К сожалению, вскоре ундины прекратили движение, тягучий водный полет закончился. Кьярваль в разочаровании приподнял веки. Под конец пути он плыл с закрытыми от блаженства глазами, старался сосредоточиться на ощущении, запомнить его. Полурыбы тут же упорхнули из виду, а зрелище, открывшееся ученому, мгновенно отрезвило его.
Недалеко от Кьярваля в толще воды парил силуэт человека. Подплыв ближе, ученый ужаснулся: те самые змееподобные водоросли в нескольких местах проросли его тело насквозь. Человек «лежал» лицом вниз, нижнюю часть лица покрывала густая, аккуратно выстриженная золотистая борода. Кьярваль огляделся, убедившись, что ундины покинули его. Без особой надежды он взялся за запястье незнакомца, чтобы проверить пульс. В груди резко закололо, голова закружилась, ученого будто снова вели в потоке воды ундины, но теперь в десятки раз быстрее.
Глава 19
Кьярваль мучительно кашлял, рвота болотной водой не прекращалась. Марс поддерживал ослабевшего ученого за плечи. Калле, со стекающей с головы водой, только что вылезший из лужи с обмякшим телом брата, плакал от облегчения. Чувство неизбежности горькой потери покорно отступило в хилый жидковатый лес.
Кьярваль, ты не должен сдерживать кашель, необходимо выпустить воду до последней капли, Уна на корточках сидела напротив ученого и спокойно давала инструкции.
Начав полноценно дышать, мужчина заметил боль в правой руке, непроизвольно сжатой в кулак, кожа побелела от напряжения. Окруженный спутниками, он раскрыл руку.
Что за камешки? заглянул через плечо Марс.
На ладони еле умещались причудливой формы твердые образования. Кьярваль поднес их поближе к лицу, чтобы рассмотретьсемь штук.
Что ты делал там, черт бы тебя побрал!? вскричал Калле и провел руками по лицу, сбрасывая воду. Что еще за цацки?
Это не цацки, произнес помрачневший Кьярваль, это запястные кости человека.
Тяжелая пауза продлилась, кажется, очень долго. Ученый пребывал в уверенности, что переживает видение от потери сознания, даже во время происходившего несколько минут назади встреча с полурыбами, и быстрое плавание под руки с этими сильными существами. Мужчина не питал иллюзий. И только теперь смотрел на ладонь и переосмыслял прожитое как действительно случившееся. Он начал сбивчиво рассказывать друзьям о произошедшем в этом странном озерном омуте.
Кому-нибудь знаком мужчина примерно моего возраста, мускулистого телосложения. Больше всего бросилась золотистая роскошная борода, из-за нее толком не успел рассмотреть лицо, пока тянулся к пульсу.
Брат ученого бросил встревоженный взгляд на юного друга. Тот осел на землю.
Похоже на Ансгарда, отца Марса, тихо сказал Калле.
Хана, словно выпущенная стрела, бросилась обнимать друга. Она без слов села рядом и оплела его руками, сцепив замком на дальнем плече. Марс уткнулся лицом в ее локтевой сгиб и задрожал всем телом. Девочка усилила объятие. Раздался нежный, убаюкивавший всех голос Линн:
Милый Марс, не стали бы существа подавать такой знак, если бы все было потеряно. Уверена, это предупреждение, или призыв набраться сил, терпения, да что угодно. Ведь вспомните, ундины пребывали в уверенности, что Кьярваль погрузился именно за этим видением, ему это было нужно. Значит, оно символизирует точно не безнадежность и смерть отца Марса.
Действительно здравая мысль! поддержала Уна. Марс, скорее всего, Ансгард ждет подмогу в виде сильных, не падающих духом близких.
Дыхание мальчика сбилось, и он содрогался на выдохе. Но пелена отчаяния спала с мокрых глаз.
Наверное, стоит выдвигаться. Отличный выдался обед, друзья. Погрызем сухари по пути, резюмировал Калле.
Подготовленные ингредиенты для супа и котелок сиротливо лежали, не нашедшие применения, рядом с потухшим дымившимся кострищем, оставленным без присмотра.
