Пардон, не рассчитал.
Что же с тобой будет, когда ты вырастешь?
Я и сам боюсь. Ой! Мартин потряс головой от удивления. Ты понимаешь язык животных?
И даже могу говорить.
Да ты феномен.
Эй, не ругайся! Онка поднял голову и внимательно посмотрел на анаконду. Ему в какой-то момент показалось, что за те пять минут, что прошли с момента бегства игуан, Мартин подрос на пару сантиметров. Ягуар потряс головой и опять посмотрел на малыша. Кажется, анаконда еще чуть подросла. «Брр, ужас какой!» подумал Онка, соображая, что к утру тот станет длинней его хвоста.
Мы идем в залив к дельфинам. Ты как, с нами или остаешься?
Базара нет, мы же друзья.
Ну тогда догоняй!
Маракуда прыгнул на лиану, раскачался и, словно выпущенная из лука стрела, взлетел в небо, перелетел через толстый оголенный сук, поймал очередную лиану и прыгнул еще дальше, гонимый инерцией и силой, которую давал ему лес. Следом за ним через поваленные деревья мимо удивительных орхидей и лавровых кустов, источающих дурманящий аромат, пронеслись Онка и Мартин, устроив настоящие гонки.
Мать Анаконда выходит на тропу войны
Часа через три на отмель выползла мать Камуди. Она была толстой, сытой и довольной. Увидев разбросанную повсюду скорлупу, раздавленные яйца и следы борьбы, она всё поняла. Ее отсутствие не прошло даром. Даже не глядя на оставленные отпечатки пятипалых лап с вдавленными в песок следами когтей, Камуди знала, кто это сделал, и поклялась отомстить им.
Страницы из дневника
12 августа
Хвала Всевышнему. Мы нашли озеро.
Я стою на берегу и смотрю на бирюзовые воды. Озеро окружено со всех сторон горами. В долину мы пришли с запада, через непроходимые джунгли. От реки Ориноко до Риу-Негру20 дней пути. От Риу-Негру до устья Риу-Бранку9 дней пути. От устья Риу-Бранку вверх по течению до реки Такутоеще 12 дней. Там мы обогнули гору и вышли в долину, заросшую ядовитым плющом, через которую течет небольшая река Каювин. По ней мы двигались пять дней, прежде чем вышли к ручью, который местные индейцы называют Пако-вау, что значит Золотой ручей. Еще сутки вдоль ручьяи вот мы на месте.
Перед глазами открывается поистине величественное зрелище. На севере громоздятся заснеженные горы, вокруг раскинулись поросшие лесом холмы, а возле моих ног лежит идеальное блюдо, наполненное кристально чистой водой.
Сорок восемь дней нечеловеческих усилий позади. Две трети солдат сгинули в топях и болотах, убиты индейцами, проглочены гигантскими змеями, утащены на дно кайманами, умерли от лихорадки или были съедены дикими зверями. Хочется верить, что эти жертвы были не напрасны.
После молитвы капитан-командор отдал приказ ставить лагерь.
13 августа.
Утром само небо подсказало нам, что мы не ошиблись.
Лучи восходящего солнца коснулись воды, проникли вглубьи само озеро вдоль берега засияло янтарем. Золотое свечение буквально поднималось с мелководья, высвечивая множество украшений, лежащих на отмели. Солдаты стаскивали с себя латы, бросали оружие и прыгали в воду. Капитану стоило больших усилий, чтобы навести порядок и заставить их выбраться на берег. В этот день бесследно исчезли пять человек. Наверное, утонули из-за собственной жадности. Прими, Господи, души их. Аминь!
Итого нас осталось двадцать два человека. Все испанцы.
14 августа
Утром солдаты привели тридцать индейцев из соседней деревни. Индейцы-ныряльщики подняли со дна озера сорок килограммов золотых украшений. Пловцы говорят, что всё дно покрыто таким толстым слоем золота, что через него не могут пробиться водоросли.
Капитан-командор Педро де Сальяри приказал соорудить сарай и складывать туда сокровища. Возле сарая он поставил двух солдат с мушкетами.
15 августа
Сегодня были первые неприятности. Индейцы отказались нырять, так что пришлось взять в заложники их жен и детей. По словам ныряльщиков, они видели на дне озера Золотого короля, сидящего на троне и стерегущего свои сокровища. Говорят, когда он пошевелил руками, закипели водовороты и утащили на дно двоих пловцов.
