- Спи, еще рано, - сказал Таман. - Спи.
От ощущения его руки и звука голоса у девушки снова потекли слёзы, но она заставила себя закрыть глаза.
Наймирэ проснулась с невероятным ощущением бодрости. В шатре она была одна. Грудь переполнена молоком так, что даже больно. Дочери рядом нет. Ахнула, выскочила наружу - в белый день. У очага сидела пожилая женщина, качающая на коленях Рухию. Аяза нигде не было видно.
- Выспалась? - прищурилась женщина. - Покорми дитя.
Внутри Наймирэ шевельнулась злость: она узнала Айшу, которая приехала из Галлии вместе с той, другой. Выхватила у нее дочь, будто бы та хотела украсть ребенка.
- Не злись, - мирно сказала Айша, помешав в котле какое-то варево. - Хан приставил меня тебе в помощь. Я тридцать лет жила в чужой стране, там остались мои дети и внуки. Мне за счастье понянчить младенца, а тебе сейчас тяжело.
- А где Аяз? - встревоженно спросила Наймирэ.
- Хан забрал его с собой и уехал.
- Навсегда? - внутри у девушки всё похолодело.
- Богиня с тобой, глупая девка! - покачала головой степнячка. - Приедет твой муж. Никуда он от тебя не денется, если ты, конечно, поймешь, что ему нужна не сопливая девица, а жена, которая будет поддержкой.
-2-
У Тамана совершенно не было опыта общения с детьми, но, казалось, Аязу ничего не было нужно, кроме отца рядом. Мальчик смирно сидел на коне перед ним и весело болтал, рассказывая отцу что-то, чего он совсем не слушал. Надо же, Таман и не знал, что сын уже разговаривает, да так ловко. Прислушался - и едва не вскрикнул: сын вспоминал ту девочку, которая приезжала к ним в гости.
- Вырасту и женюсь на ней, - серьезно рассуждал малыш. - Она красивая. Она будет хорошей женой, будет меня любить, а я буду дарить ей подарки.
- Я бы на твоем месте на это не рассчитывал, - пробормотал хан. - Эти женщины не про нашу честь. Хотя у тебя еще есть все шансы.
Странно, но эта увлеченность девочкой Оберлинг внезапно сблизила его с сыном. Его плоть, его кровь. Даже страсти одни и те же. Таман горько усмехнулся. Пора жить дальше, хотя и больно. В конце концов, у него есть Степь.
Ирригационная система, его любимое детище, уже приносила первые плоды. В этом году степняки решили высеять рис, для чего построили дамбу на реке и затопили большое поле.
Еще несколько каналов и дренажных стоков помогали орошать поле с пшеницей. Привезенные маги вывели на поверхность с десяток подводных жил, и теперь почти в каждом стане был свой родник.
В идеале Таман планировал отказаться от кочевого образа жизни и переселить степь в города. Он считал, что это будет лучше как для торговли, так и для обучения воинов и ремесленников. Зимы в Степи суровые, порой бесснежные. Морозы бывают настолько сильные, что согреться в войлочном шатре, даже и с помощью очага, не всегда можно. Много детей и стариков погибает от холода. Вымерзают стада. В городе пережить зиму гораздо легче. И проблема с дровами решается куда проще.
- Дадэ, я есть хочу, - внезапно жалобно захныкал Аяз.
Таман замер. Сам он совершенно не нуждался в таких мелочах, как пища. Тело, приученное к дисциплине, не замечало голода или жажды. Хану достаточно было питаться дважды в день - на рассвете и на закате. Воду он всегда возил с собой в бурдюке и заставлял себя пить - знал, что нужно. Поил и сына. А вот еды по привычке никакой не брал. Что едят дети такого возраста? Он не помнил.
Сам хан был неприхотлив. Он мог бы съесть даже камень, если бы смог его разжевать. Ему не раз говорили, что Наймирэ готовит ужасно, но Тамана всё устраивало. А в детстве - с того времени, как он себя знал - в Степи было голодно. Ели всё: траву, коренья, мясо, но в основном молочные продукты: простоквашу, мацони, соленый сыр. Он внезапно вспомнил, как в один год весь покрылся язвами. Сначала думали, что это болезнь, но заезжий лекарь сказал, что виной всему скудное питание. Он говорил, что нужно есть мясо. А где взять мяса, если год был засушливый, стада продавали в Славию - чтобы купить хлеб и меха? Таман поморщился, вспоминая, как дед заставлял его пить буйволиную и конскую кровь: для этого не нужно было резать животное, раны мог залечить любой лошадник. Язвы действительно прошли.
