Мария ЛуневаТвой шёпот в тумане
Пролог
Тяжёлый туман стелился под ногами. Ночной мрак слабо освещал молодой месяц, но того света, что проникал на землю через редкие облака, хватало чтобы бредущий по разбитой деревенской дороге человек мог хоть немного ориентироваться в пространстве.
Шатаясь, он кутался в окровавленную старую куртку, подбитую кроличьим мехом, и всё ещё зажимал рану, хотя кровь в ней уже свернулась. Белеющие пальцы стягивали ворот, пытаясь сохранить ускользающее тепло. Мужчина ещё не осознал, что это остывает его тело. Ноги несли его вперёд, и как безумец, придерживаясь за заборы чужих домов, он стремился туда, где его ждут и любят.
Его зрение угасало, и теперь он искал свой дом скорее по запаху. Вишня. Мелкие розовые цветки на высоком раскидистом дереве делали его родное жилище узнаваемым даже ночью. Он вдыхал воздух, пропуская его через нос, и всё пытался уловить сладкие нотки, которые бы подсказали ему, что его цель достигнута.
А желал он немногого. Замутнённый разум шептал только одно:
«Вернуться к своим девочкам!»
Даже умерев, он не мог простить себе того, что оставил дочерей совсем одних и, повинуясь своей последней мысли, своей боли и страху, мёртвый отец пытался вернуться домой. Туда, где за бедным накрытым цветной скатертью столом сидят его красавицы и ждут, поглядывая в окошко.
Томмали наверняка разогревает уже в какой раз суп на затопленной печи. Лестра по своему обычаю плетёт пояски из кожаных лент, а малышка Эмбер его Эмбер опять болеет. Мужчина разжал правую руку, в которой всё ещё был холщовый мешочек. Да. Вернуться домой и принести траву, помогающую справиться с лихорадкой. Дойти и отдать это Томмали. Она запарит её, напоит Эмбер и болезнь отступит.
Мёртвое сердце кольнула острая боль. Оно ещё раз встрепенулось в попытке ожить и замерло.
Мужчина остановился и затряс головой. Разум угасал, воспоминания стремительно исчезали, таяли, как утренняя дымка.
Он вернётся домой. Он дойдёт к своим любимым девочкам. Защитит. Не оставит.
И отец снова пошёл вперёд, ориентируясь на запах. Ему нужно туда, где витает аромат вишни. Вот впереди очертания родного забора и крыши. Спотыкаясь и заметно шатаясь, он пошёл дальше.
Знакомо скрипнула калитка. Свет в окне. Так было заведено: пока кого-то не было дома, свечу на подоконнике не гасили. И огонёк светил, указывая путнику, что его ждут и любят.
Пройдя через незапертую деревянную калитку, мужчина добрёл до сарая и упал на небольшой холм земли с торчащей доской, на которой было вырезано только лишь имя «Итэр». Его сын, не проживший и месяца, но, тем не менее, любимый и такой желанный. Скоро они будут вместе. Подняв грязную руку, мужчина провёл дрожащими пальцами по дощечке, пытаясь удержать остатки воспоминаний.
Его мальчик. Такой крошечный, с чубчиком редких тёмных волос. Так похожий на него.
Позади скрипнула входная дверь, заставив мужчину замереть и вспомнить о травах. Он дошёл. Теперь нужно отдать. Эмбер.
В серых затуманенных глазах окончательно погасла жизнь.
Папа, тихий шёпот снова разбудил его сознание. Папочка, это ты?
Томмали, выдохнул мертвяк и повернулся на спину. Его старшая доченька замерла в каком-то шаге от него со свечкой в руках. Холодный ветер трепал длинное серое платьице. Совсем взрослая. Невеста. А он не увидит её в свадебном платье. Скупая слеза скатилась по серой щеке.
Папа, почему ты лежишь? в тонком голосе слышался страх. Папочка, поднимайся.
Мужчина поднял руку с зажатым в ней мешочком, но тот выпал из ставших непослушными пальцев.
Прости, милая, я не мог вас бросить. Не мог не вернуться домой, его слова становились всё невнятнее. Завари и напои Эмбер. Береги её, Тома. Береги их обеих.
Папа, свеча выпала из дрожащих рук девушки и погасла, покатившись по земле. Папа, нет. Я прошу тебя, нет. Ты не можешь, папа. Ну, пожалуйста.
Обезумевшая дочь бросилась на грудь мужчины и, не обращая внимания на уже свернувшуюся кровь, тихо ударила по ней кулачками.
Папочка, умоляла она, борись!
Поздно, милая, промычал он. Добей меня и похорони рядом с матерью.
