Перед Немилой снова предстал наиуродливейший представитель рода человеческого. И сказал он:
Не испугается меня Иван. Я его знаю с детства, да и он меня видел много раз. Я ворон, но не простой. Покровительствую я царской семье с незапамятных времён.
Тут Немила впервые посмотрела на гостя без отвращения, но со страхом и раскаянием.
Прости меня, что вела себя грубо! Ежели б я только знала, кто ты! Ворон!
От избытка чувств она кинулась в ноги Ворону, но тот успел перехватить Немилу и поставил обратно на ноги.
Не в твоём положении, покачал он головой. Лучше скажи мне, сколько минуло с тех пор, как ты впервые встретилась с Иваном-царевичем?
Месяц с лишком уж прошёл, прошептала Немила, прижав руки к животу в защитном жесте.
Чудесным, удивительным образом изменилось Немилино отношение к детям с тех пор, когда она обрела надежду встретить Ивана снова и, конечно, женить на себе. Больше она на них не ругалась, не злилась из-за самого их существования, а напротив, возрадовалась, что у неё есть доказательство их связи.
И всё же от неё не укрылось, как Ворон тревожно посмотрел на Ягу, а та в ответ, нахмурившись, кивнула.
Чего вы так смотрите?! Что со мной не так? Илис ними?
Настроение резко упало. Один миг, и она, накрутив себя, уже всхлипывала, сидя на полу и обхватив себя руками за плечи.
Яга с кряхтением и жалобами на возраст присела рядом и принялась успокаивать Немилу, как умела.
Сколько ж в тебе нраву крутого, а?! Ну-ну, дитя, глупости какие, всё с тобой так. Мы пока не знаем точно, но тебе, похоже, передалась часть порчи от Ивана-царевича. Не плачь, мы найдём Ивана и тогда снимем с вас обоих эту гадость, а виновногонакажем!
Не успела Немила окончательно разрыдаться, как рядом с ней на колени опустился Ворон, жутковатый, как несвежий покойник, каких иногда привозили из далёких сражений, но, к счастью, не истончавший удушающего сладковато-гнилого запаха смерти. Ворон не пах ничем, внешней красоты в его человеческом облике было, что в навозной куче, но его присутствие, как ни странно, успокаивало, навевая воспоминания о пропахшем мёде батюшке. Немила, как могла, успокоилась, утёрла выступившие на глазах слёзы.
Ворон, я жить хочу, всхлипнула она, доверчиво взирая на Ворона снизу вверх. И за Ивана замуж хочу, ведь я люблю его!
Молодец, что за жизнь цепляешься, дитя, загадочно проронил Ворон. Надобно нам найти Ивана твоего, а вот как дальше сложится, это уж не от нас зависит.
Он встал на ноги и отряхнулся, после чего со стуком бросился на землю и, превратившись в чёрную птицу, каркнул в лицо Немиле.
А затем Ворон улетел. Его чёрные крылья резко вздымались и опускалисьвверх и вниз, вверх и вниз, пока вся чёрная фигура постепенно не растворилась в жидком белом тумане.
Глава 8
Она лежала на боку и негромко постанывала, от усталости, от неудобства, граничащего с болью, но большеот распиравшего изнутри ужаса.
Живот её был так тяжёл и огромен, что она с трудом могла сесть, а о том, чтобы, скажем, выйти из избы, не было и речи. Чаще всего она просто лежала, как сейчас, да с отвращением глядела на него: на розовый животище с бордовыми трещинами свежих растяжек и синими перекрученными венами, живот резкой выпуклостью вздыбливался сразу под рёбрами и уходил вниз до самого лона.
По вине живота и спину ломило непрерывно, с утра до ночи (и всю ночь); рукиболели, а ногиотекали. Но в районе лона ломило сильнее всего, ощущение было такое, будто кто-то изнутри по чуть-чуть раздвигает кости, готовя себе выход наружу.
Так оно и было. Дети росли не по дням, а по часам, и уже переросли все мыслимые пределы.
«Мой бедный живот, он никогда не станет прежним, моё бедное лонос невыразимой тоской думала Немила. А если меня разорвёт и я умру?.. Ох, богатырши, куда же вы растёте, матушкиного живота не жалеете?»
Иногда внутренности скручивало от спазма, и тогда Немиле становилось хуже всего, особенно когда рядом не было Яги.
