Этого Эстебан стерпеть уже не мог. Он и сам не знал, что его больше взбесилоупоминание про любовников или меткое предположение о мужеложстве с Кирьяном.
- А почему бы и нет?спросил он холодно, шагая к ней.Если ты не против, я бы и Кира позвал! Твой грязный рот я, видимо, один заткнуть не в состоянии!
- Ну, ну, ты себя недооцениваешь, - раздался голос жены где-то уж совсем близко.Ты, конечно, король у нас далеко не в постели, но уж с женщиной должен справиться без посторонней помощи.
Эстебан в ярости рванул на себе рубашку. Ему немедленно нужно было доказать этой невыносимой женщине, что он хорош во всем, доказать самому себе, что он вполне способен спать с женщиной, пусть это даже и была его жена, а еще хотелось причинить ей боль, да так, чтобы она никогда больше не смотрела на него с желанием, а лучше и вовсе его ненавидела. Кровать была рядом, миниатюрная женщина и не думала сопротивляться и от его грубых движений только сладко вскрикивала, а он вдруг понял, зачем люди этим занимаются, потому что всё лишнее и мучавшее его растворилось, оставляя лишь чистое телесное удовольствие.
Оказывается, сбросить напряжение сексом легко и приятно. Оказывается, он еще жив.
11
Известие о том, что Виктория вернулась в Галлию, ударило Эстебана, как гильотина - словом, голову он потерял окончательно и бесповоротно. Он только и мог думать о том, что она здесь, так близко, что можно увидеть ее в любой момент. Он держался. Он знал, что не стоит этого делать. Надо жить как прежде. Еще одна рана в сердце не принесет ему радости, но вопреки всему он теперь мечтал о своей возлюбленной совсем по-другому.
"Богиня, какой дурак! - злилась Элиссия. - Столько сил и всё зря!" Она почти, почти добралась до его сердца - раз уж он признался, что оно у него есть. Женщина-друг, женщина-покой, женщина-тишина - кем только она для него не стала! Она всё разузнала про эту девочку - не так уж это было и трудно, и только диву давалась, почему он всё-таки ее выгнал. Почему он не понимает, что всё просто: любишь - люби. Хочешь - бери. Но Эстебан любил всё усложнять - даже в отношениях, особенно в отношениях. К примеру, они муж и жена - так отчего бы им просто не спать вместе? Пришел, лег, прижал к себе. Всё. Нет, надо устраивать какие-то ритуалы, разговоры, на что-то обижаться. Элли совсем не против разговоров - но днем. Ночи совсем для другого.
Ее же глупый супруг тащил в постель всякую гадость, вроде расширения прав женщин или разработки огнестрельного оружия. Что ж, хотя бы он приходил.
Элиссия больше не заводила любовников - это было ни к чему. Эстебан, или Тоби, как она его называла теперь в спальне, вдруг проникся интересом к любовным играм. Еще немного, и можно будет потрясти этого зануду известием, что секс не обязательно должен быть в постели.
И тут все ее планы пошли наперекосяк! Опять эта девочка Оберлинг! Ну что ей не сиделось в Славии, или где она там пропадала почти три года? Ах, к родителям приехала? Да еще с мужем и с ребенком? А муж, оказывается, степняк. Элли живо вспомнила грозного хана Тамана, которого когда-то встречала при дворе. Если сын такой же, тогда ни одна женщина в здравом уме (кроме нее, разумеется) даже не посмотрит на лощеного Эстебана. Эти злые глаза, эта аура властности, эта непоколебимая уверенность в себе... ладно, если бы Таман тогда обратил на нее внимание, Элиссия ни за что бы ему не отказала. Ну не красавец, зато очень экзотичный. Красавцев в Галлии немало, а хан один.
Не о том думает. В голове королевы складывался план.
"Одно из двух, - говорила себе она. - Или девочка откажет Тоби, и он успокоится, наконец, или не откажет - и тогда он тоже успокоится". В том, что в постели никакая, даже юная и красивая, с ней не сравнится, Элли не сомневалась. Сложность была только в том, чтобы заманить ее во дворец.
Как он сопротивлялся! Как гневно фыркал! Она аж залюбовалась этим воплощением невинности и самолюбования. Тьфу. Ведь хочет же. Хочет так, что едва не называет ее в постели чужим именем. Пришлось объяснить, что сын хана - персона дипломатическая, и не пригласить его хотя бы один раз - значит, высказать неуважение к степному владыке. Эстебан проглотил наживку так охотно, что Элли только головой покачала. Как ребенок, даром что король. Начал сходить с ума - ночами не появлялся, избегал ее. Глупый король - она бы ему еще и свечку подержала. Ревность? Нет, это не про нее. Ревновать можно к чему-то действительно значимому. А тут - девчонка.
