Дмитрий КраськоКогда умирают боги
Арес
1
Я шел на Набережную, не совсем понимая, зачем, собственно, я туда иду? Накануне, после невероятно долгого перерыва, ко мне заявился Шустрый Гера и, привычно чаруя фальшивой улыбкой, сказал:
Приходи, очень нужно. Там буду я и еще трое наших.
При этом он небрежно помахивал жезлом вестника, который для маскировки был переделан в легкую трость. Щеголь, да. Ему бы еще гангстерские усики и какую-нибудь шляпу «борсалино» хоть сейчас в Америку времен сухого закона. Там такие щеголи на раз-два миллионными состояниями обзаводились. Ну, да Шустрому никакого сухого закона для этого не надоон на ровном месте кого хочешь облапошит, а потом с круглыми глазами будет доказывать, что деньги в его кармане выросли сами собой, причем исключительно от сырости. А ончестный, благородный и вообще никого в жизни не обманывал. Пройдоха из пройдох. Но вестником выбрали именно его.
Однако и слова, и небрежное помахивание жезломвсе это были очень слабые доводы. Что касается жезла, то я и в прежние времена был свободен от его влияния, а фраза «Там буду я и еще трое наших» за живое не задела. Я был не в восторге от его визита, а уж попытка соблазнить меня встречей еще с тремя подобными персонажами вообще отдавала слабоумием. С другой стороны, персонажей, подобных Шустрому Гере, в рядах тех, кого он отнес в разряд «наших», кажется, больше не было. От этого становилось легче, но не настолько, чтобы сломя голову мчаться на Набережную. Я две тысячи лет прожил, не видя и не слыша никого из «наших», и при этом очень даже неплохо себя чувствовал. Он стал первым обитателем Горы, кого я увидел за последнее времяи мое самочувствие резко ухудшилось. Странная взаимосвязь.
Я тоже в долгу не остался. Хмурое «Привет» да вялое рукопожатиевот все, что нашлось у меня для вестника богов. Надеюсь, он остался не очень доволен оказанным ему приемом. Хотя вида не подалтипы вроде него никогда не выказывают разочарования. Невыгодно. И Гера продолжал сиять улыбочкой, хоть и понимал, что мы оба прекрасно знаем ей цену. Тем не менее, он умудрился убедить меня. О, это хитрющий лис!
Поэтому сейчас я и шел на Набережную, задаваясь вполне резонным вопросома зачем я туда иду?
Открытое кафе «Прибой» ввиду середины мая, пронизывающего сырого ветра со стороны залива да разгара рабочего дня пустовало. Крайний столикне угловой, потому что углов на пирсе, где располагалось кафе, попросту не былозанимали четыре серьезные персоны. Каждая из которых была с легкостью опознана мной, несмотря на то, что с нашей последней встречи прошло почти два десятка столетий.
Шустрый Гера, с которым я уже встречался, сидел с краю. Даже в это утреннее время у него был такой вид, будто он только что придумал абсолютно безопасный и стопроцентно выполнимый способ украсть миллион, и теперь сам восхищался своей изобретательностью.
Большой Гера сидел, привольно откинувшись на спинку скамьи, и его небольшая курчавая борода огненно-рыжего цвета весело топорщилась во все стороны. Большой Гера пил пиво прямо из двухлитровой пластиковой бутылки и был счастлив, что он есть, что он такой большой и сильный, и что он пьет пиво.
Напротив него расположился Прометей. По факту, он был выше и шире в плечах, чем Большой Гера, но, изможденный и сутуловатый, выглядел довольно невзрачно на фоне мощной мускулистой фигуры своего дальнего родственника.
Председательское место, само собой, досталось Афине. Как всегда, холодная и неприступная, с прямой до невозможности спиной. Мне почему-то вспомнились британские дамы времен королевы Виктории и лозунга «Леди неподвижна». Впрочем, строгости осанки Афина училась не у нихона всегда отличалась высокомерием и несгибаемостью. Во всех смыслах. Даже когда ее обожаемые Афины были принуждены ползать на коленях перед Спартой, Филиппом или римлянами.
На плече Афины, как я не без удивления отметил, сидела привычная сова. В отличие от хозяйки, совы не были бессмертны, но, со смертью предыдущей, Афина где-то быстренько добывала себе новую. Видимо, ее божественная сущность проявлялась даже в этомне проходило и нескольких часов, как на ее плече спокойно восседала очередная питомица, лишь время от времени подслеповато помаргивая. Что выглядело довольно глупоза долгие тысячелетия я так и не смог уяснить, чего ради сова стала для греков символом мудрости. Впрочем, как и змея. На мой взгляд, если кто из зверей и достоин символизировать мудростьтак это странное существо ленивец. Потому что полная адаптация и минимум лишних движений. Совершенство.
