Пути Миритов. Недобрые всходы - Дана Канра 3 стр.

С этими мыслями Аминан и заснул.

ПрологСевер

Утро выдалось сурово-прохладным для конца лета, и двадцатилетний Мартин Дальгор со всей свойственной ему серьезностью видел в этом недоброе предзнаменование. Накануне солнце прощальной лаской согревало всех, кто выходил из замка на прогулку, и прибывшие вассалы не переставали радоваться прекрасной погоде. А сегодня солнце спряталось за облаками и не собиралось показываться на небе. Мартин с будничным унынием смотрел, как деловитые молчаливые слуги выносят сундуки, и чувствовал себя отчасти виноватым. Ему не терпелось покинуть родные северные просторы, впервые за восемнадцать лет побывать в оживленной и шумной столице, но в то же время юноша чувствовал стыд. Словно этим горячим и несдержанным желанием он предавал память отца, болезненную мать, младшего брата, который обязательно будет тосковать, старый величественный замок и вассаловвсех сразу.

Сколько Мартин себя помнил, его всегда предостерегали от излишне бурного выражения чувств, не подобающего герцогу Талнорскому. Он не то чтобы овладел этим искусством в полной мере, но привык, что быть сдержаннымодна из важнейших его обязанностей, хотя иногда, как ему казалось, требовалось совсем другое.

 Ее светлость ожидает вас,  тихо напомнила Ида, которая много лет была камеристкой матери, а теперь стала почти сиделкой.

Мартин последовал за ней в комнаты на первом этаже.

 Вы уверены, что я ее не побеспокою?  вполголоса спросил он.

 Ваше сиятельство, она вас очень ждет.  Ида прижала руки к груди жестом, перенятым от госпожи.  Идите, пожалуйста, поскорее.

И Мартин вошел в материнскую спальню.

Герцогиня сегодня, против обыкновения, не была в постели, а села в кресло с высокой спинкой, положив ноги на скамеечку и укутавшись в цветастую шаль, которая делала ее совсем бледной. У колен матери, точно паж подле королевы, сидел Пауль, держа на коленях лютню. Должно быть, перед приходом Мартина младший брат развлекал герцогиню музыкойона любила старые сказания под незатейливые мелодии, которые никто, кроме младшего сына, не умел или не желал петь.

При виде своего первенца она улыбнулась обветренными губами и попросила:

 Иди сюда, Мар, я тебя обниму на прощание. Пауль, выйди пока и пройдись, ты устал сидеть.

Пауль нахмурился, но послушно встал, слегка наклонил голову и, оставив лютню на скамеечке, вышел из комнаты.

Мартин подошел к матери и положил руку ей на плечо. Она вздохнула и притянула сына к себе. Он неловко прижался щекой к ее щеке, чувствуя запах лекарственных трав и неестественную теплоту.

 У вас опять жар, матушка,  сказал он, отстраняясь.  Я сейчас позову врача.

 Погоди пока, потом Ида всех позовет и все принесет. Посиди со мной немного, Мар, что ж ты такой неласковый, не хочешь меня лишний раз обнять, расцеловать.

 Я не умею, матушка,  признался Мартин.

 То-то и оно,  с грустью вздохнула вдова.  Не научили тебя. И Пауля не научили. Хотя он хоть вспылить умеет, а у тебя и того нет.

Мартин смешался, как всегда, когда мать мягко упрекала его в бесчувственности. Возражать на это было нечего, тем более что отец обычно упрекал в излишней порывистости.

Трудно было жить при таком положении вещей, и теперь юноша сам удивлялся, как сумел сохранить спокойный нрав и не бросался из крайности в крайность. В этот раз Мартин промолчал: негоже было заводить продолжительные и бессмысленные разговоры перед долгой разлукой.

 Совсем как отец,  посетовала герцогиня Анна и слегка улыбнулась.  Обещаешь ли ты осторожно вести себя в дороге?

 Да, матушка.  Сухость этого ответа Мартин постарался смягчить искренней улыбкой.

 Обещаешь ли ты не забывать о том, кто ты есть?  спросила мать, сделав суровую мину, которая ей совершенно не шла.

 Обещаю, матушка.  Мартин кивнул, сохраняя привычное спокойствие. Герцогу Талнорскому действительно следовало помнить свое имя, спорить было не о чем, но как это иногда казалось тяжело.

