Однако спустя несколько часов озеро так и не показалось, друзья давно уже въехали в горы. Но тут они увидели затерявшийся одинокий дом. Одноэтажный, широкий, с раскидистой крышей. Перед досчастым ярко-оранжевым строением толпилось несколько повозок, а сбоку скромно стоял колодец. Путники остановили лошадей, и Уна, подойдя к двери, постучала. Дверь заскрипела, и к ребятам на крыльцо вышел ссохшийся, древний дедушка в причудливой шляпе.
Приветствую, молодые люди! Чем могу помочь? как-то суетливо и беспокойно пробубнил старик. Мы начинаем, уже начинаем! Если вы прибыли на лекцию, то нужно было записаться.
Из-за странно шипящего акцента друзья с трудом различили сказанное. Уна мигом сообразила:
Конечно, молва о ваших чудных лекциях дошла до нас с южных земель Германии! А вот о необходимости записыватьсяне дошла. Простите нам опоздание и халатность. Не позволите ли нашим младшим сестрам и брату поприсутствовать? И нельзя ли нам пока напоить измученных лошадей?
Черты лица дедушки смягчились, глубокие морщины вокруг уголков губ разъехались.
Только быстро, занимайте оставшиеся места в последнем ряду! и Марс, Хана и Линн скрылись в доме. Колодец к вашим ушлугам, прошамкал старик, а после можете заглянуть на чай с родителями, первая дверь шлева, и чудной человек скрылся в прихожей.
Милый дедуля, приподнял брови Кьярваль, старая школа.
А тем временем ребята заглянули в указанную стариком комнату. С боковой стены просторное помещение освещали два огромных квадратных окна. В четыре ряда стояло несколько десятков миниатюрных складных струганных стульчиков. Пустовали все, кроме семи в первом ряду, занятых детьми и подростками на вид от восьми до пятнадцати лет. Самый маленький мальчик не доставал до пола и болтал вразнобой ногами, положив голову на плечо девочки постарше. Марса резанула неожиданная острая печаль от открывшегося вида. Большинство безмолвных печальных предметов мебели пустовали. А несколько счастливых деревянных обладателей живых детей на своих сиденьях обращались в сторону стены с прикрепленным полотном в белой раме. Марс и Линн заняли места в первом ряду, а Хана приблизилась к картине.
На ней изображался унылый, не совсем понятный сюжет. Приглушенные тона только оттаявшего водоема. Прямо из толщи прозрачной воды поднимаются черные стволы сухих, безжизненных деревьев, какие бывают только на границе зимы и весны. На плане поближесилуэт женщины с коромыслом, в чепце и длинном теплом платье. Облик простого рабочего человека. Но стояла она не на берегу, а на странных плотных теняхто ли камнях, всплывших к воде, то ли балансируя на проплывающих бревнах. Оттенки картины исторгали сон и тоску. «Скукота» подвела итог Хана. Она повернулась в сторону окна. Там обозначались заснеженные верхушки, уже пробилась девственно-нежная альпийская трава. Не слышала, но знала, что распевались птицы. И пришла к выводу, что придется потерпеть и послушать с заинтересованным видом старика, вдыхая запах лекарств и пыли.
Наконец дедушка вошел в зал, положил шляпу с небольшими полями на столик рядом с картиной и широко улыбнулся.
Доброго дня! от ворчливости и суеты в нем не осталось и следа, лицо просветлело и разгладилось. Для новоприбывшихменя зовут дедушка Турия, художничаю и преподаю здесь уже двадцать пять лет.
Изменившееся настроение старика притянуло Хану, ее мысли вернулись из-за окна и перетянулись нитями между ней и художником. На подбородке его девочка заметила мазок салатовой краски. Нежный молодой голос перебил запахи и сонное настроение.
На полотне вы можете видеть ледяную прозрачную воду и борющуюся за жизнь женщину. Она старается справиться со швоими ежедневными обязанностями, геройствует, переминаясь с ноги на ногу на головах трех мужчин.