Нет, я не смогу, папа, рыдая, она обхватила его заросшее щетиной лицо и заглянула в родные любимые глаза. Как же мы? Что будет с Лестрой и Эмбер. Папа, не бросай нас!
Обняв, она прижалась к мёртвому телу, ища утешения и привычного тепла.
Ты справишься, отец тихо погладил свою дочь уже остывшей рукой по волосам. Ты сильная, Томмали. Ты моя гордость!
Его голос звучал всё тише.
Я не смогу, папа, подняв лицо, она умоляюще взглянула в его глаза.
Сможешь, а сейчас неси вилы, приказал он.
Нет, девушка в ужасе покачала головой и трусливо глянула на освещённое окно, боясь увидеть там сестёр.
Не дай мне превратиться в безумца и навредить вам, настойчиво зашептал мужчина, теряя остатки разума, но хватаясь за ускользающие мысли. Сделай, что я прошу, дочь. Я хочу быть рядом с вами вот здесь, в этой земле. Не отказывай мне в этом, Томма. Не обрекай на участь скитальца. Я хочу быть тут, понимаешь, с вами, мои малышки, с женой и любимым сыном. Прошу, Тома.
Кивнув головой, девушка поднялась. На трясущихся ногах отошла от отца на шаг. В её глазах было осознание и ужас.
Папы больше нет.
Сгорбившись, Томма сделала, что велели, и вынесла стоящие в сарае вилы, но добить родного человека рука не поднималась. Размазывая слёзы по лицу, она, не отрываясь, смотрела на отца и не могла решиться. В его глазах угасал огонёк разума. Зарычав на нее, мёртвый попытался подняться.
Это подтолкнуло её к действию: там, в доме, Эмбер и Лестра. Приставив к груди мужчины вилы, она зарыдала громче, понимая, что не сумеет.
Но её любимый папа не подвел и не дал испачкать руки кровью. Уцепившись за вилы, он из последних сил дёрнул их на себя, пронзая грудь и развеивая остатки жизни.
Я люблю вас, милая, и всегда буду рядом.
Прошептав последние слова, умертвие упало навзничь.
Подняв с земли мешочек с травой, Томма прижала его к груди. Теперь её очередь быть главой семьи. Теперь жизнь её сестёр зависит только от того, насколько сильной она будет.
Я не подведу, папочка, тихо зашептала она. Я сделаю всё для них. Ты будешь мной гордиться. А сейчас спи, любимый мой. Спи и не переживай о нас.
Схватив лопату, она принялась копать яму. Слёзы градом стекали из глаз, мешая ей, то и дело оборачиваясь, она видела свечку на подоконнике. Теперь им уже некого ждать. Папа больше никогда не уйдёт в лес.
Голодный туман оставил их сиротами.
К утру за сараем появилась свежая могила. В доме остались три убитые горем молодые женщины.
Глава 1
Поднявшись на пригорок и обойдя заброшенный полуразобранный дом, я остановилась и с замиранием сердца глянула вниз на линию леса. Я и так знала, что там увижу, но каждый раз наивно закрывала глаза и просила богов, чтобы ну хотя бы сегодня туман был спокоен и сыт. Но, нет! Тонкие и прозрачные сизые щупальца огибали деревья, частично скрывая их кроны от человеческого взора.
Туман искал новую жертву.
В голове возникла трусливая мысль: повернуть домой и сказать сёстрам, что идти в лес сегодня опасно. Что туман слишком близко, деревьев не видать толком. Тихо, и птицы не поют. Но представив их реакцию, я лишь тяжело вздохнула. Нам нужно есть. А в погребе шаром покати. Только плесень по углам.
Как и туман, жители нашей деревни вечно были голодны, так как достатка давно ни у кого не водилось. Даже до войны мы жили бедно, а теперь уж и подавно за гранью босой и голодной нищеты.
Оглянувшись, я безошибочно нашла крышу нашего дома. Ветхая, облупленная, в залатанных дырах, но с всё ещё целым дымоходом, из которого не вырывался дым. Топить было нечем. И ещё одна причина, по которой я должна была идти в лес.
Обязана, и это даже не обсуждалось. Если не я, то этого не сделает никто.
Спрятав на мгновение лицо в руках, я, прикусив от страха губу, всё же сделала шаг вперед. Так надо. Леспоследний кормилец. Там хворост, там расставленные мною петли на зайца и силки на птиц. Там есть хоть какая-то еда.
Как можно медленнее спускаясь с пригорка, заметила вдалеке бредущих со стороны леса мужчин. Опознать односельчан с такого расстояния было сложно: мы все по весне носили одинаковые чёрные кожухи, пошитые стариком Тарко. Даже на мне сейчас был такой же кафтан, подбитый заячьим мехом. Но моё внимание привлекло то, что один из мужчин нёс на руках.