Ежедневные страдания могли облегчить только особые пахучие мази. Яга натирала ими всё тело Немилы, кроме головы, из-за чего в избе постоянно стоял едкий запах камфоры и мяты.
Порча вся вот тут, в самих детях, разводила руками Яга и тыкала пальцем чуть ниже пупка. Ничего уж не сделать, придётся тебе терпеть, пока они не выйдут на свет божий.
Немила вообще в последнее время очень редко покидала лавку, всё больше просто лежала, а единственное, что могло ненадолго оживить еёэто приёмы пищи.
Однако, удовольствие было омрачнено ягиным ежедневным брюзжанием.
Нельзя тебе много кушать! Чем больше ты ешь, тем больше растут они! отчитывала та Немилу, однако, слова Яги скорее злили, и уж точно Немила не была благодарна за такую заботу.
В это утро они опять повздорили. Да, она не смогла подняться с лавки, даже чтобы умыться, но разве это повод отказываться от завтрака? Вообще, не всё ли равно? Она была готова умереть за один-единственный пирожок, ещё бы до него дотянуться
Как назло, стол стоял слишком далеко (что давало ещё один повод ненавидеть Ягу).
На улице тем временем что-то происходило. Шлёпали шаги, стучал топор, кто-то что-то тащил по земле (наверняка то Баба-яга и была, ибо больше некому). Любопытство потихоньку подтачивало изнутри, но подняться было лень, а спать чего-то не спалось.
Вдруг ни с того ни сего открылась входная дверь, скрипнув как изношенное колено. Немила подняла взгляд и увидела, как Яга уже стоит у печи и что-то ищет.
Она окликнула старуху, но та делала вид, будто не слышит.
«Подумаешь, обиделась!» фыркнула Немила про себя и принялась молча наблюдать.
Оп, нашла! Как оказалось, Яга искала огниво. «Странно, зачем оно ей на улице, неужто баньку затопить решила?» пока Немила размышляла над этим, то Яги и след простыл.
На улице снова начало что-то происходить, и этого Немила уже не могла вытерпеть, потому она, как могла, пересилила себя, дотянулась рукой до подоконника, села, раздвинула занавески и, пристроив голову поверх сложенных рук, принялась смотреть в окно.
Сидение причиняло гораздо больше неудобств и боли, чем лежание, но за окном начало разворачиваться столь волнующее зрелище, что невозможно было оторвать глаз.
Между избушкой и железным древом Яга сложила дровишки для кострамного дров, внушительную кучу высотой себе почти до самого пояса, и столько же вширь. Потёрла трут о кресало, высекла огонёк, да, видно, маловато ей было этого, потому как принялась Яга вокруг костра ходить, да притоптывать, да приговаривать:
Гори, огонёк, расти, красной лепесток!
Пламя и правда разгорелось неправдоподобно быстро, охватив в считаные мгновения всю кучу хвороста, а как только это произошло, достала Яга из-за пояса платочек, развернула его, и показалось оттуда пёрышко, медное с необычными переливами красного, зелёного, голубого.
Повертела та пёрышко в руках, да как бросила со всего маху в самый центр костра! Немила так и ахнула, а после ахнула ещё раз, когда заметила, что лепестки пламени, до того стремившиеся ввысь, переменили своё направление и теперь к пёрышку тянутся что есть мочи.
Пёрышко не сгорало, напротив, оно впитывало в себя жар, и цвет, и всю мощь огня, наливаясь слепящим золотым сиянием, и вот уже не костёр горелтак, дымились чёрные деревяшки, а прямо по центру лежало, расправивши бородки, невероятной красоты пероне перо, а настоящая драгоценность! пышное, лучистое, исторгающее вокруг себя ореол чистейшего золотого света.
Тут огненный жар стал потихоньку доходить и до избы. Изба привстала чуток и отодвинулась назад. «Надо же, даже избушке бестолковой стало опасливо», подумала Немила, а самой-то вовсе и не боязно было, напротивлюбопытно до мурашек.
Дальше стало ещё интереснее.
Кот, доселе пристально наблюдавший за действиями Яги с одной из средних веток дерева, перепрыгнул на нижнюю, потянулся, ощетинился, да ка-ак размахнулся лапой! Ка-ак выпустил из лапы острющие железные когти и ударил со всего маха по той ветви!
Ветвь и отвалилась.
И быстро начала падать, пока не приземлилась на перо.
И сие же мгновение начала плавиться.
Не так чтоб шибко быстров лужицу она не растеклась, как в кузницах, однако, заметно размягчела.