Зрачки Ханы сузились от внимательности, она присмотрелась. По бесцветной воде заходили блики, ее спокойные движения облизывали стволы. А женщина цеплялась, изгибая свод стоп, за волосы бедных тонущих людей. Девочка в ужасе огляделась. Марс и Линн по соседству сидели со спокойно-вовлеченными лицами, а вот ребята по правую руку разделяли ее ошалевшие чувства. Хана снова вперилась в полотно. Крестьянка потеряла равновесие и грузно упала в воду. Стремительно затекающий жидкий лед заставлял ее судорожно хвататься за все головы сразу, но коромысло она не отпускала. И как Хана сразу не почувствовала это отчаяние, эту бессмысленную борьбу за жизнь. И не разглядела в опорах женщины полуживых людей. Она топила других, а оттого еще быстреесебя. Но времени заметить безнадежность метода не было, леденящие потоки поглощали тепло с кожи, грозя полной потерей чувствительности.
Быстрый взгляд на художника. У того в глазах стояла мутноватая влага, последними силами удерживаемая веками. Но азарт взгляда легко просвечивал и сквозь непрозрачную старческую слезу. Женщина уже слабее боролась за жизнь, все еще сжимая коромысло, утягивавшее на дно, казавшееся в кристальной воде обманчиво близким.
Художник закончил лекцию. Девочка поняла, что она не услышала ни одного отдельного слова или предложения. Информация слилась в поток и оживила картину. Немногочисленные слушатели зааплодировали. Он опустил верхние веки, из-за чего соленая жидкость все же преодолела преграду нижнего века и сорвалась на щеку. Он улыбался, опустошенный и наполненный, и смущенно повторял: «Не стоит, не стоит, вы же знаете, как я это не люблю».
Встав со стульев, девочка шепнула Марсу:
Картина двигалась? Умоляю, скажи, что я не сошла с ума.
Мм, в каком-то роде, Марс заинтересованно посмотрел на Хану. Думаю, тебя стоит подойти дедушке с этим. А после обсудим.
Девочка отозвала старика Турию и поделилась похожим на мираж воскрешением событий на картине.
Не могли бы вы показать мне еще картины? Где вы учились мастерству?
Проводить экскурсии мне сегодня, увы, некогда, деточка. Но умения с превеликим счастьем подарил бы такой восприимчивой юной душе. Вы можете учиться у меня и с течением времени узнаете секреты оживления мертвого. Они вовсе и не секреты, но требуют времени и внимания к себе.
Как бы мне хотелось остаться! Но не могу. Разрешите вернуться после завершения нашего похода?
Запретить не могу, но оживлять я умею только людей на холстах, не настоящих, уж тем болеене себя. Мне уже очень много лет.
Говорить так было жестоко, но Хана приняла все обстоятельства и пообещала вернуться. После она вернулась к Марсу, а Линн ускользнула к остальным. Нестандартная, затерянная в горах аудитория опустела, лишь мальчик ждал ее на последнем ряду и наблюдал за диалогом художника и переменившейся за час подругой. Девочка приблизилась с жадными, лихорадочными глазами и присела на соседний стул.
Забавно. Пока ты говорила с художником, я вспомнил о часах, проводимых в норе, которую ты посещала. Мое выражениеслова. Легко вспомнить, как привычные ароматы сена и сырой земли заставляют брать перо и плести узоры из букв. Постепенно из беспорядочных и абстрактных конструкций начинают проступать силуэты, а послевсе ярче вырисовываются живые существа, становящиеся не менее дорогими, чем живые. Кажется, ты нашла свое выражение, созвучный вид искусства. О чем удалось договориться?
Мальчика иногда пугала Хана, но это было даже приятно. Он встретил бесформенную внутренне, боящуюся всего, в том числе и себя, девушку. Каждый день во время неспешных разговоров он деликатно называл ей ее эмоции, будто описывал человеку, никогда не смотревшемуся в зеркало, как он выглядит. И теперь Хана напоминала бурный Як: ее чувства напоминали первобытный поток, она пользовалась пониманием себя и купалась в нем, проявляла себя прямо и диковато. Наслаждалась не столько окружающей природой, сколько своей внутренней, даже более разнообразной и неистовой, открывшейся только после подъема на поверхность и аккуратного прощупывания окружающего многоцветного мира. Ощущения заострились, раскрылись веером, палитра каждый день прибавляла в оттенках, по сравнению с той грязной воющей кляксой спутавшихся в один клубок ощущений и разрывающей от смутного непонимания и брожения вслепую. Притом Хана уже научилась выражать и понимать, но еще не научилась контролировать и обдумывать. Сие действие обязательно маячит впереди, но пока ею можно было залюбоваться. Как минутами и часами он смотрел на своевольную завораживающую реку.
Он разрешил мне приехать к нему учиться. Только намекнул, что стар и болен.