В прежние времена Афина и змей таскала за собой. Нынче, однако, я таковых рядом не приметил. Наверное, побоялась травмировать слабую психику людей, с которыми волей-неволей приходилось общаться. Дама со змеейэто, по нынешним временам, серьезная экзотика. От которой с некоторыми даже истерика может приключиться. Хотя дома ее вполне мог дожидаться целый серпентарийАфина была страшно привязана к традициям. Допускаю, что за две тысячи лет она даже сумела сохранить все свои атрибуты, включая доспехи, шлем и даже щит с головой Горгоны. И пусть за столом восседала без них, но дома-то, рядом со змеями, места вполне хватало. Почему нет? Домхранилище вместительное, туда много всякого хлама притащить можно.
Но была в ее облике и серьезная уступка прошломуне считая совы, конечно. Прическу она себе сделала, по нынешним меркам, весьма необычную. Хвост густых волос шел от затылка ко лбуточь-в-точь, как на коринфских шлемах. Издалека, да после хорошей попойки, такую конструкцию можно было принять за панковский ирокез, но вблизи, на трезвый взгляд, все выглядело весьма мило. Даже я вынужден был признать это, не являясь ни поклонником Афины, ни любителем шлемов вообще и коринфскихв частности.
Неторопливо подойдя к столику, я поднял руку в приветствии:
Замечательная встреча. Может, кто-нибудь объяснит, как пятеро олимпийцев умудрились собраться за тысячи километров от Олимпа, во Владивостоке? Только не говорите, что все это ради меня.
Не льсти себе, холодно обронила Афина. Просто город у моря. Привычная среда обитания. Мы переезжали сюда независимо друг от друга.
Нас здесь вообще должно быть шестеро, Геракл глотнул пива и сопроводил все это мощной рокочущей отрыжкой. Артемида тоже сюда перебралась. Но ты же ее знаешьушла в тайгу. Гермес не смог ее найти. Привет, Арес.
Привет, я кивнул. Пожалуй, с ним, да еще с Прометеем действительно стоило повидаться. Даже несмотря на то, что с Гераклом во времена оные у меня случались весьма интересные стычки. Однако он о них быстро забывал, посколькуявление для родичей Зевса почти исключительноебыл абсолютно незлопамятным. Ну, подралисьи подрались. Чего между двумя мужиками не бывает? Я на него тоже зла не держалБольшой Гера был довольно пустоголовым малым, и этим частенько пользовалась Афина, науськивая его на меня. А потом исподтишка помогала в бою. Такая уж натура была у этой богини мудрости и справедливой войны.
Что до Прометея, то с ним у меня вообще размолвок не случалось. С ним кому угодно было очень трудно поссориться. Это умудрялся регулярно делать, кажется, только Зевс. Конфликтов с другими обитателями Горы я, даже наморщив лоб, не припомню. К тому же его с Гераклом объединяла одна общая черта, которая мне импонировалаотсутствие напыщенности. Пока большинство олимпийцев надувало щеки и делало людяма заодно и друг другуразные пакости, доказывая, что с богами шутить нельзя, а они есть самые-рассамые боги, Геракл неторопливо накачивался вином. Ему, по большому счету, было плевать, что он бог. Так же, как прежде было плевать, что он всего лишь человек. Потому что в первую очередь он был Гераклом. Большим, сильным и добродушным. Хоть и недалеким.
И Прометей в первую очередь был Прометеем. Он все время тетешкался с людьми, словно добрая нянька с маленькими карапузами. Впрочем, люди тогда и были лишь маленькими карапузами. В качестве развивающей игрушки он подарил им огонь, который хитро спер у Гефестаи жутко разозлил своего царственного кузена. Зевс осерчал так сильно, что сослал Прометея на Кавказ аж на две тысячи летс тем, чтобы к нему, прикованному к скале, каждый день прилетал орел и склевывал печень. В итоге орел сдох от ожирения, Прометея расковали и разрешили вернуться, а я с тех пор его сильно зауважалне каждый способен рискнуть своей печенью, заранее зная, что проиграет. Впрочем, оставался открытым вопроса согласился бы Прометей на риск, будучи предупрежден, что проиграет печень не единожды, а ежедневно в течение двух тысяч лет, сколько, бишь, раз это будет? Я думаю, что да, согласился бы. Потому что даже после возвращения из ссылки он не перестал быть Прометеем, хоть и ходил некоторое время скособочившись.
Собственно говоря, не прочь я был бы повидаться и с Артемидойв своем отвращении к интригам, царившим на Олимпе, мы с ней были единодушны. Она в знак протеста все свое время проводила в тогда еще девственных лесах Греции, появляясь на Горе лишь для того, чтобы сквозь зубы засвидетельствовать почтение папеньке и маменьке, а я, хоть и оставался обитателем Горы, так и не смог стать полноправным олимпийцем.