Глава 20
В этот день компания успела засветло доехать до места ночлега. Оно располагалось у фермеров, построивши отдельный от собственного простенький домик, содержавший только самое необходимое, для таких же путников. Их хозяйство находилось в километре от города. Их жилище отличалось скромной обстановкой, провинциальностью, но довольно внушительными размерами. Вдали уже обрисовывались Альпийские вершины, к которым предстояло подступить уже завтра. Фермер объяснил, как при желании добраться до трактира и бара. А хозяйка также уверила, что сегодняшний ужин и завтрак следующего дня входят в стоимость ночлега.
Все, кроме Калле и Кьярваля решили остаться ужинать на ферме, а братья выдвинулись в город. Компания расселась в большой семейной столовой вместе с четырьмя детьми фермеров, самому старшему из которых было лет 14. Хозяйка подала жесткую говядину и сладкую ярко-желтую картошку, а также кружки с горячим какао. Бодро стучали ложки по тарелкам, а затем завязался разговор с четой фермеров о маршруте путешественников. Иногда вносили важные правки дети.
А братья тем временем неспешно шагали по грунтовой дороге в направлении городского бара. По пятам деловито ступал Гром, которого Калле захватил с собой. Не то, что бы пес у него спрашивал, но официально оставался хорошим мальчиком.
Небо не расчистилось, но на западе показалось заходящее солнце, окрасившее тучи над головой в грозный фиолетовый цвет. Предгорная местность состояла из спусков и подъемов, ферма находилась выше, и теперь уставшие мужчины спускались, не прилагая никаких усилий, подгоняемые естественным наклоном. Предальпийские пейзажи уже начали приобретать картинную сказочность. Заснеженные розоватые, освещенные заходящим солнцем вершины, раскиданные тут и там отары кудрявых, довольных жизнью овец, насыщенная, словно подкрашенная гуашью трава.
При внедрении в город пейзаж сменился разноцветными, преимущественно трехэтажными домиками, вечерними огнями, расставленными повсеместно вдоль дороги скамейками. Калле скучал по городкам, а особеннопо Тахиярви. Кьярваль же возбужденно вертел головой по сторонам. Конечно, миновали они и готический шпиль миниатюрного местного костела, в ста метрах от которого обнаружили бар, о котором говорил фермер.
При входе в него звякнул дверной колокольчик, но в баре не было ни единой души. Не только посетители, но и персонал, включая даже бармена, отсутствовали. В баре царил полумрак, разбавленный в основном светом с улицы, проникающим через широкие окна-витрины. Но вывеска смотрела на улицу стороной со словами «Добро пожаловать!», выжженными по дереву. Всё помещение состояло из древесины глубокого темного, почти черного цвета. Гигантская барная стойка, захватившая треть зала, была из него же. За ней громоздились широкие полки, уставленные бутылками. Стеклянные сосуды стояли в один ряд этикетками к потенциальным посетителям и маняще вздрагивали бликами света, так как за ними на каждой полке горело по миниатюрной свече.
Братья переглянулись. Они смутились, но не настолько, чтобы покинуть бар, и расположились за столом у окна с видом на засыпающую улицу. А сенбернарпод ним. Калле сходил за барную стойку и в шкафчиках нашарил стаканы и буханку свежего чесночного хлеба с толстой и хрустящей, слегка передержанной в печи коркой. С полки снял бутылку граппы и плеснул понемногу в стаканы. Запихнув буханку под мышку, он принес добытое к столу.
Гром деловито забрался под стол с изяществом болонки, не обращая внимания на свои масштабы. Калле сел напротив брата и жадно наблюдал, как тот движется, отпивает из стакана, по привычке растирает подушечкой пальца переносицу. Слева за стеклом текла засыпающая жизнь, изредка проплывали компании молодых людей. Рядом сидел дорогой человек, который вырос в полную противоположность ему самому. Ониолицетворение того, как среда и окружение формируют человека. Бледное лицо, неустойчивый взгляд, деликатное поведение. Но наедине с Калле в ученом показывался прежний огонь, тот, который они разделили на двоих еще при рождении. Сейчас в этом пустом баре братья могли почти не разговаривать, а просто смотреть друг на друга и тем самым куда глубже и красноречивее обмениваться репликами. Ведь в наполненных народом общественных заведениях провинциальных городков любой крик души мгновенно подмечается любопытными окружающими носами и душится в зачатке. «Вы надумали проявить себя, вздохнуть полной грудью, проявить нежность, не сочетающуюся с вашим внешним обликом, пуститься во все тяжкие?» И цепкие пальцы хватают за щиколотки, дергают и тянут, пока не вернут взлетающее тело. И вот всем снова спокойно и уютно, равновесие восстановлено.