Так ты собираешься остаться на поверхности после похода?
Было бы прекрасно не только остаться, но и вытащить сюда весь Гардасхольм. Но что-то мне подсказывает, что уже не для всех это возможно. Вряд ли возрастные жители смогут также приспособиться, как мы с Линн. Но что я знаю точнок дедушке Турии я обязательно вернусь, в решительности голова дернулась, а на лицо полился каскад волос, вырвавшийся из-за уха.
Марс только шумно выдохнул и кивнул. Ребята вышли из аудитории с сиротливой толпой стульев и заглянули в комнату, где теперь собралась многочисленная компания. Дети и несколько родителей, путники и Турия во главе стола. Одна из матерей уверила старика не подниматься с места и разлила в пустые кружки, напротив которых уселись Марс и Хана, крепкий жгучий кофе. Марс почти сразу попросил любезную женщину остановиться и долил в крупную некофейную кружку сливок из кувшинчика неподалеку. Отпив, он почувствовал, как пищевод и желудок обволакивает теплота дома. Вкус, в котором сливки преобладали над кофе, смягчали и укрощали его горечь. Рядом Хана прихлебывала чистый, концентрированный эспрессо с гримасой лимонной мякоти во рту, но гордая и довольная.
За столом бушевала оживленная беседа, мужчина рьяно восторгался учителем своей дочери, привстав за столом. Его рыжая борода чуть ниже кадыка ходила вверх и вниз. Ярая жестикуляция сопровождала каждую фразу. Италия (не) за горами, с теплой смешливостью вспомнил Марс.
Этот человек дал дело жизни мне, а теперь продолжает делать это для моих детей, и мужчина чмокнул в макушку сидящего рядом Турию. Когда выбор был между выпасом овец и выуживанием ценностей из карманов на базаре, между обедами и сапогами, я встретил его и теперь обязан всей жизнью, расчувствовался ученик художника.
Кофе был допит, лошади напоены. Турия сообщил, что на протяжении пути будут попадаться одинокие колодцы, прикрытые обычно растительностью, и набросал схему их расположения. Компания расселась по коням и выдвинулась. Небо расчистилось, и альпийские пейзажи предстали во всей красе. Ребята, кроме Калле, впервые покинули свои маленькие, затерянные в северном лесу городки, и сразу погрузились в лицезрение такой масштабной красоты. Они выкручивали головы как совы, чуть ли не на триста шестьдесят градусов.
Когда восторг в Марсе немного улегся и остался на дне живота свернувшимся восторженным клубочком, мальчик вспомнил о Тахиярви. Злость на Эир по мере отдаления от дома утихала. Злость Ханы после случая на болоте смягчилась, но он чувствовал, как она вся напрягается в его присутствии. Однако бороться больше не хотелось, он устал. Наблюдая за собой, а еще более внимательноза происходящим с друзьями, он все больше удивлялся тому, как мало он понимает. Как сложно формируется поведение в каждом конкретном случае, и теперь скрытность Эир не казалась ему такой уж абсурдной и бесполезной. Случай с Кьярвалем резанул его уверенность и слепую отвагу. Решился бы он, не моргнув глазом, поделиться с Эир, причинить и ей такую же боль? Да, но
Хана тщетно пыталась заправить надоедавшую прядь за ухо, чтобы она не закрывала лицо при каждом хоть немного сбившемся с ритма шаге коня. Она злилась, больше всегона себя. Девочка вспоминала свое поведение, когда Марс первым пришел на помощь. Она давно уже поняла, что мальчик не подозревал о демонах мужчины, для него Гисли на протяжении многих лет оставался харизматичным наставником и приятелем. При воспоминании о тягучей сладкой улыбке обидчика Хану затошнило, лошадь насторожилась, завеса волос вновь упала на глаза. Одним словом, стыд за поведение с Марсом разгорался, особенно теперь, когда другу явно было еще хуже, чем ей. И распалялся он тем сильнее, чем яснее она понимала, что ее упрямство сильнее разума. И внутренняя охрана не хочет, чтобы Марс приближался. Ведь мальчик все недели знакомства с поверхностью был рядом, описывал ей ее же чувства, рассказывал тонны интересного и смягчал грохочущие вокруг силы. Из-за этого мир над землей тесно переплелся с Марсом, отдельно, без мальчика, его не существовало. И теперь, после того, как он подвел Хану, ей казалось, будто это сделал не всего один человек, а ополчилась недоверием вся поверхность. Однако, после встречи с Турией будто бы заполнилась существенная часть той серой бездонной пустоты, куда утекали все радостные чувства, не успев толком родиться.