Рад тебя видеть, проговорил Прометей и вытянул руку в направлении скамьи: Присаживайся. Нужно обсудить серьезную проблему.
Я воспользовался предложением, но не преминул отметить:
Что серьезнуюэто я понял. Иначе зачем вам приглашать меня, иноземца, на эту встречу?
Никак обида не уляжется? кривовато усмехнулась Афина. Впрочем, ты всегда был злопамятным.
Какую обиду ты имеешь ввиду, и при чем здесь злопамятность? усмехнулся я в ответ. Того факта, что я чужеземец, никто изменить не сможет, и обижаться тут глупоэто раз. Двавы сами всегда старательно напоминали, что я не вашего роду-племени. А трия тоже не особенно стремился влиться в ваши славные ряды. Ты до сих пор не поняла, что в моем положении была куча преимуществ? Вам приходилось все свои дела делать, оглядываясь на Старикавдруг ему что не по нраву придется? А я в это время говорил, что думал и делал, что хотел. Меня, правда, за это записали в буйные неадекваты, но, ради свободы действий, такое мелкое неудобство можно перетерпеть.
Ты тоже со своей свободой старался за рамки не выходить, хитро прищурился Шустрый Гера. Чтобы Старик в тебя ненароком молнией не запустил.
Не запустил бы, я покачал головой. Ты это сам прекрасно знаешь. Я после Горы все время, почти две тысячи лет, гадаю: почему он ничего со мной, таким плохим, не сделал. Ему просто нужен был гадкий бог, козел отпущения, на которого можно свалить все. Мол, смотритевот он: своевольничает, ввязывается в войны и развязывает их, когда ему заблагорассудится. Он и есть бог плохой войны, и на нем вся ответственность за ваши страдания и гибель в сражениях. А мы, остальныехорошие, мы ведем правильные войны и за нас можно и нужно умирать. Хотя вы, «правильные» боги, вели себя ничем не лучше меня, а частенько и хуже. Вам ли не знать? Поэтому я и оказался на Горе. Поэтому он и не испепелил меня. Ведь в таком случае пришлось бы искать другого кандидата на роль плохого бога, и нет гарантии, что этот бог действительно не оказался бы плохим. Видимо, я с самого начала был не самым худшим вариантом, раз его выбор пал на меня.
Хватит спорить, с досадой бросил Прометей. Зачем старые обиды ворошить? Все давно в прошлом. Мы собрались здесь, чтобы решить одну на всех проблему. Так и давайте ее решать.
Это правильно, прогудел Большой Гера и вскинул вверх руку, сжимавшую бутылку с пивом: Я голосую «за».
Я тоже «за», сказала Афина. Хотя и была против того, чтобы приглашать Ареса. Но, раз уж он здесьдавайте сообща думать, что нам делать.
Если все «за», то и я «за», легкомысленно прощебетал Шустрый Гера. Кто бы сомневался. В таких делах он всегда следовал за большинством. Он только аферы в одиночку проворачивал, чтобы прибылью не делиться.
А я вашу идиллию нарушу, едко заявил я. Потому что не знаю, о чем речь, и «за» голосовать не собираюсь. Но, если кто-то посвятит меня в общую тайну
Речь идет обо всех нас, олимпийцах, резко проговорила Афина. Похоже, над нами нависла серьезная опасность.
И в чем она заключается?
В чем она заключаетсянеизвестно, но она есть.
Паникерство, не без злорадства отмаетил я. Опасная штука. Прямой путь к поражению.
Это не паникерство!
Тогда что это? Мы имеем: твое заявление об угрозе для всех-всех, и И все. Больше ты меня ничем не порадовала. Из этого следует только один вывод: тебя что-то напугало, и ты ударилась в панику. Или я что-то пропустил?
Ты ничего не пропустил, снова заговорил Прометей. Просто Афина не все сказала. Или, вернее, не с того начала. Наверное, от волнения.
Наверное, язвительно согласился я. Она, как меня увидит, всегда волноваться начинает. Полагаю, какое-то неразделенное чувство. Так что лучше начни ты. С того, что сам считаешь самым важным.
Два месяца назад в Афинах убили Старика.
На такое заявление я не нашелся, что ответить. Да ответа и не требовалось. Новость действительно ошеломляла. Трудно было представить, что могучий Зевс, Громовержец и прочая, наводивший ужас на всю Элладу, а под именем Юпитераи на всю Империю, может умереть. Мне он был никтоне отец и даже не злой отчим, просто глава клана, в составе которого я, по странному стечению обстоятельств, оказался. Но за долгие тысячелетия я привык, что во главе этого клана стоит именно он. Этот факт въелся в кожу, сросся со мной намертво. Даже семнадцать с лишним столетий, истекшие с той поры, как олимпийцы начали покидать Гору и клан практически распался, положения вещей не изменили. Где-то глубоко в подсознании клан продолжал существовать, и во главе его все так же стоял угрюмый седобородый старик. Которого, оказывается, уже два месяца, как не было в природе.