Нет, он не желал своему сыну такой жизни, поэтому свернул к ближайшему стану и попросил еды. Он хан: всё, что есть у его народа, принадлежит ему.
Сын раскапризничался: он не желал жевать мясо, молоко ему было недостаточно сладким, лепешки невкусными. Таману хотелось его ударить, но он понимал, что это не выход. Бить того, кто слабже? Увольте. Да и силы можно не рассчитать.
Он опустился на корточки рядом с ревущим Аязом и заглянул ему в глаза.
- Сын, - сказал он. - Если ты ничего не будешь есть, тогда мы уезжаем. В следующий раз ты увидишь еду только дома.
- Ты плохой, - заявил Аяз, топнув ногой. - Ты меня не любишь. Меня только мама любит. Я хочу к маме!
Таман прикрыл глаза. Слова мальчика били в самое сердце, тем более, что доля истины в них имелась. Не имея сил ответить, он взял хлеб и сыр и усадил сына на коня, не обращая внимания на пронзительные крики. Аяз пытался вырываться, вертелся, словно змея, кусался и царапался, но отец держал его крепко. Когда мальчик затих, Таман страшно перепугался, но сын просто уснул.
Проснувшись через три часа (хан весь извелся - он понятия не имел, что дети могут и должны спать днем), Аяз снова потребовал еды. Сыр и хлеб в этот раз показались ему вполне съедобными.
На рисовом поле мальчишка сначала пытался сбежать, потом упал лицом вниз и почти утонул, хотя воды было по щиколотку. Еще он ухитрился разломать шалаш местного мага, отковырять кусок запруды и искупаться в дренажной канаве. К вечеру у Тамана дергался глаз и адски болели спина и руки. Он вообще не мог представить, как справлялась с парнем Наймирэ - особенно учитывая, что у нее на руках был еще пятимесячный младенец.
И только когда он вернулся домой, передал спящего сына в руки взволнованной жены и рухнул без сил на подушки, ему пришла в голову мысль, что за весь день он ни разу не вспомнил про Милославу.
Наутро Таман отказался подниматься, отказался куда-то ехать и грубо обругал младшего брата, который привез ему дурные вести со строительства города. Один из домов рухнул, двое строителей погибли. Работники были из Славии, степняки не умели строить здания, а это значит, что надо было, во-первых, искать еще людей, а во-вторых, отправить тела их семьям и выплатить виру. Хан не видел в этой нелепой смерти своей вины, но закон есть закон. Ссориться со славцами еще больше он не хотел. Нанять галлийцев слишком дорого - они едут издалека. Ему просто неоткуда взять столько денег. Скрепя сердце он отдал приказ пока приостановить строительство. Съездит, посмотрит - сам. Завтра. Он уже видел, что, приведя к жене Айшу, поступил правильно. И вообще, надо предупредить местных женщин, чтобы оказывали жене хана всяческое уважение и помощь. Ничего с ними не случится. Дело Наймирэ сейчас - заниматься детьми (мысль взять с собой Аяза на строительство города вызывала содрогание), а не переживать, что не готов ужин или не стираны вещи.
Наконец, почувствовав себя отдохнувшим и полным сил, хан вышел из шатра и едва успел подхватить сына, врезавшегося головой в его живот. Пахло горелым молоком. Наймирэ варила кашу. Таман внимательно разглядывал жену, отмечая, что выглядит она лучше, чем вчера: тяжелые черные волосы заплетены в косу, плечи расправлены, на гладких смуглых руках звенят тонкие браслеты.
Он вспомнил, что его женщина - одна из самых красивых степнячек. У нее большие карие глаза и пухлые яркие губы, а еще она когда-то любила смеяться, отчего на ее щеках появлялись ямочки. Женщина, которая смеется, всегда привлекательнее той, которая плачет. Когда он последний раз видел улыбку Наймирэ - ту самую, с ямочками? Уже не вспомнить. Аяз прижался к его груди и затих - это было странное, совершенно новое ощущение. Таких маленьких детей хан держал в руках очень редко.
Наймирэ подала ему миску серого варева, пахнущего костром. Аяз замотал головой и заорал. Он, видимо, думал, что его будут кормить. С усмешкой Таман позволил ему убежать. Наймирэ с беспокойством кусала нижнюю губу, не решаясь заговорить с мужем. Хан понимал, что был не прав, но извиняться он не умел, да и степная женщина не поняла бы извинений от мужа, поэтому он просто кивнул ей.