Девочка ехала, и мысли стучали в ритме лошадиного аллюра, подстроившись. Думала и старалась мыслями перекрыть безмолвное и недоброе глубокое чувство, достать на свет.
Между тем норовистая лошадь Линн постоянно без необходимости переходила в галоп, дразнила. Поладить с ней девочке пока мешала робость. Кони напрочь отвергали это и смежные чувства. Другое делоГром. Пес был куда деликатнее и нежнее, и определил скромную Линн второй хозяйкой. Теперь он бежал рядом с ней и недовольно порыкивал на вредничавшую лошадь. Именно возможность завести собаку заставила Линн принять решение остаться на поверхности после возвращения. Этот медведь принял ее полностью и не гнушался подрагивавшей поначалу руке, тянувшейся к его уху. Терпимость пса покорила ее, он коренным образом отличался от копытных. С лошадью нельзя было дать слабину, малейшая провинностьи ее поведение меняется. Собаки же глядели куда-то дальше, на открытое сердце и беззлобные намерения. И всегда давали людям бесконечные шансы. Именно благодаря Грому она поладила и с остальными надземными животными. Он показал, что бояться нечего, но если все равно боишьсяничего страшного. После знакомства с псом она стала проще относиться и к остальным.
Кьярваль и Калле ехали последними и тихо переговаривались. После воссоединения они не могли накупаться в разговорах друг с другом. Какое-то невозмутимое, одно на двоих спокойствие поселилось в мужчинах. Хотя волноваться поводов хватало: оставленные ключевые дела городков, неизвестность о состоянии их детищ. Но и в Гардасхольме, и в Тахиярви остались люди, в компетентности и надежности которых сомневаться не приходилось. Если те находятся в добром здравии, то в благополучии поселений можно не сомневаться. Теперь обсуждения братьев с дел переключились на людей, для которых эти дела вершились. Хоть жители противобережных городов и очень отличались, суть не менялась: рабочие не упускали случая обвинить ключевые фигуры в корысти, заговорах и хитрости.
Желая отдавать жизнь науке, вынужденно отрываешь львиные куски своего времени и бросаешь их на решение общественных задач, за которые кроме тебя никто и не возьмется. Усталость от необходимости «быть выше», понимать психологию и то, что они и не придают серьезного значения своим претензиямвыматывает. Притом, запереться в лаборатории и общаться только с учеными центранедостижимая мечта. Пока разрушающий смысл пустой злобы и ее последствий дойдет до этих, также уставших, работяг, все уже полетит в тартарары.
Да просто выплескивая злость, они не сознают ее урона. Ведь ты такой властный, а значитнеуязвимый. А значит можно и от нечего делать покидать в тебя камнями. То, что я всегда на виду, без минуты личного времени, без сантиметра личного пространства вкладываю каждую потребленную калорию в развитие городамоя обязанность, с которой соскочить не получится. Мой крест, если угодно, но нести его я рад, пока могу. И пока хватает терпения относиться к кидающим камнями как к достойнейшим существам, просто проявившим усталость.
Кьярваль покачал головой:
Слышал о нападении на твой дом. Мои соседи хотя бы ограничиваются анонимными записками и косыми взглядами в спину, которые невозможно физически не почувствовать. Кажется, что по возвращении домой обнаружишь на пальто прожженную дырку. И после этого вспоминаешь, как оставил сердце и мозг в лаборатории: именно уединение, ощущение таинства и малодоступного знания покорило меня-подростка. О помощи людям я тогда и не помышлял.
Черт. Преклоняюсь перед тобой, ибо от слов про записки и взгляды холодок пробежал по спине. Наш вспыльчивый народ в случае чего сразу столпится с факелами у двери, никаких экивоков и кокетства, оба залились смехом. Мне очень помогает знание и его регулярное подтверждение в виде поддержки. Ведь, в конце концов, жизнь сама предоставила мне все обязательства, которые я выполняю дома. Все проблемы, которые я решаю, приносят мне именно люди. Как и ты, к власти я никогда не рвался, но люди чувствуют, где сила. Поддержка большинства не дает опустить хвост. Да и, пожалуй, если бы я каждый день не вертелся, жонглируя чужими заботами, то сошел бы с ума от безделья, энергия сожрала бы меня изнутри, поделился Калле.