Разобравшись с накатившими эмоциями, я посмотрел на Прометея и, осторожно подбирая слова, заметил:
Теперь ваше беспокойство более или менее понятно. Но это все равно не повод для паники. Боги ведь тоже смертны. Я сейчас никому тайны не открыл? Мы ведь все об этом прекрасно осведомлены, правда? Такое и раньше случалось.
Раньше времена были другие, резко возразила Афина. Более бурные и насыщенные. И потом, когда это происходило, другим заранее было известно, кто, за что и каким образом. А если на то хватало могущества Горы, то боги воскресали. Только Гора давно стала просто горой, никакого могущества в ней больше нет и, умерев, мы уже не воскреснем. Так почему Зевса убили именно сейчас? Ведь до нас, по большому счету, никому дела нет?
А вы уверены, что его именно убили?
Его нашли на лужайке перед домом с пулей в голове. Стреляли из охотничьего ружья. Ни в самом доме, ни у соседей охотничьего оружия нет.
Довольно глупо, заметил я. Профессиональные убийцы охотничьим оружием не пользуются. Шуму много, а преимуществ никаких. С нарезным и проще, и незаметнее.
Значит, это был непрофессионал! сварливо отрезала Афина.
Позвольте, я продолжу? Прометей поднял руку в останавливающем жесте. Нам сейчас, на самом деле, неважнострелял в Зевса профессионал или его в гневе порешил чей-то обесчещенный супруг. И то, и другое в равной степени возможно. Но мы не будем останавливаться на этом, Арес. Месяц назад в Чикаго, в США, был убит Аполлон.
Я нахмурился. Убийство Зевса, конечно, плохо укладывалось в голове. Но оно, во всяком случае, было объяснимоСтарик имел вздорный характер и неконтролируемое либидо. В этом Прометей был правего вполне мог расстрелять какой-нибудь рогатый муж в приступе справедливого негодования. Но за что убивать Аполлона? Этот дурачок, наделенный необыкновенной мужской красотой, был настолько влюблен в себя, что никому не мог причинить вреда. Он ни с кем не ссорился, потому что мало с кем общался, почитая единственно достойным себя обществомсвое собственное. Он никогда никого не соблазнял, и никогда никем не был соблазнен, потому что единственным существом, достойным его любви, пусть даже только плотской, в его глазах был он сам. Слухов о его победах на любовном поприщекак над мужчинами, так и над женщинамиходило множество, но большинство из них распускали сами «побежденные». Очень уж хотелось причаститься величайшей красоты солнцеокого. Впрочем, может быть, несколько раз у него и были с кем-то контакты близкого родас этим я спорить не буду, ибо никогда к слухам не прислушивался и уж тем более не собирался проверять их достоверность. Но одно могу сказать навернякадаже отдаваясь кому-то (вариант, кажущийся мне наиболее вероятным, особенно учитывая количество увивавшихся за ним юнцов), либо принимая тех, кто ему отдавался сам, Аполлон делал это, любуясь только собой. Такое уж он был создание. Полная противоположность своей сестре-близняшке Артемиде.
Из ступора самолюбования на моей памяти он вышел лишь разкогда во время осады Трои решил примкнуть к дядюшке Посейдону, а также ко мне и Афродите. Но и это он сделал не по своему почину, а, скорее, под влиянием сестры. Да еще потому, что все боги так или иначе были задействованы во время той войны, и оставаться в стороне для него значило потерять лицо. А он не хотел терять свое такое красивое лицо. Вот и примкнул. Но поиграть мускулами, которые у него были весьма и весьма (но не такие, как у Геракла, а по-женски сглаженные) при всех ему не привелось. Хитрая Афина, видя, что ее обычные интриги не помогают и Троя падать ниц не собирается, придумала деревянного коня. Аполлон, быстро сообразив, куда дует ветер, сбегал в противоположный лагерь и договорился о перемирии себя с ними. Еще до того, как наступила развязка, он был на Олимпе, предаваясь любимому занятиюсамолюбованию. После этого случая я предложил добавить к его многочисленным титулам новыйтитул бога онанизма. Правда, кроме циника дядюшки Посейдона, который по случаю падения Трои и, значит, собственного поражения, выбрался на Гору, мое предложение никто не оценил. А Посейдон еще долго веселился, и от его буйного хохота море тоже разбуянилось и изрядно потрепало флот ахейцев, возвращавшихся из под стен разрушенного Иллиона. А люди решили, что дядюшка гневается. Да ничего подобного.