Одну захоронку из сносимого дома я должен взять в этом году. Её в августе найдут, жалко отдавать в чужие руки, ведь разворуют. Говорят, из самого Алмазного фонда в перестройку спёрли бидон бриллиантов. Наилучшей чистоты и размером не меньше десяти карат. Ну и зачем мне отдавать государству найденное? Чтобы тоже спёрли?
Есть приличные клады наличными в советских рублях, а иногда и в валюте. Причём их можно постараться взять без особого криминала. Сокольники, стандартная блочная девятиэтажка. На балконе седьмого этажа, с внешней стороны, привязан портфель. При обыске хозяин перерезал верёвку, и портфель упал вниз, под ноги прохожему. Я не верю, но говорят, там было двести тысяч рублей. Десять тысяч долларов закопаны у платформы Плющево.
Знаю и другие адреса. Взять оттуда ценности было бы не сложно, но что с жильцами прикажете делать? При них стены-полы ломать не будешь. В госучреждениях немного проще, там по праздникам народу мало. Но ведь будет нужен пропуск на вход, пропуск на вынос. Охрана сидит и бдит, от нечего делать. Обойти их можно, но сложно.
Однако вопрос сбыта остаётся. Продавать до развала странырисковать попасть под расстрельную статью. Продавать послепривлечь внимание уголовников. Получается, буду просто собирать коллекцию драгоценностей, такое, понимаешь, редкое хобби.
Пока не позвали на ужин, записывал в тетрадку адреса и приметы кладов. В первую очередь географические координаты морских кладов, их проще всего забыть. Цифры замаскировал решением задачек. Адреса записал на последней странице, против каждого поставил имя. Может, мои приятели там живут? Если кто мельком смотреть будет, особого внимания не обратит.
Записал не всё, но пришлось идти на ужин. Действительно, дали по куску пирога с повидлом. Завтра на завтрак, по традиции, будет бутерброд с полукопчёной колбасой. Каждый день больным хоть что-то вкусненькое, но дают.
Перед отбоем зашёл расстроенный Миша. Оказывается, на одного из соседней палаты «накатило». Сидит человек, качается влево-вправо, никого не слушает, ничего не слышит. Его в «острую» палату перевели. Больной тихий, лечить будут в нашем же отделении. Из-за похожих приступов и Михаила никуда на работу не берут. Боятся, вдруг с ним чего случится.
Выписка
Следующие дни проходили в том же стиле. Разница минимальная. Иногда брали анализы на голодный желудок. Каждый день хоть на пять минут, но вызывали к врачу. Один раз отвели в другое здание, опутали голову проводами с присосками и включили яркие мигающие лампы. Самописцы рисовали что-то вроде кардиограммы, а доктор потом долго рассматривал полученные ленты с графиками. Родственников не пускали, передач не передавали, объясняли «скоро выйдете». Но опытные люди пояснили: «Это чтобы другим не было завидно».
Кормили весьма средне. Встаёшь из-за стола вроде сытый, но хочется хоть чего-нибудь такого вкусненького, остренького или просто необычного. Сева как-то заявил:
В тюрьме через стену и то зеков лучше кормят!
А ты там был? встрепенулся один из соседей по столу. Был, да? Дай раскладза что приняли? По какой статье? Номер хаты доложи. Скажи, с кем там чалился? Какая масть у тебя? Давай, говори, не стесняйся.
Я просто к слову
К слову? Слово как раз это совсем не просто. За слово про тюрьму надо уметь ответ держать. Ты молодой, глупый, бакланишь что ни попадя, даже не подумав. А в тюрьме холодно. И кормят много хуже, чем в больничке. Поверь на слово, и никогда не садись на нары. Ты в тюрьме не выживешь.
Саше в приём лекарств давали горсть таблеток. Нам с Лёшей обычно доставались только кругленькие кисленькие витаминки, такие жёлтые шарики. Всеволода, единственного среди нас, кололи какой-то гадостью, от которой он долго сидел и задумчиво смотрел в светлую даль ближайшей стены. Потом его отводили к врачу и подолгу беседовали о всяком разном. Всезнающий Миша считал это плохим признаком, но был отчасти доволен. Вообще, Сева не нравился многим больным. Считаешь себя здоровымсчитай дальше, у многих такая мания имеется, но других-то людей зачем психами обзывать? Ты психов не видел, в наше отделение одних только нормальных кладут.