 Обещаешь ли ты беречь и защищать честь нашего дома?  спросила герцогиня.

 Обещаю, матушка.

 Обещаешь ли ты,  герцогиня вдруг широко улыбнулась,  умываться каждый день и не забывать мыть руки перед едой?

Мартин, не удержавшись, фыркнул. Матушка тоже засмеяласьзвонко и легко.

 Вот, хоть на человека похож,  добавила она и вдруг смолкла.

 Матушка, вам дурно?

 Да нет, нет,  ответила побледневшая герцогиня.  Так, пустяки.

В комнате назойливым стеклянным дребезжанием повисла зыбкая недосказанность, поэтому Мартин чувствовал себя не в своей тарелке. Его родители поженились, когда бедной девице Анне едва исполнилось шестнадцать. Их любовь поистине оказалась крепче гранита, но нередко юноша задавался вопросом: а что свело таких разных людей? Ответом тут же, как по подсказке доброго наставника, приходила в голову легенда о юных несчастных влюбленных из прошлых кватрионов, но его родители к таковым явно не относились.

 Ты действительно похож на отца.  Вдова зачем-то коснулась рукой своих темных прядей, в которых, словно запутавшиеся белые нитки, серебрились седые волосы.  Но нельзя все время быть холодным и отстраненным, постарайся это понять

 Я понимаю,  кивнул Мартин.

 Нет, пока ты не понимаешь. Но когда-нибудь поймешь. Не зажимай себя в кулак, позволь своим чувствам хотя бы иногда стать явными. Знаешь, если бы твой отец всегда был таким, каким хотел казаться, он бы никогда на мне не женился.

Герцогиня снова улыбнулась, а Мартин ответил ей, как сумел.

 Вы же видите, матушка, я стараюсь позволять себе быть свободнее, чем раньше.

 Да-да,  кивнула герцогиня,  так же как лет пять назад ты старался упражняться в стихосложении.

Мартин с досадой почувствовал, что невольно краснеет. В свое время он готов был решить хоть дюжину дюжин задач по арифметике, упражняться с мечом и пистолетом от рассвета до захода солнца, за один день вызубрить годы правления и тронные прозвища всех королей, только бы не мучиться с рифмами и размерами, еще и следя за композицией и не допуская повторов.

 А вот твой отец очень любил писать мне стихи,  продолжала герцогиня.  Я до сих пор их храню и перечитываю.

Она вздохнула и добавила:

 Нынче ночью он мне приснился. Жаловался, что у него много дел, напомнил, как много дел у меня. Так что, когда ты будешь возвращаться, сынок, я выйду тебя встречать. Я непременно поправлюсь,  закончила она.

 Я тоже желаю этого, матушка,  ответил Мартин, наклоняя голову.

Всем было известно, как суеверна вдовствующая герцогиня. Она знала тысячу примет, дурных и добрых, частенько посылала за старой гадалкой, на которую не первый год закрывали глаза церковники, и умудрялась во всем находить знакив разбитой посуде, в птичьем крике, даже в том, в какой день недели чихнешь. Все сны, разумеется, герцогиня считала вещими.

 А еще мне снилась твоя невеста, очень красивая девушка,  добавила герцогиня.  Белокурая, голубоглазая.

Мартин с сомнением покачал головой. Можно было перевести разговор на другую тему, но матушка сразу поймет, что он хочет уклониться от разговора про женщин, а потому лучше всего пожать плечами и промолчать. Вряд ли безбожница и преступница, сумевшая покорить его сердце, станет хорошей невесткой Анны Дальгор.

У нее ярко-рыжие, бесстыдно распущенные волосы и пронзительно-зеленые глаза. Она жестока и изворотлива. Она держит в руках его сердце. Но самое печальное, что она уже вряд ли помнит Талнорского герцога, год или два назад позволившего скрыться в своей карете от преследования королевских солдат.

Граф Талн, коим на тот момент являлся Мартин, должен был посодействовать ее задержанию, но сделал наоборот. Она отблагодарила его кривой ухмылкой, небрежно вложила ему в руку звонкую горсть медных монет, а потом девица выскользнула из кареты, накинула на голову темный капюшон и стремительно, подобно шустрой белке, нырнула в непроходимую темень ближайшего сумрачного леса. Вот только рассказать об этом матери он все же не решался: вместе со спокойствием ему привили любовь к молчанию.

 У меня нет невесты,  произнес он твердо,  и вряд ли до конца кватриона таковая появится, матушка.