И это было точно не убитое животное.
Зажмурившись, приказала себе не приглядываться. Я узнаю обо всём по приходу домой. Если в деревне очередное горемоя сестра Лестра быстро собирает сплетни. А после весь вечер будет обмусоливать подробности чужого несчастья.
Я знала это наверняка.
После смерти родителей она только и твердила о том, что нужно уходить на юг. Что все умные люди так уже давно сделали и, наверняка, живут где-нибудь счастливо и сытно. Что в нашем селении совсем нет женихов, и в перспективе остаться старыми девами и сгинуть в тумане.
Она твердила это без устали. При каждом удобном случае: когда кто-то не возвращался домой, когда мёртвые в деревню забредали, когда еда заканчивалась, и этих «когда» были десятки.
Только вот Лестра не желала принимать к сведению лишь одну деталь: наша младшая сестра Эмбер была больна. Она на улицу-то лишний раз не выходила. Куда ей осилить путь на юг, а бросить её одну в полуразвалившемся доме я никогда не смогу. Я не сумею жить и радоваться, зная, что погубила родного человека.
Что в родительском доме осталась умирать родненькая душа.
А Лестра могла. Каждое утро просыпаясь, я проверяла, не сбежала ли она. Ведь её уход значительно ухудшил бы и без того тяжёлую жизнь. Хотя в глубине души я понимала, что она вправе уйти и поискать лучшей доли.
Кто-то просвистел за моей спиной. Оглянувшись, заметила, как из леса выскочили мальчишки.
Мертвяки? в ужасе прокричала вопрос.
Нет, прогорланил в ответ один из мальчуганов, наш сосед. Но туман сгущается, мы видали тени.
Но мертвяков нет? обеспокоенно уточнила я.
Не видали, прокричал он и рванул в сторону дома.
В его руках я заметила тушку зайца. Значит, зверь всё же есть.
Ускорив шаг, я уходила вглубь леса, безошибочно находя свои тропы. Прошла всего пара минут, как я набрела на первую петлюпуста. Обречённо я спешно отправилась дальше, стараясь не соприкасаться с щупальцами густого белого тумана, которые, извиваясь, следовали за мной, поджидая удобного случая, чтобы выпить из меня жизнь до дна.
Вторая петля добычи также не принесла. Пустыми оказались и силки.
Насобирав немного черемши в плетёную корзинку, что взяла с собой, принялась искать толстые сухие ветви для растопки печи. Поленья у нас были, а вот щепы и веток, чтобы огонь разыгрался, увы, нет.
Углубляясь в лес, торопливо связывала найденный хворост в вязанку. Находя опавшие ветви, перебивала их небольшим топориком пополам, а то и на три-четыре части и вновь закидывала увесистую связку на плечи.
Тяжело, конечно, но такая тяжесть была только в радость. Хоть дом немного протопить.
Удача нашла меня лишь на пятой, предпоследней петле. В ней оказался довольно упитанный и ещё живой заяц. Замахнувшись палкой, я сделала то, что и много раз до этого. Но слёзы всё равно покатились градом из моих глаз. Я не могла лишить жизни живое существо и остаться безучастной к этому. Моё сердце так и не очерствело.
Я уговаривала себя, что это для сестер. Что это для Эмбер. Что ей нужно регулярно питаться. Этого зайчика хватит на пару дней. Но мои руки, как и прежде, тряслись, а горло сжимали спазмы рыданий. Я чувствовала себя чудовищем. Убийцей. Чем-то грязным и недостойным. И никакие уговоры не оправдывали того, что я делала. Да, деревенские девушки должны быть привычны к такому делу, но папа всегда баловал нас и ограждал от любой смерти.
Утирая слёзы грязными ладонями, я засунула ещё теплую тушку в холщовый мешок и уложила на дно корзины. Подняла тяжёлые дрова и поплелась проверять последнюю петлю.
Она оказалась пуста.
Возвращаясь домой, я постаралась скрыть все следы слёз с лица. Я не желала показывать сёстрам, насколько мне трудно. Со смертью папы именно я заняла место главы семьи, но бремя это оказалось слишком тяжёлым. Покажи я свою слабость, так Лестра тут же заведёт песню о том, что нужно уходить на юг, а Эмбер, чувствуя свою вину, просто накроется одеялом с головой, отвернётся к стене и пролежит так пару дней, не вставая.
Всё чаще я ловила её взгляд на нашем сарае. В итоге, опасаясь, как бы младшая сестричка не смалодушничала и не наложила на себя руки, закрыла его на тяжёлый засов.