Время текло скучно. Но я прошлое-будущее вспоминал, прикидывал, как дальше жить буду. Вспоминал, как Союз распался. Как наших разведчиков наши же Америке сдали. Как бывшие союзные республики против России выступать стали. Про другие страны. ГДР объединится с ФРГ. С Китаем мы замиримся, но он тоже от социализма отойдёт. На словах вроде за коммунизм, но по делам у них капитализм строят. Стран, которые на старых позициях остались, раз, два, да обчёлся, и те держатся из последних сил. Северная Корея, но там диктатура хуже, чем при Сталине. И Куба, где Фидель командует. Он после развала СССР даже при отсутствии помощи извне умудрился восстановить экономику. Словом, я много чего полезного записал, и не только про клады.
На девятый день пребывания в больнице врачи собрали комиссию, и нас по очереди запускали в кабинет. Меня вызвали первым. На моё заявление «я совершенно здоров» снисходительно улыбнулись и просветиливсе больные считают себя здоровыми, это один из типичнейших симптомов болезни. Решениестатья 7-б, не годен в мирное время, годен к нестроевой во время войны. Для многих самый желанный вердикт. В армию не берут, но особых ограничений нет. Разве справку для водительских прав могут не дать. И то есть шансы.
Про Лёшу постановилипока отсрочка от армии на один год. Понаблюдаем, далее будем решать. Но в любом случае будет ограничение годности и, если есть желание пойти в институт, придётся сразу принести в деканат справку об освобождении от военной кафедры.
Саше посулили белый билет и инвалидность, пока третью группу. Лечение будет продолжено амбулаторно, как оно и раньше было. Когда меня водили в другой корпус на энцефалограмму, оказывается, тоже на эпилепсию проверяли. Так вот, Санёк от мигающего света может посреди дороги упасть в припадке. Хреновато ему в жизни приходится.
Севу вызвали последним. Про бравого солдата Швейка читали? Диагноз помните? Слабоумный симулянт. Та же фигня. Если врачи подтвердят первое слово, то надо лечить. Медицинским работникам больной не подчиняется, от лечения отказывается, в коллектив не вписывается, другие симптомы тоже в наличии. Вроде бы ему место в больнице. Однако больной говорит, что болен, это уже подозрительно. Неоднократно заявлял, что не хочет в армию, на эту тему читал книги по психиатрии и собирался симулировать душевную болезнь. Вдруг правильно второе слово? Тогда не лечить больного надо, а сажать симулянта за уклонение от воинской службы. Но! Здоровый человек будет говорить посторонним людям, что он симулянт? Никогда! Словом, имеем типичную ситуацию «надо разобраться». Оказывается, ему и кололи сильные лекарства на предмет посмотреть, что он будет делатьбольные не меняют своих реакций, а Сева их таки менял. Таким образом, задал человек докторам работы. Но наши умнейшие врачи докопались до истиныбольной, будучи больным, симулировал болезнь, не зная, что уже болен. О как! Словом, статья 7-а в зубы, и наслаждайся жизньютебя признали психом.
Всеволод обрадовался, спросил у знатоков подробности и сильно загрустил. Оказывается, статья 7-а показывает, что человек годен к нестроевой службе в МИРНОЕ время. Оружие ему доверять нельзя, а вот лопату вполне. Так что если летом Сева не поступит в институт, то осенью поедет служить в строительный батальон.
На следующий день утром нас отпустили по домам. Решили поддерживать контакты. У Саши телефон имеется, обменялись с ним номерами. Сева дал свой, однако не слишком охотно. У Лёши телефона нет, но он наши номера записал. Ко мне у него есть шкурный интерес. Он слышал, как я рассказывал про свою комнату, и сразу сделал вывод. Парню уже восемнадцать, возможно пойдёт в армию, точно на завод, а у него девушка есть. Хочет попроситься с ней ко мне в гости. Спокойно посидеть, поболтать желательно с ночёвкой.
Полина
Степашенька
Стёпа, бывший гимназист выпускного класса, а ныне идейный анархист-синдикалист, чёрноармеец, секретарь боевого клуба «Ураган», входящего в Федерацию анархистских групп Москвы, и начинающий корреспондент газеты «Анархия», был на нервах. По чёрной кожаной тужурке, чёрной кожаной фуражке, а главное, по маузеру в кобуре из орехового дерева и перевязи с множеством карманчиков под обоймы его сразу можно было отнести к настоящим бойцам революции. Ещё на всякий случай карман тужурки оттягивал наган, а на ремне висела патронная сумка с зарядами к нему.