Братья же в пустом помещении попивали граппу, не отрывая глаз друг от друга. Один раз уже оторвали, и это затянулось слишком надолго. В детстве они придумали игру, чтобы научиться понимать друг друга без слов в любых обстоятельствах. Садились напротив и тот, кто вел, заранее придумывал простую небольшую историю в нескольких предложениях или животрепещущую тему. Необходимо было думать о предмете, который хочешь выразить, нырнуть в него всеми мыслями. Эмоциональный посыл, настроение не заставляли себя ждать. А поскольку братья росли вместе и видели одни вещи, читали одинаковые книжки, игра с самого начала стала приносить плоды. А так как угадывать было очень приятно и удивительно, упражнялись очень часто. И со временем взгляды их, настраивавшиеся друг на друга, приобретали ясность и все более конкретный посыл.
Теперь, вспомнив об одном человеке, братья разулыбались, и Кьярваль прервал молчание:
Как же Марс, один в семье, смог так читать всех окружающих, если мы потратили десятки, сотни часов, чтобы сонастроиться только друг с другом?
Этому парню палец в рот не клади. Зато, научившись общаться с тобой, я заметил, что могу закрываться от других таких «чтецов», и Марс не видит меня как на ладони, если я не хочу. Из-за этого я для негозагадка и авторитет, так как мальчик не понимает природу и источник моей возможности. Надеюсь, он не узнает как можно дольше.
По работе в Штрудхарте я тоже заметил, что следующее поколение щелкает как орешки задачи, над которыми я мог ломать голову часами. И делают это так непринужденно, не понимая, что произошло и что тебя так удивило. Наверное поэтому родители так часто пугаются своих детей, стараются спустить на землю. Не со зла, не от отсутствия любви, а от трепета перед их скоростью и умом.
А ведь и мы с тобой превратились в таких взрослых!
Видимо, это неизбежно, Кьярваль сделал финальный глоток. Видимо, для яркого сияния талантов наших новых солнц им нужно бунтовать и сражаться с нами. Или второй вариантвзрослым суждено быть увальнями с ленивым стареющим умом, цепляющимся за давно изжитое и не актуальное.
И почему мне больше нравится первый вариант? Калле засмеялся. Но и многолетняя внутренняя работа зрелых людей дает свои плоды, согласись. Пусть некую подвижность мы начинаем терять, но обретаем кое-что. Стержень и спокойствие, от которых я еще далек, уверенность в некоторых вопросах, накопленная годами копания и узнавания. Однозначно есть свои плюсы в старении, он подмигнул брату.
Сказал юноша чуть за тридцать, глаза Кьярваля метали в брата смешливые лучи.
Услышав оживление и громкие голоса, из-под стола вылез Гром и стал в ритм общего веселья махать хвостом. Мощными ударами он двигал стулья позади себя, но даже не замечал этого. Пес как бы смеялся и участвовал в разговоре, но взгляд его иногда срывался и совершенно случайно падал на оставшуюся горбушку едва теплого чесночного хлеба. Будто бы не съел огромную миску каши с кусочками мяса, больше напоминавшую ведро, на ферме. Братья отодвинули стулья, Калле пошарил в кармане и высыпал на барную стойку несколько монет. Мужчины, сопровождаемые медвежьим силуэтом, вышли в ночь, снова звякнув дверным колокольчиком.
Глава 21
Выехав из фермы поутру, путникам казалось, что до гор рукой подать, и озер по обеим сторонам дороги перед самым въездом на горную тропу они достигнут к обеду. Однако исполины обманывали, отдаляясь, тропа лентой убегала вперед, будто растягиваясь с каждым шагом лошадей.
К подножью первых гигантов добрались уже перед самым закатом, а озера с обеих сторон от тропы, чудом не поглотившие ее, оказалось, состоят вовсе не из воды. Сочно-зеленые травяные луга сменила армия голубых альпийских незабудок. Цветочное море бурлило из-за неровностей рельефа, а от того, что видимость ограничивалась холмами, полностью покрытыми нежными созданиями, создавалась его безбрежность. Вершины холмов сливались с пока еще непорозовевшим небом.
Хана заливисто засмеялась от переполнявшей ее красоты, рвущейся наружу. А после в смущении прикрыла рот рукой. Все улыбались с приоткрытыми ртами, будучи не в силах слезть с коней. В головы ударила горечь специфического аромата.