По ночам с озера доносится булькающий звук, как будто оно дышит.
16 августа
Плавал на лодке по озеру. Вода помутнела, и цвет у нее стал какой-то неестественный, похожий на кровь. Наверное, пловцы взбаламутили воду и всплыл планктон.
Сегодня утонуло еще трое ныряльщиков.
Благородный рыцарь Педро де Сальяри приказал делать плоты. Слишком много уходит сил и времени на то, чтобы пловцы доплывали до берега: от этого они и тонут.
17 августа
Ходил по окрестностям. Нашел брошенный город.
Полсотни каменных домов в джунглях. Всё кругом заросло, дома опутаны лианами, и даже на крышах растут деревья.
Где-то здесь есть храм.
Индейцы говорят там золота ещё больше чем в озере. Но туда лучше не ходить, храм стерегут каменные ягуары.
Смешно! Дворец Монтесумы тоже охраняли каменные ягуарыи что осталось от его империи? Да ничего.
Сегодня пропали еще пятеро индейцев На ночь всех дикарей приковали к плотам, чтобы не убежали. Помоги нам, Господи!
18 августа
Отличный улов. Индейцы вытащили сто тридцать килограммов золота и украшений. Вечером в горах был гром. Индейцы говорят, что мы разбудили духов.
Бред. Обыкновенная гроза
На этом рукопись обрывалась. Что произошло с монахом и конкистадорами, так и осталось тайной. Профессор Рошель перевернул последнюю страницу и задумался
Рукопись, найденная в джунглях
Через сто тридцать лет мирные индейцы нашли в джунглях полуистлевшую тетрадь, завернутую в просмоленную кожу. Это был дневник испанского дворянина Мигеля Моралеса, бывшего секретарем достопочтенного конкистадора Педро де Сальяри, охотника за золотом и головами индейцев.
Рукопись принесли в католическую миссию и отдали иезуитам. Пергамент сильно обгорел и был залит кровью, так что некоторые листы слиплись и их приходилось отмачивать соляным раствором. Полгода понадобилось, чтобы прочитать документ, и еще полгодачтобы его переписать.
С рукописи священник Бортоломео Лозано сделал копию и нарисовал карту. Карта получилась приблизительная и оставляла массу вопросов, на которые сначала никто не обратил внимания, а когда обратили, было уже слишком поздно.
«Гончий пёс» уже вошел в самый крупный приток Риу-НегруРиу-Бранку, который португальцы называли «белая река» из-за цвета воды, в отличие от Риу-Негру, в которой вода была похожа на череп тамарина.
Тетрадь в клеточку, или Копия с копии
В провисшем гамаке лежал Франсуа Рошель.
Профессор держал в руках толстую тетрадь в клетку. В каждой клеточке было по букве. Между словами было по две пустых клеточки, между абзацамипустая строчка из двадцати клеточек. В тетради француз насчитал сорок страниц, на которых был переписанный от руки текст той самой рукописи, с которой монах Бортоломео Лозано когда-то сделал копию. И получалось так, что профессор читал копию, сделанную с копии. Но его это беспокоило меньше всего.
Волновало другое: что послужило причиной гибели экспедиции Сальяри?
Профессор в пятый раз перечитал то, что касалось озера, и в пятый раз не нашел ничего стоящего, за что можно было бы зацепиться. Из всего дневника сохранились только две части. В первой достопочтенный монах описывал торжественный выход из Боготы, напутствие капитан-губернатора и путешествие через земли араваков и тупи-гуарани, а во второйто самое место, куда они пришли. Причем вторая часть занимала всего пару страниц в виде коротких заметок об озере, страхах туземцев и пропавших пловцах.
Какой-то конкретики не было.
И о том, что произошло потом и почему, собственно, экспедиция рыцаря де Сальяри не вернулась, можно было лишь догадываться.
Рошель взял карандаш и стал писать на чистом листе бумаги.
«Пять причин, почему никто не вернулся».
«Первая: испанцы перебили друг друга из-за золота». Быстро набросал: «Вполне реальная версия». Подумал и добавил вопрос: «Почему тогда никто не вернулся?»
«Вторая: напали индейцы и всех убили». Подумал и написал: «Возможно, самая реальная версия». Машинально добавил: «Поэтому никто и не вернулся».