Наша семья трещала по швам, и страшнее всего мне было осознавать, что рано или поздно наступит момент, когда мне придётся выбирать: уйти с Лестрой в поисках иной жизни, или остаться здесь с Эмбер и обречь себя, скорее всего, на смерть. Ведь туман придёт когда-нибудь и за мной. Он всех нас заберёт.
Туман вечно голоден, как и мы.
Возвращаясь, я стала замечать, как смолкли и без того редкие трели птиц, а потом и вовсе за спиной треснула ветка. Пусть и не совсем близко, но всё же. Не думая и не гадая, я сорвалась на бег. Конечно, пробираться по лесу с тяжёлой корзиной, в которой лежала драгоценная добыча и с большой связкой толстых ветвей на плечах, было сложно, но страх гнал меня вперёд и шептал: не жаловаться и не останавливаться, чтобы я ни увидела и ни услышала. И я бежала, спотыкаясь и сбивая пальцы на ногах.
Темнело быстро. Небо затягивали тяжёлые тучи. Зацепившись ногой за хвост странного идола-змеелюда, затянутого туманной дымкой, приостановилась, разглядывая его. В нашем лесу встречались такие резные деревянные статуи, но никто не знал, откуда они и для чего установлены здесь.
Позади снова хрустнула трухлявая ветка.
Это придало мне скорости. Мелькнула мысльскинуть дрова, но первая капля дождя, упавшая на лицо, заставила резко передумать. Крыша дома протекает, сквозняк изо всех щелей в стенах. Дом нужно отапливать, иначе Эмбер заболеет и зайдётся кашлем.
Я неслась вперёд, стараясь внимательно смотреть, куда наступаю, потому как, упав, я могла уже и не встать живой.
Запыхавшись, я наконец добралась до тропинки, ведущей в старую часть нашей некогда большой деревни. До войны в ней проживало около тысячи человек. Крестьяне, охотники, мастера. Мы и поля сеяли, и урожай собирали, и в лес большими группами ходили. Мертвяки нас боялись. Носа из тумана не показывали.
Мой отец был отличным дровосеком, уважаемым человеком. Мама обладала целительским даром, поэтому к нам в дом постоянно кто-то приходил. У кого рана, у кого хворь, мама никому не отказывала. В благодарность денег не брала, вот и несли нам гостинцы всякие, чаще съестные.
А потом на наше княжество напали соседи. Прииски им княжеские приглянулись. На южной стороне этих земель уголь буквально под ногами валялся: только лопатой копни и в ведро засыпай. Пока жив был старый князь, жили мы не худо, а как схоронили его, так взял власть в свои руки зять его. И начались наши беды.
Сначала перестали привозить продукты в обозах, что раньше были положены северным селеньям. Затем пришла весть о войне. Всех мужчин увели, оставили только стариков, мальчишек, да убогих. Мало кто вернулся домой. А те, что нашли тропинку обратную, молчали о том, что видали и где были, и наотрез отказывались уходить на юг, даже когда пришёл лютый голод.
Папа слушать не желал о том, чтобы покинуть наше село.
Он злился, стоило Лестре или маме завести об этом разговор.
За моей спиной снова послышались неясные шаги и хруст ломающихся сухих ветвей. Обернувшись, я заметила маячившие тени. Перехватив удобнее вязанку и крепче сжав плетёную ручку корзинки, быстро, насколько могла, побежала мимо пустых заброшенных домов. Тут уже лет пять как никто не жил. Те немногие, что ещё не покинули эти места, предпочли перебраться в дома в стороне от начала леса.
Пробегая по размытой дороге мимо пустых полуразобранных строений, я держалась подальше от открытых ворот и проёмов дверей, зная, что и там можно встретить нежданного гостя. Мертвяки настолько свободно себя здесь чувствовали, что нередко забирались в такие дома.
Добравшись до первой жилой улицы, наконец, перешла на шаг и выровняла дыхание. Нужно быстрее домой. Дождь усиливался, а простыть я никак не хотела. Спеша по дороге, заметила скопление народа и среди негознакомую черноволосую головку.
Лестра!
Завернув к соседскому дому, я направилась узнать, в чём там дело, и почему сестра торчит здесь под дождем. Но по мере приближения все вопросы отпали сами собой. Я видела заплаканные лица соседей и понимала, что в отличие от меня, кто-то сегодня живым домой не пришёл. У самого крыльца ветхого домишки, в котором проживали отец с двумя дочерьми, увидела страшную, но уже привычную картину. Пожилой мужчина, сгорбившись, сидел на ступеньках, а перед ним, прямо на земле, лежала его старшая дочь Ганья. И спрашивать ни о чём не нужно было, и так понятно, что её разодрали. Второй девушки, Наньи, видно не было.