На самом деле, Элиссия, конечно, места себе не находила от ужаса, но продолжала старательно уверять себя, что всё идёт по плану.
А Эстебан себе не врал. Он даже понимал, что думает о Виктории через призму последних лет. Какая она в постели? По-прежнему ли она так невинно целуется - одними губами? Она должна немного повзрослеть - стала ли она еще красивее?
Действительность превзошла все ожидания. Девушку, стоящую так близко - стоило протянуть руку, и он мог ее коснуться - ребенком было не назвать. Если раньше Эстебану она казалась нежной трепетной птичкой, до которой и дотронуться страшно, то сейчас это была желанная женщина. Она даже немного выросла, округлилась, не было больше ни хрупких плеч, ни острых ключиц. Грудь, трепетавшая в декольте, сводила с ума. Но самое главное, изменился взгляд - она искушала. Король стоял за ширмой, когда Виктория и этот... наглый похититель девиц появились во дворце. А когда его девочка вдруг улыбнулась, прильнула всем телом к проклятому степняку и прошептала ему на ухо что-то такое, от чего тот смутился, Эстебан понял: всё. Слишком уж явными были их отношения, которые они даже не пытались скрыть. От них просто несло страстью. Это было откровенным нарушением приличий - но король и сам их готов был нарушить когда-то, и не судил узкоглазого за то, что он терял голову от Виктории.
И всё же мужчина не мог удержаться от искушения поговорить с ней, и поэтому разыскал Кирьяна и приказал отвлечь степняка - неважно, чем.
Но Элиссия его опередила. Ей была интересна эта девочка. Что же в ней такого, что мужчин от нее ведет? Муж так явно влюблен, что это просто неприлично. Да какой муж! Будь Элли лет на десять моложе... или старше... она бы непременно попробовала привлечь его внимание. Аяз совершенно не похож на отца внешне, но уверенность в себе и самомнение у него таковы, что хочется его потрепать его за щечку и сбить с него эту спесь. Мальчишка - но такой очаровательный!
Никаких шансов. Виктория даже не взглянет на несчастного Эстебана. Даже если она и любила его когда-то - чувства свои она явно не хранила, как некоторые, и правильно. Муж - это одно. А любовники сегодня есть, завтра нет.
И Элиссия совершенно перестала беспокоиться. Конечно, она не сдержалась и подслушала, как несчастный король признавался девочке в любви - ничему-то он не научился, болван - и звук пощечины слышала совершенно отчетливо, и ехидная улыбка искривила ее губы. А вот дальнейшее объяснение Виктории с супругом проходило гораздо горячее. Так горячо, что Элиссия вся дрожала, выбираясь из своей потайной ниши за одним из портретов. На миг ей даже захотелось разыскать одного из своих бывших любовников, потому что жар в теле был просто невыносим, но, подумав, она отказалась от этой идеи. Заманчиво, но нет. Эстебан не поймёт. Он не из тех мужей, которые, застав супругу с другим, просто присоединяются к ним. А жаль.
Желая немного охладиться, Элли зашла в музыкальную гостиную. Здесь были нараспашку открыты окна, и несмотря на воздушный купол вокруг дворца, ветер уже раскидал листы нот по полу. Королева бросилась закрывать окна, и захлопнув раму, прижалась к стеклу пылающим лбом. Ну почему, почему одна женщина заполучила внимание сразу двоих, а кому-то этого внимания не хватает? Плечи вдруг затряслись, и она заплакала от зависти и обиды, и от того, что молодость и жизнь утекает сквозь пальцы.
- Ты плачешь? - раздался удивленный голос сзади. - Ты умеешь плакать?
Элиссия вздрогнула всем телом и обернулась, торопливо утирая слезы.
- Я не плачу, - надменно ответила она. - Королевы не плачут.
Супруг выглядел странно: он был весь бледный, помятый и глаза безумно блуждали. "Богиня, что опять? - устало подумала Элли. - Да почему тебя всё время надо из чего-то вытаскивать?"
А Эстебан всё вглядывался в ее лицо, что-то там ища.
- Ты все еще любишь меня? - неожиданно спросил он. - А если я сейчас скажу: раздевайся - что ты сделаешь?
- Какие глупости вы говорите, Эстебан, - вздохнула женщина. - Спросили бы хотя бы - что я скажу, если против вас заговор будет или еще что. Разденусь я, что еще-то?
- Понимаешь, Элли, - задумчиво сказал супруг. - В том-то и дело, что королева из тебя отличная. И любовница великолепная. И красивая ты, никаких сомнений. Объясни, какого беса мне вообще надо?
