Без колебаний Фафхрд весело швырнул ее к краю крыши. К тому времени, как она с грохотом свалилась в переулок Убийц, Мышатник преодолел несколько оставшихся ярдов и прыгнул через пролет на крышу соседнего дома. Фафхрд приземлился рядом с ним.
Почти бегом Мышатник повел его среди леса труб, дымоходов, вентиляторов, установленных таким образом, что они всегда смотрели навстречу ветру, цистерн на черных лапах, зарешеченных люков, птичьих гнезд, голубиных садков. Такони пробежали по пяти крышам, пока не достигли улицы Мыслителей в том месте, где она пересекалась крытым переходом, наподобие того, что проходил между зданиями Роккермаса и Слеагра.
Когда они пригнувшись пересекли его, что-то просвистело мимо них и ударилось впереди них об ограждение крыши. Пока они спускались с перехода, еще три подобных предмета пролетели мимо их голов. Один ударился о квадратную трубу, упал почти у самых ног Мышатника. Он подобрал его, ожидая увидеть булыжник, и был удивлен, увидев большой мяч величиной с кулак.
Онисказал он, ткнув пальцем через плечоне теряют времени даром. Пращевики уже на крышах. Когда их разозлить, они действуют неплохо.
Потом они направились к юго-востоку через другой массив темных труб к тому месту на Дешевой улице, где верхние этажи так нависали над улицей по обеим сторонам, что легко было перескочить через прогал. Во время этого путешествия по крышам ночной смог, настолько густой, что заставлял их кашлять и чихать, поглотил их, и Мышатнику то и дело приходилось останавливаться, класть Фафхрду руку на плечо и высматривать дальнейший путь. Лишь позже, возле Дешевой улицы, они избавились от смога и снова увидели звезды, а черный клуб смога прокатился от них к северу.
Что это, черт возьми, было? спросил Фафхрд, но Мышатник лишь пожал плечами.
Ночной козодой увидел бы, как огромное скопление ночного смога расходится во всех направлениях от некоего места, находящегося неподалеку от «Серебряного Угря».
К востоку от Дешевой улицы оба товарища спустились на землю в задней части Чумного двора.
Тогда они, наконец, посмотрели друг на друга, на свои обернутые шпаги, грязные лица, на одежду, не ставшую чище во время путешествия по крышам, и начали хохотать. Хохоча, Фафхрд наклонился и принялся массировать ногу над и под коленом. Веселье продолжалось и тогда, когда они разворачивали шпаги, причем Мышатник делал это так, словно получил посылку с сюрпризом, и снова прикрепляли кинжалы к поясам. Напряжение отрезвило их, заставило забыть даже об отвратительных духах, но они не чувствовали желания выпить снова. Им хотелось лишь поскорее вернуться домой, плотно поесть, выпить горячего лахвеха и рассказать своим любимым девушкам о их безумной авантюре.
Плечом к плечу они зашагали к дому.
Освобожденные от ночного смога и залитые лунным светом окрестности казались менее вонючими, отвратительными, чем раньше. Даже Костлявый переулок обрел некоторую свежесть.
Они поднялись по длинной скрипящей, со сломанными ступенями лестнице с беспечной легкостью и, когда оба очутились наверху, Мышатник был уверен, что дверь мгновенно отворится.
Но она не отворилась.
Заперта на болтбросил он Фафхрду. Теперь он заметил сквозь трещины в ставнях какое-то оранжево-красное свечение. Потом с нежной улыбкой и голосом полным любви, в котором слышалась, быть может, тень тревоги, он сказал:Пошли спать, беспечные колдуньи.
Он дважды громко постучал в дверь, потом припал губами к трещине и позвал:
Алло, Мариан! Я цел и невредим. Привет, Блана! Твой парень делает тебе честь. Он оставил с носом воров Союза.
Изнутри не донеслось ни звука, если не считать шороха, такого слабого, что было непонятно, есть ли он на самом деле или только почудился.
Фафхрд наморщил лоб и принюхался.
Я чувствую запах паразитов.
Мышатник снова забарабанил в дверь. Опять никакого ответа.
Фафхрд отстранил его и широким плечом нажал на дверь.
Мышатник покачал головой и ловким движением высвободил кирпич, который до этого казался неотделимой частью стены и дверного косяка. Он просунул руку в образовавшееся отверстие. Раздался скрип отодвигаемого болта, потом еще и еще раз. Он быстро вытащил руку, и дверь отворилась.