 Сколько там до конца кватриона,  ответила герцогиня.

 Немного, но все-таки  начал Мартин.

 Немного, да и я ведь вижу, невесты у тебя нет, а на сердце что-то есть, ведь есть же, правда?  Матушка внимательно всмотрелась в лицо сына.  Только ты отчего-то думаешь, что она тебе в невесты не годится.

Мартин красноречиво промолчал. Матушка кивнула и продолжила:

 Может быть, она не очень знатная? Так это пустяки, я ведь тоже, знаешь ли, не герцогиня и даже не графиня, а так  Она помахала в воздухе худой рукой.  А твой отец все-таки меня выбрал, никого не побоялся. Тебе во второй раз будет даже легче: люди ведь уже привычные.

Мартин, против воли улыбаясь, покачал головой. Как ни были привычны люди, но, если герцог Талнорский женится на государственной преступнице, это не встретит одобрения.

 Может, она старше тебя?  продолжала матушка.  Так ведь и я отца старше. На целых полтора года.

 Матушка, давай не будем об этом говорить,  сказал наконец Мартин и осекся, подумав, что это можно принять за упрек.

 Не будем, что ж.  Герцогиня кивнула.  Перед дорогой надо говорить о хорошем, а то иначе можно накликать беду.

Они говорили, но недолго. Слуга постучался в дверь и вполголоса сказал:

 Ваша светлость, вам уже пора.

Мартин вышел в коридор. У дверей стоял притихший Пауль.

Наклонившись к брату, герцог поцеловал его в лоб.

 Что тебе привезти из столицы?  спросил он, как в давние времена спрашивал отец.

 Ты сам приезжай,  серьезно ответил мальчик.  И привези хорошего лекаря, чтобы он матушку поставил на ноги.

 Ну а ты сам что хочешь?

 Только этого.  Пауль опустил глаза.

Мартин вздохнул. Конечно, мальчик любил матушку и готов был ради нее жертвовать своими немудреными радостями, но не слишком ли много жертв он уже принес? Второй год брат живет в четырех стенах и выходит на воздух только для ежедневных упражнений в фехтовании, а чтобы прогуляться верхом он так скоро забудет, как на коня садиться. А ведь Пауль всегда был и сложением крепок, и нравом непоседлив, любил побегать, поиграть, затеять проказу вместе с отрядом замковых мальчишек. Неудивительно, что у него одно желаниечтобы кончилось его заключение.

 Что ж, попробую привезти лекаря.  Мартин крепко обнял брата.  А теперь иди к матушке, она скучает без тебя, да и меня уже ждут.

Пауля тоже учили сдержанности, но он все-таки был младше, да и характером отличался, поэтому брат заметил, как мальчик подавляет вздох и придает лицу бодрое выражение, перед тем как войти в комнату.

Вассалы действительно терпеливо ждали Мартина Дальгора в холле замка, наверняка при этом обсуждая его убранство. Люди они хорошие, но Фридрих Ниссен никогда не прочь поболтать со своим дальним родственником Якобом Ольсеном. А Кронборг и Винтер уже достаточно пожилые и степенные люди, поэтому давно перестали поддаваться соблазнам посмеяться от души. Глядя на двух веселящихся людей, походящих друг на друга, словно братья, Мартин вспомнил слова матери и подумал, что кто-нибудь из них постарается выдать за него свою младшую сестру. Одной девушке шестнадцать лет, второй едва исполнилось четырнадцать, и Мартин относился к ним хорошо, однако никаких возвышенных чувств не испытывал. Вот только кого это станет волновать, когда речь зайдет о наследнике?

 Здравствуйте, господа,  поприветствовал он вассалов сдержанным голосом и быстрым кивком головы.

 Приветствуем герцога Талнорского,  отозвались четыре голоса, и вассалы склонились в поклонах.

 Нам пора отправляться в путь,  провозгласил он, и вассалы последовали за ним.

Они ехали неторопливо и молча: Мартину не хотелось говорить, а вассалы вынуждены были следовать его примеру. Кажется, слуги пересмеивались вполголоса, шептались, наверное, о том, что ждет их в столице, которая предоставляла немало возможностей развлечься не только благородным господам, но и простым людям. Впрочем, молодые дворяне от них не отставали: кто смеялся, кто оживленно спорил, кто что-то напевал.