- Я не знаю, - обхватила плечи женщина. - Знаю только одно: я всегда на вашей стороне.
- О богиня, - протяжно выдохнул король, неожиданно опускаясь на колени перед ней. - Какая же я скотина.
- Ви не скотина, - растерянно отвечала Элиссия, разволновавшись. - Эстьебан, ви прекрасный король и хороший человек. Просто ви запутался.
- Что, и это простишь? - усмехнулся он грустно. - Какая ты... благородная!
- Хотите, я вам вазу об голову разобью? - ласково спросила Элли. - Полегчает? Хотя... я вижу, ви желаете быть наказанным? Раздевайтесь!
- Что? - растерянно переспросил король.
- Раздевайтесь, - повторила женщина. - Ви желаете прощения? Тогда делайте, как я скажу.
Эстебан оглянулся на дверь гостиной - засова на ней не было, а потом вспомнил то, что его выбило из равновесия - кажется, навсегда - и спокойно принялся развязывать галстук. Супруга смотрела на него сияющими глазами, плохо скрывая восторг.
- Нет, с колен не вставайте, - с явным удовольствием одернула она мужа, когда он принялся расстегивать ремень. - И брюки снимать не надо.
- И как же мне вымолить вашу милость? - приподнял брови уже полуголый король.
- А ви придумайте, - царственно ответила королева. - В конце концов, ви мужчина, и мужчина опытный.
Он задумался на миг и хитро улыбнулся, скользнув руками под ее юбку. Ему вдруг захотелось свести эту женщину с ума, как делала она это много лет, ну или хотя бы попытаться. И он попытался.
В конце концов, что может быть естественнее, чем учиться любить собственную жену?
Часть 2. Степь
-1-
Ночь в Степи - самое гнусное время суток. Днем хорошо - можно заниматься всякими неотложными делами и ни о чем не думать. Ночью же в голову лезло всякое...
Таман давно уже не любил ночь. Прошло то время юности, когда ночи казались для него волшебными и наполненными смыслом.
В последнее время он выматывал себя так, чтобы вернуться в шатер, упасть в подушки и ненадолго умереть. Но сегодня уснуть не получалось - детский крик был столь пронзителен, что ввинчивался в голову, как лопата в землю. Пришлось даже уйти из шатра.
- Наймирэ! - рявкнул он зло. - Уйми свою дочь! Отчего она так орет?
- У нее режутся зубы, - тихо ответила жена.
- Так сделай что-нибудь! Ты мать или кукушка? Уйми ребенка... грудь дай или чего там женщины делают!
Наймирэ ничего не ответила на это. В шатре послышалась возня и тонкий голос сына - еще и этот проснулся. Сын вызывал у Тамана жгучую неприязнь на грани ненависти: если бы его не было, всё могло сложиться по-другому. Мальчишка тоже начал хныкать. Наймирэ прикрикнула на него, отчего Аяз стал еще громче орать. Не шатер, а конюшня! Не надо было вообще возвращаться. Остался бы в поле - погода позволяет. Да и вообще - мало что ли шатров, где его готовы уложить спать?
Таман тяжело поднялся, потирая лицо. Если б не было жалко уставшего коня, он бы уехал прямо сейчас. Он прошел в шатер, где в голос ревело уже трое: сын, дочь и Наймирэ, не умевшая справиться с детьми.
- Аяз, немедленно спать, - тихо скомандовал хан. - Не мешай матери.
Мальчик мгновенно замолчал и бросился к отцу, прижимаясь к его ногам. Это тоже было больно. Слепое обожание сына било по лицу, как хорошая оплеуха. Нехотя хан опустил руку и потрепал ребенка по голове. Кажется, ему только это и было нужно. Мальчик покорно отправился спать.
- Я уеду утром, - сказал хан жене. - Здесь жить невыносимо. Твоя дочь...
- Это и твоя дочь тоже! - с неожиданной ненавистью в голосе произнесла Наймирэ.
Таким тоном с Таманом разговаривать не смел никто. Он тяжело и пристально поглядел на Наймирэ, в страхе прячущую взгляд. Она и сама понимала, что сказала лишнее. Он вдруг увидел и черные круги под ее глазами, и всклокоченные волосы, которых давно не касалась расческа, и рубашку с засохшими потеками от молока. Наймирэ права. Это и его ребенок тоже. Не ее вина, что он принял неверное решение.
- Положи дочь и приведи себя в порядок, - скомандовал он. - Рубашку хоть поменяй и умойся.
- Она плачет, - сквозь зубы процедила женщина. - Разве я могу ее оставить?