Но ни он, ни Фафхрд не ворвались в нее сразу, как намеревались сделать, ибо они чувствовали запах опасности, смешанный со все увеличивающейся вонью какого-то мерзкого животного и легким сладким тошнотворным запахом, хотя и женским, но не запахом женских духов.
Они едва могли видеть комнату в оранжевом свечении маленькой ночной печки. Но свечение это было необычным, а каким-то странным. Печь была явно перевернута и теперь стояла, прислоненная к стене, у которой находился камин, так что ее маленькая дверь была открыта и смотрела в этом направлении.
Но сам по себе этот неестественный угол падения света внушал впечатление вывернувшейся вселенной.
В оранжевом свечении вырисовывались ковры, странно сморщенные в некоторых местах, так что в них виднелись черные круги в ладонь величиной. Они заметили свечи и эмалевые шкатулки, разбросанные под колоннами, и две низкие неправильной формы груды: одна у камина, другаяна золотом ложе, частично на полу возле него.
От каждой груды на Фафхрда и Мышатника смотрели бесчисленные пары широко расставленных, огненно-красных глаз. На покрытом толстым ковром полу, по другую сторону камина, блестела серебряная проволокаупавшая серебряная клетка, но птицы не пели в ней любовные песни.
Послышался звонкий звук металлаФафхрд проверил, хорошо ли двигается в своих ножнах Серый Прутик.
И как будто этот звук послужил к атаке, каждый из них мгновенно выхватил шпагу и плечом к плечу они вступили в комнату, вначале неуверенно, нащупывая каждый шаг.
Едва послышался звон вынимаемых клинков, как крошечные огненно-красные глазки заметались и забегали, и теперь по мере того, как мужчины все дальше проходили в глубь комнаты, обладатели этих глазок и маленьких стройных тел с длинными голыми хвостиками тоже пришли в движение. Каждое существо устремилось к одному из черных кругов на коврах и исчезло.
Отверстия явно были крысиными, недавно прогрызенными в полу и коврах, а красноглазые существачерными крысами.
Мышатник и Фафхрд устремились вперед, рубя их в бешенстве и отчаянии. Но настигли они немногих. Крысы разбегались с невообразимой быстротой. Большая их часть исчезла в дырах стен и у очага.
К тому же при первом яростном ударе Фафхрда шпага прошла сквозь пол, а когда он сделал третий шаг, раздался хруст, и он провалился ногой в пол по самое бедро. Мышатник метнулся мимо него, не обращая внимания на другие проломы в полу.
Фафхрд вытащил застрявшую шпагу, поднялся с пола и, не обращая внимания на занозы, последовал за Мышатником. Крысы исчезли. Мышатник совал в печь растопку, чтобы дать побольше света.
Самым ужасным было то, что хотя крысы и исчезли, две длинные кучи остались, значительно уменьшившись в размерах. Как теперь стало ясно видно в желтом свете печки, они изменили цвет и перестали быть черными, усеянными красными точками, но превратились в смесь черного и темно-коричневого с отвратительно пурпурно-синим, фиолетовым, бархатно-черным, снежно-белым и алым. Стали видны кровь, обнаженная плоть и кости.
Хотя руки и ноги были начисто обглоданы, а тела прогрызены насквозь, оба лица остались нетронутыми. Но это лишь делало картину еще более ужасной, потому что они были пурпурно-синими от удушья, с почерневшими губами и выскочившими из орбит глазами, искаженными агонией. Лишь черные и темно-каштановые волосы остались неизменными, лишь они и белые, белые зубы.
Пока каждый из мужчин смотрел на свою любимую, не способный отвести от нее взгляда, несмотря на волны ужаса, гнева и скорби, что все сильнее и сильнее бушевали в их груди, из черной впадины горла каждой из жертв выплыла, кружась, черная струйка. Она поплыла в сторону открытой дверидве струйки ночного смога.
Пол с треском обвалился еще в трех местах и вновь на время наступила тишина.
В подвергаемые жестокой пытке разумы мужчин проникли другие детали развернувшейся перед ними драмы: на полу валялись крысы, пронзенные кинжалом Бланы, кинжалом с серебряной рукояткой. Должно быть, эта тварь приблизилась раньше, чем ночной смог завершил свою колдовскую работу. Пояс и кисет Бланы исчезли. Инкрустированная серебряная шкатулка, в которую Мариан положила долю Мышатника от того, что они взяли у Фиссифа и Слевийяса, тоже пропала.