Кто-токажется, это был Кронборгнесколько раз окорачивал расшумевшуюся челядь, но это помогало ненадолго. После четвертого окрика герцог веско сказал:

 Оставьте. Пусть каждый ведет себя как умеет.

Это помогло водворить тишину. Слуги по-прежнему переговаривались, но уже не поднимали голос, и Мартин мог позволить себе роскошь задуматься о том, что было и что будет, как любила говорить обожаемая матушкой гадалка Орфида. Может быть, будь он чуть менее здравомыслящим, то заехал бы накануне в ее домик на отшибе и расспросил. Но Мартин не собирался этого делать: он все равно не верил ни в какие гадания, а если серьезно, боялся, что услышит что-то вроде «Она не твоя судьба». Он и сам знал об этом, но одно дело, когда такое говоришь себе сам, а совсем другое, когда слышишь от других. Искры в глазах, огненно-рыжие волосы, худое тело, тонкое и гибкое, как язык пламени, бесстыдно подчеркнутое мужским костюмом.

Мартин даже прикоснуться к ней не успел. Он ее видел несколько минут и больше никогда не встретит. Ему надо думать не о ней, а о той, которая скоро станет его женой и герцогиней. Ведь преступно, взяв в супруги одну, томиться и мечтать по другой.

ПрологВосток

Держать спину прямо стало гораздо утомительнее, чем раньше. Еще полгода назад, когда он носил длинный детский хвост, голова под тяжестью волос сама слегка откидывалась назад, а теперь, когда его остригли по столичной моде, потому что предстояло ехать в сердце страны, за всем приходилось следить самому. Привычный халат из алого шелка тоже сменили белоснежной рубашкой с кружевным воротником, дублетом и штанами по столичной моде. Но Ли Найто знал, что человеку высокого рода во всех обстоятельствах надлежит выглядеть достойно своего происхождения, и очень старался. Ему было гораздо легче, чем его далеким предкам: раньше юноши рода Найто женились в двенадцать лет, или шли на войну, или сами правили провинцией, или

Он дошел до южной части сада и остановился, глядя на крохотные белые цветы гадючьего лука.

Не сорвать ли один для матери? Они так скромны и невзыскательны, что послужат наилучшим украшением для вдовы.

Но Ли тут же опомнился и покачал головой.

 Цветы растут, плоды срывают, живые на земле живут, а мертвые в покое пребывают,  пробормотал он старинную строфу, сложенную в неведомые года.

К тому же, чтобы сорвать такой низкорослый цветок, пришлось бы встать на колени, что в новых штанах было весьма затруднительно. Да и запачкать землей замечательные новые вещи, в которых он будет представлен будущему королю, совсем не хотелось. В вершине персика, усыпанного завязями, раздался недовольный свист, и Ли протянул руку. На его предплечье тотчас села ручная сорока, встряхнулась, вздыбливая перья, и, перепрыгнув мальчику на плечо, ухватила его за ухо.

 Как тебе не стыдно!  улыбнулся он.

 Стыдно!  его голосом ответила сорока, но слетела на ветку и стала смотреть на него, наклонив голову и кося хитрым блестящим глазом.

 Зачем ты меня обижаешь, разве так можно?  принялся увещевать ее Ли.

 Можно,  глубокомысленно заявила сорока, встала на одну лапку и другой стала чесать себе шею, приоткрыв клюв от усердия.

 Смотри, ты еще раскаешься,  с укором заметил Ли.

 Раскаешься,  крикнула сорока.

 Я, может быть, никогда не вернусь,  закончил юный Хранитель, отлично понимая в душе, что не хочет верить в свои слова.

 Не вернусь.  И, захлопав крыльями, точно рукоплеща достойному окончанию разговора, сорока улетела прочь.

Ли вздохнул и, забыв о приличиях, угрюмо склонил голову, разглядывая камушек, попавший под ноги, и гоняя его туда-сюда носком сапога. А ведь он так надеялся, что сорока повторит «Вернусь» и все будет хорошо, а она сказала два слова вместо одного.

 Кто обманывает, тот бывает наказан строже, чем за обычный проступок. Даже тот, кто обманывает судьбу,  вздохнул Ли и решил, что эту мысль надо непременно занести в заветную тетрадку, которую, как Хранитель, он обязан был вести.

Раньше он почти не писал в ней прозу, разве что стихи или примечания к ним, но эта мысль, хотя и была тревожной, ему понравилась.