Таман понимал, что должен забрать ребенка у жены, понимал - и не мог через себя переступить. Он не хотел ни Аяза, ни Рухию. Ему вообще не нужны дети... от Наймирэ. Самое гадкое, что его жена - не дура и всё прекрасно понимает.
- Если бы это была дочь Милославы, ты бы говорил по-другому, - с горечью произнесла маленькая степнячка, угадав его мысли.
- Еще раз услышу от тебя это имя - убью, - тихо сказал Таман и вышел вон.
Он шел, не понимая, куда и зачем. В груди жгло огнем. Если бы это была дочь Милославы... Если бы ребенка родила любимая женщина - он был бы самым счастливым в мире. Но Милославу держал в объятьях другой мужчина, и сделать тут было ничего нельзя.
Таман стоял, широко расставив ноги, смотрел вдаль, а видел только Милославу - такой, какой она предстала перед ним в последний раз: высокую, стройную, с маленькой девочкой на руках. Воспоминание было совсем свежим и оттого болезненным - будто корку с раны отдираешь. Сколько ее ребенку - два? Три? Он не умел определять возраст детей. Была ли она беременна в их встречу в Галлии? Зачем он тогда ее отпустил? Он всегда ее отпускал. Заглянув внутрь себя, степной хан понял: он бы взял ее и беременную, и с десятком детей. Только бы она была рядом. И детей бы ее любил и возился с ними.
Он знал, что если бы был жив дед - сейчас бы он поколотил своего глупого внука, и был бы прав. Детей от Милославы ему подавай! Займись своими, баран! Мальчишке уже три, а он к лошади не подходил ни разу! И в этом нет вины Наймирэ. Мальчиками всегда занимались отцы - разве женщина вырастит нормального мужчину? Наймирэ вообще ни в чем не виновата. Он сам выбрал в жены ее. Еще так пафосно думал, что если не может быть счастлив - то пусть она будет счастлива.
Ага, великая радость быть женой хана. И ребенок... кто-то принуждал его спать с женой? Или он, глупец, не знает способа сделать так, чтобы женщина не понесла? Сам, сам во всем виноват. И нечего срываться на девочке. Она сама еще ребенок, хоть степнячки и рано созревают. Сколько ей... семнадцать?
Чувство вины Таман не любил еще больше, чем безнадежную тоску по женщине, которая не была его. Или была... но не долго. Во всяком случае, его губы всё ещё помнили, что такое поцелуй, а ведь он не прикасался так ни к кому, кроме Милославы. Он вообще не понимал, для чего целовать женщину. Гораздо интереснее то, что происходит дальше. Но Мила... Мила была чем-то совершенно иным. Не женщиной. Шабаки.
Таман не помнил, сколько времени он простоял, всматриваясь в горизонт, но холмы на востоке уже посветлели и на небе появилась бледно-розовая полоса. Приходил новый день. Спать уже не хотелось. Он вернулся в стан. В шатре было тихо - уснула измученная Наймирэ, тихо сопела, постанывая во сне, дочь.
Всё же не такие глупые были его предки, когда приводили вторых жен и наложниц. Сам он вырос в такой семье - и почти не помнил, кто из женщин был его настоящей матерью. Все дети были общие. Никогда не было такого, чтобы на одну жену ложились все обязанности: и готовка, и присмотр за детьми, и стирка. Может быть, стоит взять вторую жену? От одной только мысли Таман содрогнулся. Сломать жизнь еще кому-то? Достаточно одной несчастной.
Ему и в голову не приходило, что некоторых женщин он бы вполне устроил как муж. В самом деле, что может быть лучше, когда ты - жена хана, всеми уважаемая и почитаемая? Таман не скупился на подарки: у Наймирэ были самые богатые украшения, самые яркие шелка. Целыми днями он был в отъезде, а значит, не ругался и не ворчал, как другие мужчины. Он ни разу не ударил жену, не настаивал на выполнении супружеского долга: она сама приходила к нему ночью. Словом, по степным меркам он был идеальным мужем.
Но Наймирэ нужно было больше. Пусть бы бил, пусть бы ругал! Только бы он видел ее, а не Милославу.
Девушка сразу проснулась, когда муж вошел в шатер: несколько ночей она не спала вовсе, да и вообще, любая мать спит очень чутко. Боялась только, что Таман услышит стук ее сердца - но нет, не услышал. Он лег рядом и уснул мгновенно. Какое-то время она просто наслаждалась его присутствием рядом - вернулся! Как бы ни хотелось поспать еще немного- надо подняться и привести себя в порядок, а потом заняться завтраком. Пока дочь спит - есть немного времени. Однако стоило ей приподняться - малышка жалобно заскулила. Наймирэ быстро сунула ей в рот грудь, боясь потревожить супруга, но на ее плечо уже легла горячая ладонь.