А Яга запрыгала вокруг костра в неизвестном танце, протянет рукуодёрнет, ещё раз протянетснова одёрнет, и словно ждёт чего-то. Немила уже вся по́том облилась, а той хоть бы хны, ни капельки с неё не упало, и лицо с мелкими морщинками как было цвета бересты, так и осталось, ни розовинки на нём не проступило.
Наконец Яга протянула руки и, схватив ветвь железную, стащила с кострища (или, скорее, пепелища). Освобождённое перо снова засияло прежним светом, но Яге не до пера было. Взялась она основательно за ветвь, принялась катать ту по земле, а ветвь железная потеряла прежнюю формукорявую, сучковатуюстала послушна, как глина, только цвет свой не поменяла, так и осталась чёрная, как нечищенный дымоход.
Исчезли сучочки, исчезли железные листочки, а на месте их возник шар, который Яга, орудуя с ним как с куском теста, разделила на три примерно равные части.
Жар чуток поубавился, Яга взяла под мышку один железный катышек, да как свистнула, задрав голову вверх и засунув в рот два пальца! Так свистнула, что ветер, облетающий самые высокие горы, обзавидовался бы, а птицы в лесу с веток попадали.
Оказалось, что кота она кличем подзывала. Кот как на крыльях слетел вниз (у того всегда такдо трёх сосчитать не успеешь, а уже на земле стоит всеми четырьмя лапами, ухмыляется, усами шевелит).
И вот уже Яга ему что-то шепчет, а кот раскланивается.
У кота, кстати, имя такоеВаська. Васька, Василийзвучит благородно, по-царски, но если Василийэто царь, то Васькатак, царёк, больше пыжится, чем правит, и вообще ему ни до чего нет дела, кроме собственной персоны.
Немиле больше нравилось говорить просто: «Кот», и всё тут. Или «Котяра», безымянный разбойник с кривой дорожки, едкий, гримасничающий и опасный.
Неслучайно Яга Ваську своего свистнула. Сперва они совместно три шара скатали да в кострище к перу кинули, а затем, когда те снова нагрелись, вместе принялись за лепку. Василий как заправский мастеровой цеплял серебристыми когтями шарик, вытягивал из него толстые железные нити, взмахнёт лапойи они все обрезаны по одной длине. А когда нити становились более твёрдыми, как пруты, Яга брала их и скрепляла между собой в последовательности, что была известна только ей.
Получалась затейливая фигура, вроде бы клетка, но формы необычнойбудто по ведру с размаху ударили ногой. Чёрные пруты шли и горизонтально, и вертикально, перекрещивались между собой, некоторые из них были выпуклыми, другие вогнутыми, и демонстрировали они упругость лучшую, чем у молодой древесины, но хорошо держали форму.
Плечи колдуньи работали, как плечи удалого кузнеца, запястья играючи сгибались и разгибались, розовые костяшки возвышались над перекрученными узловатыми венами. И мяли-мяли-мяли, безразличные к жару огня, и металл вспыхивал огненно-оранжевыми прожилками, а стальные когти царапали, и растягивали, и перекручивали
Закончили с одним куском чёрного железа, а потом поделили между собой оставшиеся два, да принялись лепить какие-то вроде мисочки, узкие, но глубокие, с одной стороны вытянутее, чем с другой. Лепили-лепили, друг к дружке заглядывали, сверялись, чтобы одинаково было, а когда у «мисочек» каблучки появились полукруглые, низкие, тогда Немила окончательно убедилась, что не посуда то была, а пара черевичек. И для кого же смастерили эту пару пыточной обувки? Ох, подсказывало Немиле чутьё, что для неё они расставались, сладкую месть подготовили за то, что она их изводила нытьём бесконечным.
В последний раз сверившись, кот одобрительно мяукнул и удрал на своё дерево, как обычно отлёживаться, отдыхать да обозревать, а Яга, взяв сразу в руки сразу три предмета, бодренько зашагала к избе.
Немила отвернулась от окна и улеглась на лавку, а сама одним глазком на дверь поглядывала. Дверь открылась, Яга бочком просочилась внутрь, насвистывая известный по всему Лыбедском царству мотив о погибших на поле битвы воинах. (Из её уст он звучал скорбнее, чем из уст целой толпы плакальщиц).
Вы, мужья и сыновья, вставайте и идите
По тропочке заросшей, по кущам дремучим.
Матушки фигуру в лесу вы разыщите,
Будет она рада слезам нашим горючим.
