.
4. Малогорка
Отпрыски
Услышав оторопелый шепот, Сэл подняла на Мерета взгляд. Она сидела на подоконнике с тех самых пор, как они пришли в его дом, и смотрела в окно на поселение. Под закоптившей лицо сажей ее улыбка казалась широким белым шрамом, под стать тем, что уже изгибались на коже.
Отпрыски? хмыкнула Сэл. Даже не подозревала, что ты религиозен. Она окинула Мерета взглядом. Или имперец, если уж на то пошло.
Он не был религиозени не был имперцем. Просто из болтовни с редкими имперскими пациентами, которых ему доводилось лечить, почерпнул кое-что об этих легендарных первых магах, основоположниках каждый своего искусства, что пользовались неувядающим почтением по всему Империуму.
Однако история, которую только что ему поведала эта женщина, требовала какой-то реакции, а все ему известные ругательства к тому времени, как она остановилась, уже иссякли.
Скитальцыдело нешуточное. Это в Шраме знали все. Равно как и то, что когда скиталец приближается к твоему поселению на десять миль, надо мигом дать деру и вернуться на руины, если те вообще останутся, когда скитальцу наскучит и он уберется.
Мерет вполне спокойно считал их таковыминеким объединением непредсказуемых диких тварей и выдуманной страшилкой, детей запугивать, чтобы слушались. За все время здесь он даже ни разу не задумался, что скитальцы носят на себе те же шрамы, что и остальные люди, те же боли, те же травмы
Травма прошептал Мерет.
А?
Те, э-э, призраки, которые ты описывала. Он прочистил горло, оторвал взгляд от работы. Телесные повреждения иногда, э-э, сказываются на разуме. Иногда можно увидеть проявления или галлюцинации других людей, делающих что-то привычное или ведущих себя необычно. Вдруг отчетливо ощутив на себе пристальный взгляд Сэл, Мерет нервно хмыкнул. Однажды я лечил женщину с больным бедром, так вот она заявляла, будто часто видит стоящего в углу мужа. Выяснилось, что случай, в котором она пострадала, унес его жизнь, и она м-м она чувствовала себя виноватой.
Сэл Какофония опустила ногу с подоконника. Ботинок стукнул о пол с характерным скрипом кожи о дерево. Сэл сунула большие пальцы за пояс, вскинула подбородок и окинула Мерета взглядом, долгим и холодным, как полночный час.
Я что, по-твоему, совестью страдаю?
Ловушки Мерет распознавал на слух.
Он окинул взглядом женщину-скитальца. Высокая, поджарая, она напоминала клинок, познавший слишком много битв и слишком мало заботы. Ее облачениеот рубашки до ботиноктам, где не порвано или потрепано, было покрыто запекшейся кровью и грязью. А просторы голой кожи украшали повреждения: царапины, раны, потеки крови, то ли ее собственной, то ли чужой.
Под всем этим, впрочем, к телу льнули старые рубцы.
Она привыкла двигаться с ними, заметил Мерет. Любой другой вряд ли обратил бы внимание на то, как она тяжелее опирается на одну ногу, как правая рука сильнее напряжена, чем левая, на прищур правого глаза. Шрамы, застарелые, широкие, испещрили ее тело, словно линии на карте, подсказывая Мерету не где она побывала, а все боли, которые последуют за ней, куда бы она ни отправилась.
Она не выглядела виноватой. Но той, кто глубоко внутри знает, что такое сожалеть.
Разумеется, говорить хоть о чем-то таком скитальцу с охрененски здоровенным револьвером казалось особенно идиотской мыслью.
Нет, ответил Мерет. Но подобное находит отражение массой способов. Даже маленькие царапины иногда оставляют большие раны на сердце. Или душе, или разуме, называй как хочешь.
Ее взгляд немного смягчился. Следомголос.
И как их исцеляют?
Мерет снова на нее глянул, нахмурился. Грозная прохлада, с которой Сэл к нему обращалась, таяла, словно лед под солнцем. Он думал, что увидел в ее голубых глазах нечтото, что замечал в глазах пациентов, не понимающих, чем больныострую тоску, нужду столь глубокую, что люди боялись упомянуть ее или дать ей название.