Но сейчас молодой человек решал извечный вопрос российской интеллигенциичто делать? Пока основная часть боевой группы через окна перестреливалась с латышскими стрелками Петерса, идейный вождь клуба выгребал из несгораемого шкафа экспроприированные у буржуев ценности. И походило на то, что несгибаемый революционер под шумок желает сбежать.
Степашенька, как ласково звали его родители, и сам был не без грехавместо того, чтобы, следуя приказу, сдерживать атаки чекистов до подхода помощи с Донской или из Дома анархии, он скрылся в относительной безопасности ниши перед лестницей. Слабое оправданиеохранение тыла на случай обхода красных было неприличным даже в его собственных глазах. Он стыдился до тех пор, пока не заметил крадущегося вождя. А прошмыгнув за ним и увидев такое, задал себе вопроскак оно возможно?! А если возможно, то
Кто здесь? Стёпка, ты?
Рука командира потянулась к кобуре кольта, но юноша первым вырвал из кармана наган. Выстрел, второй, третий Револьвер плевался пулями, пока боёк не защёлкал вхолостую.
Перезаряжать наган не было времени. Степан ткнул его обратно в карман и прислушался. В перестрелке на револьверные выстрелы другие черноармейцы не обратили внимание. Тогда умный гимназист и молодой, но уже опытный боец решил отступить. Он сноровисто побросал в саквояж оставшиеся в сейфе ценности. Получилось тяжеловато, сильно больше полупуда, пришлось пренебречь партийными документами. Затем победитель спустился вниз по чёрной лестнице.
Таясь от всех, через заднее окно Стёпа вылез во двор и, скрытый темнотой апрельской ночи, скользнул к воротам дворовых служб. Не то у чекистов было мало людей, не то они не знали планировки двора, но выход совсем не охранялся. Избегая светлых мест, петляя и прячась, уже бывший анархо-синдикалист уходил от революции и соратников по отряду. Куда? Сами подумайте, куда может бежать нашкодивший юнец? Домой, конечно. Пусть кто-то решит, что он трусливо дезертировал, но это не так. Степашенька уходил строить новую, лучшую жизнь. Пусть пока только для себя, но кто знает? Быть может, потом он осчастливит и ещё кого-нибудь.
Родители уехали за границу вскоре после начала февральских событий. Сын категорически отказался их сопровождать, пообещав, однако, непременно последовать за ними. Квартиру предки оставили на него и горничную Полю. Милая, нежная Полюшка, единственная из прислуги оставшаяся верной своим хозяевам и не сбежавшая, как многие другие. Степашенька не раз, начиная ещё с прошлого лета, пользовался кроткой податливостью девушки и на этом основании считал себя причиной верности прислуги. Изредка забегал домой, чтобы оставить в книжном шкафу на память о революционной борьбе кое-какие вещицы, реквизированные у буржуев и экспроприированные у экспроприаторов. Иногда он подкидывал девушке продукты, дрова и кто из нас не грешен?.. оставался с ней на ночь. Без обязательств, конечно.
Сейчас он доберётся до дома, отдохнёт, переоденется и завтра же оставит город. Жди меня, Париж! С таким золотым запасом можно плюнуть на анархию, монархию, да и на революцию тоже. Нагляделся изнутри, что стоит за словами о свободе, равенстве и братствекровь, грязь и грубые мужики, без малейших признаков манер. Год надо переждать, благо сейчас появилось на что, а когда наступит стабильность, вернуться.
Но уезжать придётся непременно завтра с утра. С раннего утра. Кто бы ни победил в схватке, пропажу ценностей не спустит. Полине надо велеть отвечать, что не видела его с прошлого месяца. И дать рублей пятьдесят золотом Много! Куда ей столько? Хватит и Посмотрим Не с собой же её брать, в самом деле. В Тулу со своим самоваром не ездят.
Вот и окошко. Тук-тук.
Поля, это я. Открой.
Степан Пудович! Это вы?!
Я, я. Открывай. Только тихо.
Скрипнула дверь чёрного хода. Фигура в скрипучих кожаных одёжках просочилась на кухню.
Подай чаю и поесть.
Давно вас не было. Закончились продукты. Чай только морковный. Рафинаду совсем нет. Полы вымыла, полфунта чёрного хлеба дали, тем и сыта.
Юноша недовольно засопел, чувствуя свою вину. Давно пора было подкинуть прислуге продуктов.
Растопи колонку в ванной. Вымыться хочу.
Так дров, Степан Пудович, тоже не осталось. Керосину в примусе только-только хватит воды на чай скипятить.