Мышатник и Фафхрд смотрели друг на друга. Их белые измученные лица горели безумием, но мужчины сразу поняли друг друга. Фафхрду не пришлось объяснять, зачем он сорвал с себя плащ с капюшоном, затем он схватил кинжал Бланы, отшвырнул труп крысы, и повесил его себе на пояс. Мышатнику не надо было объяснять, для чего он разыскал полдюжины кувшинов с маслом и, разбив три из них перед пламенем печи и подув немного, сунул три оставшихся в привязанный у пояса мешок, добавив к ним оставшуюся растопку и горшки с красным углем, и крепко завязал мешок.
Потом, по-прежнему молча, Мышатник подошел к очагу, и, не поморщившись, схватил пылающую печку и швырнул ее так, что она упала на пропитанный маслом ковер. Желтое пламя взвилось вверх.
Они бросились вниз по лестнице, которая оторвалась от стены и рухнула во тьму, едва они достигли земли. Им пришлось пробивать себе путь через обломки, чтобы вырваться в Костлявый переулок.
К этому времени пламя запустило свои яркие быстрые языки в один из нижних этажей дома. Когда они достигли Чумного двора, мчась вперед со всей скоростью, на какую только были способны, пожарный сигнал «Серебряного Угря» уже бил тревогу.
Они все еще бежали, когда впереди мелькнул переулок Смерти. Тогда Мышатник схватил Фафхрда за руку и заставил его остановиться. Высокий северянин вырвался и стал ругатьсялицо его все еще хранило бледность безумстваи сдался только тогда, когда Мышатник крикнул:
Подожди, лишь десять ударов сердца, чтобы вооружиться!
Он снял с пояса мешок и, крепко держа его за завязанный край, ударил им о камни. Удар был настолько силен, что разбились не только кувшины с маслом, но и воспламенители, и мешок у основания превратился в пылающий факел.
Потом Мышатник обнажил пылающий Скальпель, а ФафхрдСерый Прутик и они побежали. Мышатник на бегу крутил мешок над головой, раздувая пламя. Пока они пробежали Дешевую улицу и вбежали в Дом Воров, мешок превратился в настоящий огненный шар, и Мышатник, высоко подпрыгнув, зашвырнул его прямо в нишу над дверью.
Ночные стражи закричали от боли и удивления перед таким яростным нападением на их тайный пост.
Воры-студенты выскочили на крики и топот из находящихся впереди дверей и тут же отпрянули назад, как только увидели двух демонов, размахивающих длинными сверкающими шпагами.
Один маленький костлявый ученик, едва достигший десяти лет, забежал слишком далеко. Серый Прутик безжалостно пронзил его насквозь, хотя его большие глаза выкатились от ужаса, а маленький рот исказился от крика и мольбы о пощаде.
Впереди послышался ужасный воющий крик, от которого замирало сердце и вставали волосы дыбом, и двери начали захлопываться, а не открываться, пропуская вооруженных людей, о чем молились Фафхрд и Мышатник, полные желания убивать.
Если не считать света высоких, в решительных колпаках фонарей, коридор был темен.
Причина этого стала ясной, как только они кинулись вверх по лестнице. Струи «ночного смога появились на ней, возникнув как будто из ниоткуда.
Струи сделались как будто длиннее и более изогнутыми. Они сгущались и повисали в воздухе. В коридоре наверху они повисли от стены до стены и от пола до потолка, подобно гигантской паутине, и сделались такими плотными, что Мышатнику и Фафхрду приходилось разрубать их, чтобы пробиться, так, во всяком случае, казалось их умам, погруженным в безумие. Черная паутина немного заглушила повторяющийся сверхъестественный воющий звук, что послышался от седьмой двери и завершился на этот раз ликующим хихиканьем, таким же безумным, как те чувства, что испытывали нападающие.
Здесь двери тоже были закрыты. Мышатник, к которому на кратчайшее время вернулась способность мыслить, подумал, что воры боятся не его и Фафхрда, ибо их еще не видели, но скорее Христомило и его волшебства, несмотря даже на то, что использовали для охраны Дома Воров.
Даже комната с картой, откуда скорее можно было ожидать нападения, была плотно закрыта дубовой, окованной железом дверью.
Теперь для того, чтобы продвинуться вперед на один шаг, им приходилось дважды прорубать черную липкую и толстую, как веревка, паутину. На полпути между комнатой с картой и комнатой колдуна возник паук, вначале прозрачный и маленький, но быстро увеличивающийся до размеров волка.
Мышатник разрубил плотную паутину, образовавшуюся перед ним, отступил на два шага и стремительно ринулся на эту тварь. Скальпель прошел сквозь нее, разрубив точно пополам, и она лопнула, как пузырь, распространяя мерзкий запах.