Предлагаю заночевать здесь! объявила Уна. Предложение не обсуждалось.
Кони, снисходительно поглядывая на всадников, выедали редкие травинки меж цветов. А вся компания вместо подготовки ко сну бегала по полю, играя в догонялки. Договариваться не пришлось, просто Калле снял длинный плащ и подошел к Хане, дотронулся до ее плеча. Угли глаз загорелись и заплясали, девочка переняла азарт и проделала то же со стоящей поблизости Линн, после чего отбежала на несколько шагов. Дальше творилось что-то невообразимое: всплеск смешков, сокрушенных взвываний водящего, бьющая ключом энергия. Кто-то поддавался, а кто-то отдал весь свой азарт. Через полчаса друзья попадали в цветы, задыхаясь и еще посмеиваясь. Только тогда они заметили, что небо покрыто щедрыми малиновыми мазками кисти небесного импрессиониста, а солнце нырнуло в цветочное море и теперь наслаждалось прохладой свежих голубых лепестков, покрытых росой. У Линн промелькнуло, что никогда еще она не чувствовала себя так близко к кому-то из людей и взяла за руку лежащую рядом Уну. Та ответила крепким, но аккуратным пожатием. Вот теперь можно было браться за организацию спальных мест.
Наутро первой открыла глаза Линн и разбудила Хану. Шепотом предложила поискать ветки для костра, а сначаладеревья.
Они шагали ранним утром по полю. В ноги им врезались цветочные волны. Небо было усеяно крошечными тучками самой разной формы, всех оттенков серого, синего, желтоватого. Они пушились, объемом и количеством занимая все небо. Теснились, натыкались друг на друга, и оттого толклись на одном месте, будучи не в силах сами разрегулировать движение. Казалось, если остановиться и понаблюдать за ними продолжительный отрезок времени, тучки не сдвинутся с места ни на сантиметр. Им определенно требовалась твердая рука ветра, которая расчистила бы это столпотворение. А пока на небе не оставалось ни единого чистого голубого кусочка.
Девочки на ходу обсуждали свои ощущения и то, как они изменились за недели на поверхности. Они уже совсем иначе воспринимали силы природы. В особо мягкие, безветренные дни, сидя на конях, девочки даже подставляли лица солнцу, правда, все еще пребывая в солнцезащитных очках. Но когда теплые, но еще нежные апрельские лучи-лапки прикасались к бледной коже, под ней будто разливалось благодарное медовое тепло.
Когда ветер тихо-тихо шепчет, а не разгуливается в полную силу, я стала чувствовать это, будто он играет, кокетничает, а не рьяно набрасывается, возбуждая во мне тревогу, поделилась Линн.
А вот я по-прежнему его терпеть не могу. И даже вчера, во время игры в догонялки, когда в незабудковом море стоял полный штиль, слабые дуновения, создающиеся встречным воздухом во время бега, царапали меня по щекам.
Даю мизинец на отсечение, что это пройдет. Ведь я провела на поверхности куда меньше времени. Твой организм дольше адаптируется, уверенно заявила Линн.
Наверное, остается только ждать, согласилась Хана, но странное чувство начало вить гнездо где-то глубоко в животе.
Девушки дошли до дерева, одиноко расположившегося на расстоянии около километра от их ночлега, и собрали ветви, валявшиеся у корней.
По возвращении в импровизированный лагерь компания уже хлопотала, собираясь и готовя завтрак, ветки оказались как нельзя кстати. Гром радостно прыгал вокруг вернувшихся Ханы и Линн, недоумевая, как мог проспать прогулку. Каждому досталось по миске сваренной на воде овсяной каши с ложечкой мандаринового варенья от доктора. Компания с аппетитом поглощала завтрак, сидя в круге и видя только плечи и лица друг друга над голубыми шляпками высоких цветов. Волосы на макушках колыхались и взлетали под действием легкого ветерка в луговом танце, а утренний неинтенсивный свет делал каждое сонное лицо чистым, счастливым и по-кошачьи довольным.
Глава 22
Через несколько минут после трапезы путники уже были собраны и сидели в седлах.
Теперь поскорее бы встретился водоем, лошади хотят пить. Благо мне говорили, что озер раскидано на протяжении пути, как незабудок на этом поле, прокричал первый в шеренге Калле.