Да, надо было позаботиться о снабжении. А то как-то стыдновато получается. Может, всё-таки дать ей пять червонцев?
Подавай морковный, раз ничего другого не осталось.
Раздевшись до исподнего, накинув халат и плотно зашторив окно, Степан вытряхнул на скатерть содержимое саквояжа.
Груда ценностей впечатляла. Конечно, не так много, как хотелось бы, но прилично, вполне прилично. Дорогих камней маловато, основную цену дадут за тяжесть золотых вещей, но и так хорошо выйдет. В открытой двери появилась служанка с подносом. Увидев такую роскошь, она даже изменилась в лице. Руки её отчётливо дрожали. «Небось, не видела таких богатств», подумал Стёпушка.
Поленька, милая, вотдарю. Пара дутых серёжек была пододвинута на край стола. Я тебе дамский пистолетик давал, верни сейчас мне его.
Премного благодарна, Степан Пудович.
Я утром уеду. Будут спрашиватьты меня с прошлого месяца не видела. Поняла?
Поняла, Степан Пудович. Извольте чаю отведать.
Чай был откровенно плох. Сушёная морковь придавала напитку какой-то горьковатый привкус. Однако кипяток согревал, и Стёпа выпил половину стакана, прежде чем услышал выстрел.
Полюшка
Глубокой ночью Полю разбудил тихий стук в окошко.
Поля, это я. Открой.
Девушка соскочила с сундука, накинула на плечи платок и подошла к окну.
Стёпка пришёл. Опять небось снасильничает, сволочь. Повадился с прошлого лета. Судьба у прислуги такаялюбой из хозяев юбку задрать норовит. А сейчас власти нет, вовсе мужики распустились.
Степан Пудович! Это вы?!
Я, я. Открывай. Только тихо.
Полина открыла чёрный ход. Молодой хозяин, весь в коже, с тяжёлым саквояжем, вошёл в дом и приказал:
Подай чаю и поесть.
А ты принёс попить-поесть? Тебе своё отдавать? Обойдёшься!
Давно вас не было. Закончились продукты. Чай только морковный. Рафинаду совсем нет. Полы вымыла, полфунта чёрного хлеба дали, тем и сыта.
Скривился. Не нравится? Бесстыжий! Глаза мои на тебя бы не глядели! Одёжка-то хорошая, не бедствуешь, небось. Насильничать горазд, а как чего поднести девушке, так нет. Я из-за тебя плод стравила, а ты даже бровью не повёл, когда узнал. Красненькую выдал, и только. А что на царские сейчас купить можно?
Растопи колонку в ванной. Вымыться хочу.
Сказала жеобойдёшься!
Так дров, Степан Пудович, тоже не осталось. Керосину в примусе только-только хватит воды на чай вскипятить.
Подавай морковный, раз ничего другого не осталось.
Тебе и морковного жирно будет, кобель поганый.
Пока Поля раскочегаривала примус, Степан скинул на подзеркальник в прихожей перевязь и кобуру маузера. За ними последовал поясной ремень с патронной сумкой. Рядом примостился кисло пахнувший порохом наган с расстрелянными патронами, последней легла фуражка со звездой. Тужурка заняла своё место на вешалке. С помощью машинки снялись лайковые сапоги. Френч, портянки, галифе и даже нижняя рубаха были брошены прямо на пол у вешалки. Подхватив принесённый саквояж, хозяин удалился в столовую.
Полина, увидев гору вещей, только вздохнула. Подразумевается, что она всё это выстирает и вычистит до утра. Даже пистолеты. Правильно ей говорила Марфа: «Хозяева вернутся или нет, один Господь ведает. Если Стёпка пропадёт, никто его искать не будет. А ты и без него устроишься». «Грех это! Не по-божески» «А плод стравить по-божески? Он тебя пожалел? Вот и ты его не жалей».
Сквозь приоткрытую дверь виднелась золотая россыпь драгоценностей. Побледневшая девушка дрожащей рукой засыпала сушёную морковь в заварочный чайник. Помешала, чтобы лучше заварилась. Поставила стакан на поднос и вошла в комнату.
Поленька, милая, вотдарю. Я тебе дамский пистолетик давал, верни сейчас мне его.
Премного благодарна, Степан Пудович.
Нищенская подачка укрепила дух Полины, а требование вернуть подаренный ранее изящный браунинг окончательно разозлило. Пистолетвещь хорошая, полезная и дорогая. А следующая фраза, из которой следовало, что в планах Стёпки для неё нет ни малейшего места, успокоила совесть.