Тогда Мышатник и Фафхрд рванулись к комнате колдуна. Она была такой же, как они видели в последний раз, если не считать того, что некоторые вещи удвоились, а некоторые и вовсе умножились.
На длинном столе и двух подогреваемых голубым пламенем кубах клубились и перекатывались две крепкие и извивающиеся веревки. Они двигались быстрее, чем черная болотная кобра, которая может прыгнуть на человека. Движение не только в приемниках, но и на открытом воздухе (если только воздух в помещении Дома Воров можно считать таковым) образовало барьер между шпагами вошедших и Христомило, который, как и раньше, стоял возле своих приборов. Только на этот раз он смотрел главным образом на Фафхрда иг Мышатника, лишь изредка бросая взгляд на воплощение своих монотонных бормотаний.
А у другого конца стола, где паутины не было, находился не только Сиовивин, но и еще одна крыса, огромная,1 уступающая первой лишь размером головы.
Из крысиных нор под столом смотрели блестящие красные глада.
В дикой ярости Фафхрд принялся рубить черный барьер, но веревки выскакивали из куба быстрее, чем он успевал их перерубить, а разрушенные концы вместо того, чтобы безжизненно повиснуть, жадно устремлялись к нему, как ползучие лозы.
Внезапно он перебросил Серый Прутик в левую руку, выхватил свой длинный нож и кинулся к колдуну. С молниеносной быстротой он рассек три пряди.
Четвертая и пятая несколько замедлили его действия, шестая почти остановила, а цепкая хватка седьмой положила конец его попыткам вырваться.
Христомило захихикал, показывая в усмешке хищные зубы, а Сиовивин затрясся в экстазе, поддерживаемый напарником.
Мышатник прибег к помощи Кошачьего Когтя, но результат оказался не лучшим, а худшим, потому что пока он действовал ножом, две пряди обвились вокруг его руки, а третья вокруг шеи. Черные крысы начали выскакивать из нор и рассаживаться вдоль стен.
Тем временем другие пряди обвились вокруг лодыжек Фафхрда, его колен и левой руки, едва не опрокинув его. Но, с трудом удерживая равновесие, он сорвал с пояса кинжал Бланы и взмахнул им. Блеснула серебряная рукоятка. Лезвие кинжала было бурым от запекшейся на нем крысиной крови.
Когда Христомило увидел это, улыбка сошла с его лица. Колдун издал странный жалобный крик, отпрыгнул от стола и поднял когтистые лапки, как будто пытаясь оградить себя от неминуемого.
Кинжал Бланы с легкостью прошел сквозь черную паутину, казалось, она просто распустилась перед ним, полоснув по поднятым лапам колдуна и по рукоять вошла в его правую глазницу.
Колдун тоненько вскрикнул и прижал лапки к лицу.
Черная паутина свернулась, как в предсмертной агонии.
Кубы разбились вдребезги, их содержимое растекалось по столу, загасив голубое пламя, хотя один край стола успел немного опалиться. С характерным звуком струящейся жидкости черная лава устремилась на мраморный пол.
С последним слабым криком Христомило подался вперед, все еще держась за глазницу, из которой все еще торчала серебряная рукоятка кинжала.
Паутина посветлела, как светлеют чернила, в которые плеснули водой.
Мышатник рванулся вперед и одним ударом уложил Сиовивина и огромную крысу раньше, чем те поняли, что произошло. Оба умерли мгновенно, едва успев пикнуть. Все остальные крысы повернулись и черными молниями юркнули в свои норы.
Потом исчезли последние следы ночного смога или колдовского тумана, и Фафхрд с Мышатником оказались одни с тремя трупами, лежащими у их ног. Казалось, что не только эта комната, но и весь Дом Воров были погружены в глубокую тишину. Даже лава, текущая из куба, прекратила свое движение и застыла, и край стола больше не дымился.
Безумие наших героев улетучилось. Все перегорело, осталась лишь пустота. Им не хотелось больше убивать ни Кроваса, ни других воров. Полным ужаса внутренним взглядом Фафхрд увидел жалкое лицо маленького вора, которого он убил в своей дикой ярости. Лишь скорбь осталась с ним, скорбь, не уменьшающаяся ни на йоту, но лишь возросшая и скорее даже растущая откровенность от всего, что их окружало: от смерти, беспорядка в воровской комнате, от всего Дома Воров, от всего города Ланкмара, до последнего его вонючего переулка.