«Третья: некая неизвестная болезнь всех убила». Поставил галочку и приписал: «Маловероятная версия».
«Четвертая. Хищники всех сожрали». Даже не думая, Рошель стал тут же писать: «Вообще не реальная версия».
«Пятая: Золотой король ожил и всех убил». Напротив пятой причины Рошель черкнул всего одно слово: «Бред!».
Поразмышляв немного, приписал: «Если болезнь местная, то должны были выжить метисы, которые шли проводниками. Но они тоже не вернулись!». Рядом с пометками Рошель нарисовал жирный, толстый вопрос. Почесал карандашом лоб и продолжил: «Следовательно, их убили индейцы. Вывод: второй вариант и есть та причина, по которой никто не вернулся».
Он бросил тетрадь на кровать, оделся и вышел на палубу.
Баржи с необычным грузом
Туман стелился над рекой, укутывая берега непроницаемой пеленой.
Всё было каким-то ватным и неживым. Размытый силуэт «Гончего пса» приткнулся возле длинной песчаной косы, с двух сторон окруженной непроходимыми мангровыми зарослями. С брезентового тента, натянутого над палубой парохода, в реку капала роса, оставляя на застывшей воде разбегающиеся круги. За пароходом с трудом угадывались две баржи, которые из-за тумана сливались с рекой.
Обе баржи принадлежали «Южноамериканской горной компании», и всё оборудование, что они везли, было собственностью компании. Баржи были похожи на два больших деревянных корыта, хорошо приспособленных для того, чтобы перевозить по мелководным рекам ящики с инструментами и оборудованием, в том числе буровую машину и два паровых насоса.
На гигантские водооткачивающие насосы Гонсалес делал ставку как на троянского коня, собираясь с их помощью осушить Священное озеро.
Всё было накрыто брезентом и перетянуто стропами.
На каждой барже дежурило по два часовых с винчестерами, сменяющихся каждые три часа. И если на «Гончем псе» всем распоряжался Альварес, то баржи были вотчиной Франсуа Рошеля.
«Гончий пёс» стоял на якоре в ста пятидесяти милях от Боа-Висты. Где-то здесь, на краю Бразилии, в Британской Гвиане, находилось священное озеро Амуку, возле которого жил Дорадопозолоченный король. Он ежедневно смывал в озере золотую пыль с рук. И именно сюда, как говорится в сказаниях, добрался со своими конкистадорами дон Педро де Сальяри. Добрался и сгинул навсегда.
В затоне что-то ухнуло, и инженер боязливо посмотрел по сторонам.
Никто не вернулся назад, прошептал Рошель, вздохнул, перелез через перила и по шаткому трапу перебрался на баржу.
Кроме незаконченного дневника, профессора беспокоили чисто технические вопросы по географии.
Где та долина, через которую течет Золотой ручей? С какой скоростью двигались конкистадоры? Плыли или шли берегом? Что за горный хребет они видели на севере? Какую гору они обогнули? Ничего этого Мигель Моралес не уточнил, а Бортоломео Лозано не спросилпотому что между ними была пропасть в сто тридцать лет, а между Рошелем и благочестивым монахомеще в сто пятьдесят.
Всё было приблизительным и неточным.
Рошель убедился в этом, как только они вошли в Такуто. Куда дальше плыть, Гонсалес не знал, и никакого плана на этот случай у него не было. Каждая протока могла оказаться рекой Каювин или вести к ней. Каждая долина могла оказаться Священной долиной.
Через три дня Рошель пришел к Гонсалесу и предложил запустить воздушный шар, с помощью которого он планировал найти озеро или хотя бы увидеть хребет, о котором писал Мигель. Командор кивнул и провалился в забытье: уже несколько дней его трепала тропическая лихорадка, и он совсем не выбирался на палубу.
Мавабрат Маракуды
Утренний туман еще клубился над рекой, а на ветвях пальмы асаи уже висели разрисованные тыквы и кабачки, привязанные веревками за хвостики. Напротив мишеней для стрельбы топтались пять мальчиков с луками.
Самый маленький из них, Маракуда, стоял рядом с Мавой (Лягушкой), своим единокровным братом. Толстяк Мава на целую голову был выше Маракуды, этой осенью ему исполнится четырнадцать лет, он пройдет обряд посвящения и станет мужчиной. Мава с надменной ухмылкой поглядывал на братца, считая себя воином, а его недотепой, который не может обидеть даже гусеницу. То, что Маракуда держал в руках лук и стрелы, было само по себе событием, достойным, чтобы о нём сложили песню. Обычно Маракуда не прикасался к оружию. Он считал злом всё, что может причинить животным боль и тем более убить их.