Немила знала, что Яга обыкновенно пела, только когда у той было хорошее настроение, но каждый раз супротив воли пускала слезу, услышав что-нибудь из тягостного репертуара.
Житьё на границе между нашим миром и тридесятым царством сопряжено со многими тайнами. Мало кто видел настоящих прислужниц Матери Всея, а если кто и видел, то рассказывать ему потом особо нечего, поскольку среди обычного народа они появляются редко, себя не выдают, а когда летят в своих ступах посреди неба, ясного или ненастного, то разве ж там что-то разглядишь? Неудобно одновременно бежать сломя голову и ещё что-то там разглядывать. Одно ясноделать в лесу живым нечего, но случается так, что отдельные сыновья и дочери нарушают Материн запрет, за что бывают наказаны.
Бабу-ягу, конечно, общительной не назовёшьоно и понятно почему, но потихоньку-потихонечку Немиле открывались кой-какие детали житья-бытья старушечьего, например, привычка вставать посреди ночи и разжигать в печи огонь, оставляя полуоткрытой заслонку, притом, что никакой видимой необходимости в том не было, поскольку здесь не бывало ни холода, ни темноты настоящей.
Тогда зачем оно всё? Загадка. Наверняка это как-то связано с отшельничеством и с прислуживанием, но не спросишь же о том напрямую? Один раз Немила уже спросила, на что получила такой взгляд, что потом три дня избегала заводить разговоры.
Когда Яга подошла к лавке и подбоченилась с поделками в руках, Немила шмыгнула носом и зашевелилась.
Видела, я, видела, как ты в окошко все глазки проглядела. Что, любопытство гложет? Подымайся, деваха, будем тебя на ноги ставить.
Немила оценила вблизи черевики и ткнула пальцем в странную конструкцию, ту самую «клеть» без дна и потолка:
А это что такое?
Это на тело надоть надеть, для защиты живота, значит, объяснила Яга.
Яга держала железную ношу без видимых усилий, но то Яга! Той и руки в огонь засунуть нипочём, и металл ковать голыми рукамичего бы и нет? И с полными вёдрами по кочкам во дворе прыгатьраз плюнуть, а как дрова начнёт колоть, так топором машет почище любого деревенского молодца.
Да на кой мне защита, отмахнулась Немила. Я же всё время только лежу, от чего мне защищаться?
Немила постучала кулаком по дереву и пожала плечами. Ужасно надоело ей бока отлёживать, но куда деваться? Сказано: терпи, вот она и терпит, да дни считает, благо, недолго уже осталось терпеть, скоро она разрешится от тяжёлого бремени своего.
Яга показала пальцем на пузо.
Защищатьсяот них.
От детей?!
Агась, подтвердила та. От детей. Не нравится мне, что они так быстро растут.
И что, подумаешь, растут, недоверчиво фыркнула Немила.
Яга вдруг вся почернела, лицо её сталосуровей грозовой тучи, и вся как будто выросла, стала шире в плечах.
Ты что же, отказываешься принимать мою заботу?! Ах, неблагодарная, выпороть бы тебя поганой метлой! Ну, быстро вставай! Надевай броню железную и черевики железные! Али хочешь, чтобы тебя убило?
В заботе Яги она, конечно, не сомневалась, но разве ж можно просто так взять и без вопросов да допытываний позволить заковать себя в непонятную железную одёжу?
Да они наверняка целый пуд весят! Ты меня закуёшь, как пленницу! заспорила она.
Уж больно надо, фыркнула Яга. Ты как наденешь мои придумки, так сразу станет тебе легче лёгкого! Побежишь ещё. Давай протяни ноженьки.
Немилины глаза загорелись. Неужели Яга решила поставить её на ноги? Да она готова десяток хлевов вычистить, только бы иметь возможность снова ходить, куда хочется, и видеть небо не через квадратное окошко, а как положено, во всю ширь небосвода. Заскучала Немила по дому снова, размечталась о возвращении, о батюшкиных объятьях всепрощающих, да незаметно позволила Яге облачить себя в нелепые доспехи, которые должны защищать не от угрозы внешней, а от внутренней.
Очнулась от грёз, глянь вокруга она уже на своих ногах стоит, да легко ей так, что хоть прямо с местабеги.
Рубаху одёрни, бросила Яга. И спасибо скажи. Мы, между прочим, с Василием для тебя старались, металла редкого целебного немало израсходовали.