- Вкусно, - соврал он, поглощая кашу.
Есть ее было почти невозможно, но это не было проблемой. Он ел когда -то и сырых змей, и жареных сусликов, и просто перетертое с водой зерно. Поэтому уже то, что каша была горячей, вызывало чувство блаженства в животе.
- Подготовь банью, - приказал он жене. - Хочу нормально вымыться.
Баньей - почти баней - в Степи называли шатры для мытья. На самом деле это было очень древнее устройство. Именно славцы научились у степняков мыться в отдельных помещениях, видоизменив шатер в деревянный сруб. Устройство осталось почти прежним: в деревянную бочку с водой кидали горячие камни, нагревая ее, потом наполняли теплой водой корыто, в котором мылись. Даже название славцы стащили, лишь немного переделав.
Таману больше нравились мыльни, что устраивались в богатых домах; в своем дворце в Ур-Тааре он хотел сделать несколько помещений для принятия водных процедур. В условиях густой жары гигиена была важнейшим фактором предотвращения заболеваний, особенно в период дождей, но на самом деле Таману просто нравилась вода. В юности ему удалось совершить несколько путешествий в Франкию и Галлию, как наследник степного хана, он был принимаем во дворцах правителей. Больше всего его поразил бассейн, выложенный мозаикой - для его дикой страны это была роскошь, о которой и мечтать было не мыслимо.
Вообще Таман часто задумывался, отчего образовалась такая пропасть в развитиях стран. Неужели всё дело в магии? В Славии магом был каждый второй. В Галлии, напротив, даром обладала лишь избранная часть населения. Но в Галлии был когда-то (совсем недавно, если подумать) Иероним II, который прославился на весь мир как король-ученый. Он бросил все свои силы и финансы на развитие науки и даже сейчас,спустя полвека, это приносило плоды. Кроме того, в Галлии было множество ресурсов: и металл, и серебро, и драгоценные камни, и дерево, и известняк, да и вообще - всё. Франкия была не так богата, но славилась своим искусством и умением красиво жить. Славия была страной сельскохозяйственной. Народ там привык полагаться на свои магические способности. Да, Славия кормила и Степь, и Галлию (Франкия всё же далековато, а то и ее бы прокормила) - здесь выращивали прекрасную пшеницу и много всего другого. Неурожаев люди не знали: маги прекрасно регулировали погоду и умели справиться и с саранчой, и с какими-то заболеваниями. Оттого, пожалуй, они и не стремились к развитию, предпочитая перенимать из соседних стран скорее моду, чем знания.
Степь долгое время была обособлена, предпочитая полудикое существование. Тесно сотрудничать с соседями начал дед Тамана - премудрый Шуран. Именно благодаря ему были заключены основные торговые договоры, отогнавшие, наконец, от степняков призрак голода. Дед сделал очень многое, но самое главное - подготовил почву для своего безудержного внука, который с юности выдавал совершенно невероятные идеи и задавал неудобные вопросы. Славу упрямого безумца Таман заработал рано, когда в тринадцать сбежал из дома в Славию и там нанялся на полевые работы. Ему страсть как хотелось понять, почему в Славии можно выращивать зерновые, а в Степи нет. Оказалось, что это заблуждение. В степи прекрасные почвы. Да, воды недостаточно, но есть большая река, от которой можно отвести воду. Потом было путешествие в Галлию, где Таман узнал, что даже в северном климате растет виноград - так отчего бы не сажать его в Степи? Всё упиралось в воду - и в большой библиотеке Льенского университета он нашел то, о чем мечтал с детства: ирригационные системы. Профессора университета благоволили к нему: не так уж и часто им встречался человек, который не зная ничего, хотел постичь всё. Они позволяли Таману приходить на их лекции вольным слушателем - совершенно бесплатно. В конце концов в кодексе университета был пункт, гласивший, что нельзя препятствовать человеку, который жаждет знаний более всего на свете. С некоторыми учеными мужами Таман до сих пор состоял в переписке, не стесняясь спрашивать совета или признаваться в ошибках.
Сейчас он уже с улыбкой вспоминал, как, почти не зная языка, срисовывал непонятные закорючки с книг и по ночам пытался их переводить. Языки вообще давались ему нелегко. Он и по сей день писал по-галлийски с ошибками.
Не для того ли и нужна ему была Милослава, чтобы разделить его грандиозные планы и стать верной помощницей?