Смотри не промахнись, а то убьешь еще ненароком какого-нибудь червячка. Мава толкнул брата в плечо.
Отстань! Маракуда качнулся, но устоял на ногах.
Ты смотри, стоит как скала. Мава со всей силой пихнул Маракуду, и тот полетел на землю, выронил лук и растерял стрелы.
Да ладно, давай вставай. Мава протянул руку, но когда Маракуда оперся на нее и стал подниматься, братец разжал пальцыи Маракуда еще раз плюхнулся на песок.
Дружный смех прокатился по рядам.
Все, кто это видел, просто покатывались со смеху. Смеялся и Мава, радуясь удачной шутке. Его живот трясся от хохота, бусы бились о грудь, а набедренная повязка, словно живая, хлопала его по жирным ляжкам.
Мава не любил брата.
Во-первых, тот был сыном Ваугашин, которая была для него мачехой. Во-вторых, тот был младше, а значит, любимчиком, которому всё прощали. И в-третьих, он считал Маракуду «блажным», у которого в голове только рыбки, паучки, бабочки и голоса зверей. Мава знал, что не может воин разговаривать с животными и не может понимать их голоса, как не может солнце взойти на западе и опуститься на востоке. Индеец понимает следы, знает звуки леса, запахи, может предсказать погоду, но чтобы говорить с крокодилами и удавами, как говорят между собой люди, в это Мава не верил и поэтому всячески подтрунивал над сыном Ваугашин.
Учитель Юкка
В центре деревни ухнул барабан, за ним еще один и еще, выбивая ритмичный перестук. Тука-тука-тука-тука. Тука-тука-тука-тука. По деревне понеслась дробь, призывающая учителя выйти из «мужского дома» и принять экзамен на меткость по стрельбе из лука.
Маракуда молча встал, сбил рукой с колен песок, поднял лук, собрал рассыпанные стрелы и, поджав губы, отошел на пару метров от детей. Стоял и думал, почему он не такой, как все. Почему он слышит то, чего другие не слышат, а когда он рассказывает им об этом, люди крутят пальцем у виска и говорят, что он объелся грибов, которые вызывают шум в ушах и странные видения.
Барабаны застучали еще ритмичней, и из длинного тростникового дома вышел старый Юкка (Ядовитый Маниок)шаман, учитель, колдун. Человек, который прожил семьдесят зим, видел белых людей и избавил свой народ от оспы. В деревне его уважали, любили и боялись одновременно. Его место на совете было всегда рядом с вождем, ему приносили лучшие куски мяса, у него в хижине всегда были фрукты, маниок, плоды мамона и свежая родниковая вода.
Но Юкка не знал и половины того, что знал Маракуда в свои двенадцать лет. Мальчик шмыгнул носом и посмотрел на учителя, который еле волочил ноги. В руке у него была сучковатая палка с большим нефритовым набалдашником на конце. Учитель остановился возле нестройного ряда детей и оперся на свою клюку.
Вы слышите стук этих барабанов? прошамкал старик и прикрыл глаза, ожидая ответ.
Да! дружно крикнули дети.
И вы, конечно, знаете, о чём они говорят. Веки дрогнули, но не открылись.
Ответом старому учителю была гробовая тишина. Маракуда, конечно, знал, о чем они говорили, но благоразумно молчал. Не стоило младшему лезть вперед старшего, даже если это твой непутевый брат.
Так, понятно. Юкка открыл глаза, и первое, что он увиделвыпуклый пупок одного из учеников. Ты! учитель ткнул пальцем, показывая на живот Мавы.
Просто стучат. Мава пожал плечами.
Просто стучат. Вот я этой палкой тресну по твоей деревянной башке, это и будет просто стук. А здесь целая песня, которую надо слушать и понимать. Понятно тебе? Старик поднял палку, собираясь треснуть нерадивого ученика по голове.
Понятно. Мава втянул голову в плечи, но удара не последовало.
Клюка покачалась перед строем, и набалдашник безжалостно ткнулся в нос Маракуде.
Маракуда!
Да, учитель.
Надеюсь, хоть ты знаешь, что они там выстукивают.