Но
Должно быть, примерещилось. О том, что Сэл Какофония может так выглядеть, молвы не ходило.
На это нет простого ответа. Боль укореняется глубже плоти. Исцеление должно укорениться глубже боли.
Желваки Сэл дернулись. Шрам, пересекающий глаз, сморщился. Под слоем копоти вспыхнул вызванный таким ответом гнев, и Мерет почти поверил, что она вытащит этот свой револьвер и всадит ему пулю в череп.
Однако она перевела взгляд на постель, рядом с которой Мерет сидел, и гнев растворился.
То, что осталось после на ее лице, было куда болезненнее.
Как насчет нее? спросила Сэл.
Мерет снова посмотрел на пациентку. Девушку умыли, стерли грязь с тела, испачканную одежду сменили на вещи, которые щедро пожертвовала дочь Эртона. Мерет вправил сломанную ногу и руку, обеззаразил раны, перевязал и обработал мазями все, что мог, но
Она до сих пор не очнулась, пробормотала Сэл.
Да, согласился Мерет. Но дыхание в норме. Она должна быть в порядке
Весь долгий миг тишины он промолился, чтобы Сэл ему не врезала.
Но? наконец спросила она.
Но она рухнула с, мать его, неба, ответил Мерет. Я наблюдаю за ней всего час. У нее могут быть внутренние повреждения, которые я не заметил, перелом, который я упустил, не знаю.
Ее можно перемещать?
Нет. Он прочистил горло. В смысле, ведь Мерет вздохнул, потряс головой. Нет. Я до сих пор не представляю тяжесть ее повреждений, но знаю, что они хуже, чем те, с чем я могу справиться. Перемещать ееочень плохая мысль.
Чего бы он там ни боялся, Сэл просто вздохнула и кивнула. Подошла, села на кровать напротив него. Сэл не сводила взгляда с девушки, морщась, прикидывая, словно выискивая способ просто протянуть руку и все исправить.
Кем она была?
Сэл вскинула на него взгляд, сощурилась. Мерет дернулся, отвернулся.
То есть кто она?
Чтобы ее вылечить, тебе нужно имя?
Нет. Но
Сэл снова посмотрела на девушку, и ее пытливые, сощуренные глаза вдруг стали очень, очень усталыми.
Она Сэл сглотнула горечь. Она для меня важна. И заслуживает лучшего, чем у нее есть.
Мерет попросил бы ее пояснить, но в тот момент слишком уж явственно ощутил присутствие револьвера. Чувствовал через кобуру медный взгляд, пристально глядящий на него, изучающий не менее пытливо, чем Сэлбессознательную девушку. И Мерет не мог отделаться от мысли, что этот револьвер дотянется до него и что-нибудь выведает.
«Не глупи, обратился Мерет к себе. Это просто револьвер».
Он уставился на гладкую черную рукоять.
«Просто магический револьвер».
С трудом сглотнул, понял, что во рту пересохло.
«Просто магический, говорящий револьвер, который ест людей и делает это уже кто знает сколько ладно, да, наверное, лучше хватит на него смотреть».
Мерет встал и направился к двери; Сэл подняла взгляд.
Что-то не так? спросила она.
«Да».
Нет, ответил Мерет. Просто есть травяной отвар, расслабляющий мышцы. Его готовит один из моих пациентов. Собрался сходить Он слабо указал на дверь. Ну, понимаешь?
Она будет в порядке?
«Нет».
А?
Пока тебя не будет, уточнила Сэл.
Если что-то изменится, позови, сказал Мерет. Я туда и обратно, хорошо?
Она кивнула, снова сосредоточившись на девушке.
Мерет вышел наружу, закрыл за собой дверь. Снег припустил уже всерьез, самоотверженно пытаясь погасить тлеющие обломки, что до сих пор изрыгали черный дым неподалеку. Взвыл ветер, вгрызся в кожу холод. И все же Мерету было довольно тепло.