Таман признался себе, что нет. Не для того. Он ее просто любил. Разумеется, ее образование тоже играло немалую роль, и в этой девочке он видел порой свое отражение. Она была умна, разбиралась в хозяйственных вопросах, была помощницей отца во всем, тем не менее, оставаясь хрупкой и нежной. Но в ее присутствии было совершенно не важно, знает ли она про двупольное земледелие. Ее серые, будто дождевая туча, глаза и нежная кожа просто сводили его с ума. Хотелось прижать ее к себе и не отпускать. Да у него руки тряслись, как у мальчишки, который впервые прикоснулся к женщине, когда там, у реки, она отвечала на его ласки. Сомнений не было - в тот день она была вся его. Если бы только он хоть немного обладал пророческим даром!
Таман встряхнул головой, отбрасывая болезненные воспоминания. Как так получается, что любая мысль сворачивает к ней? Пожалуй, надо благодарить своего беспокойного сына за вчерашний день. Лекарство было горькое, но действенное.
Раздраженно дернулся от прикосновения чужой ладони - Наймирэ стояла перед ним в простой длинной рубахе без рукавов и шальварах, ожидая, когда он будет готов проследовать в банью. Как хорошая жена, она поможет ему вымыться. Таман прекрасно осознавал, чем всё это закончится - он все же мужчина, а Наймирэ очень красива. Главное, позаботиться о том, чтобы не было больше детей. Ей будет тяжело.
- Пойдем, - прищурился он. - За детьми присмотрит Айша.
Он провел пальцем по ее шее и ключицам, с удовольствием наблюдая, как глаза девушки расширились, а губы влажно приоткрылись.
Всё-таки есть определенное удовольствие, когда видишь, что женщине ты желаннен. Когда она неспешными движениями снимает с тебя одежду, с явным удовольствием лаская твои плечи. Когда обнаженная, она завязывает волосы на затылке, чтобы не намочить, отчего полная грудь вздрагивает и колышется. Таман прижал жену к себе, наслаждаясь прикосновением ее бархатной кожи, скользя шершавыми ладонями по тонкой талии и ягодицам.
Наймирэ всегда вспыхивала от его незамысловатых ласк. Он не был опытен в любовных делах - степняки вообще не слишком церемонятся со своими женщинами. Возможно даже, что с другой - той, которую он никак не хотел тащить третьей в шатер - он был бы робок и осторожен, но Наймирэ была своя, и Таман был абсолютно уверен, что всё, что он делает, будет принято.
Она любила его. Это ощущение вызывало смутную тоску и чувство вины, и в то же время пьянило. Таман знал, что эта девочка всегда смотрела только на него - едва ли ни с младенчества. Ни один мужчина не удостаивался ее нежного взгляда - только он. И тогда, когда ему пришлось сделать выбор, он тоже об этом подумал: как она сможет жить без него? Хотя нет, тут мужчина себе врал. Он думал об этом позже, когда она пришла к нему ночью и буквально соблазнила его - а ведь он хотел подождать с физической близостью, считая, что ей стоит немного подрасти. А в тот момент, когда он смотрел на снег, выпавший на землю в конце октября - неслыханное явление природы - его душила лишь злость и осознание проигрыша. Он указал на Наймирэ только потому, что другие женщины были ему противны, а к ней он просто давно привык. Позже Таман успокаивал свою совесть словами о том, что без него она бы пропала, что она будет счастлива стать его женой... Но всё это были лишь оправдания своего малодушия. А впрочем - не все ли равно? Она хотя бы красивая!
И как оказалось - смелая и настойчивая. И сейчас горячие губы скользили по его животу, отчего дыхание сбивалось и мысли улетали прочь, будто стая чаек-хохотуний. Он запустил руки в черные густые волосы, растрепывая узел и позволил себе забыть обо всем на свете, кроме юной женщины рядом.
3
Таман стал часто брать сына в свои поездки. До этого он ездил один или с братьями, которых он выбрал в помощники. Ближе всех ему был по духу Хариз, старший единокровный брат. Именно он оставался его заместителем, когда хан куда-то уезжал. Сейчас Хариз был в Славии. Он захотел научиться строить речные суда, резонно полагая, что по реке торговлю вести легче. Таман был с ним согласен и, хотя Хариз был нужен ему в Степи, препятствовать ему не стал. Брат был консервативен, многим новшествам противился, но если уж чем-то увлекался - к цели своей стремился неудержимо. В этом они были похожи.