Тем временем девочка успевала проживать два полноценных дня за одинк смене в Штрудхарте добавились каждодневные вылазки в чужой город с целым получасовым путешествием до него по поверхности. Налаживалось почти полноценное общение с Марсом во время дороги до конюшни. Тот с открытым ртом выслушивал подробности устройства Штрудхарта, ведь в Тахиярви верхом технологий считался летний душ.
А вот с лошадьми всё шло не так гладко. Калле каждый день знакомил девочку с многочисленными обитателями конюшни. Хану поражало, как миниатюрный элегантный человек превращался в повелителя мускулистых гигантов, они оживлялись при его появлении и льнули носами к смуглым щекам. Когда же очередь доходила до Ханы, кони настораживались. Девочка каждый раз старалась мобилизировать все силы, чтобы быть отважной и спокойной. Ей хотелось доказать Калле, что и подземный человек легко поладит со своевольными надземными существами. Но Хана слишком много думала о мнении учителей. Лошади чувствовали ворох мыслей и суету.
Ситуации помог случай. На пятый день визитов проводившему ее Марсу нужно было бежать готовиться к работе, а Калле задерживался. Взяв обещание не заходить в денники, юноша умчался на помощь городу, а Хана осталась в полумраке конюшни. Большинство лошадей еще спали и выдыхали сонный пар бархатными носами, он подсвечивался первыми рассветными лучами в виде маленьких облачков и развеивался в центральном проходе между стойлами. Умиротворение затопило девочку. В воздухе стоял запах лошадей, не навоза, а именно их уникальный теплый аромат, который обычно ощущается, только если поднести нос к носу.
Буэнос не спал, и когда Хана встала напротив его стойла, вперился в нее внимательным вопрошающим взглядом. Девочка поняла, что сейчас ни перед кем не нужно показывать свою бравость, и, парадокс, прониклась только дружественными и теплыми чувствами к сонному существу. Долго не думая, отперла засов и вошла в денник, прикрыв за собой дверь. Хана мягко поднесла ладонь с маленьким яблоком к тянущейся морде. Пожевывая угощение, Буэнос фыркнул, окатив руку горячим дыханием. Девочка бережно гладила пятнистого коня по широкой шее, а тот спокойно стоял, обходясь без обычных толчков носом в плечо или нетерпеливых шагов на месте. Когда Хана переходила на другую сторону, успокоенный строптивец водрузил голову ей на плечо не в полную силу. Девочка замерла, стараясь утихомирить восторг и всепоглощающую нежность к новому другу.
Кто бы сомневался! раздался негромкий голос незаметно подошедшего Калле. В мужской компании шифруется неприступностью и брутальностью, а наедине моментально растаял. Кажется, леди, вы нашли своего коня. Точнее, он вас. Пора учиться держаться в седле.
Конечно, проницательный Калле сразу понял, что случилось. Более того, ждал снаружи конюшни на случай, если что-то пойдет не так. Без опеки девочка расслабилась и успокоилась, животные ведь совсем не требуют нашей обычной собранности и осторожности, показушной смелости, и раскусывают ее с легкостью. Необходимо было дать Хане немного самостоятельности. Для него граница между заботой и вредом оставалась пока туманной и неопределяемой.
Все дело в том, что ты спокойна, нет раздражения и близости отчаяния от множества неудачных попыток, разложил по полкам для Ханы произошедшее Калле.
Проницательный и тонко чувствовавший Марс долго рассказывал ему, как перенимает во время общения с Ханой какие-то смутные, скомканные сгустки эмоций. То, что испытываешь, когда тебя разрывает, но стоит подуматьчем и почему, и высокое напряжение схлынет. А потому каждый из них старался ненавязчиво освещать и формулировать, какие эмоции испытывает девочка, ибо градус ее переживаний был настолько высок, что только вредил.
С этого дня и начались занятия верховой ездой. К счастью, страха высоты после шастанья по району ядроскребов у девочки не было и в помине. Сев на Буэноса, она только хмыкнула. С немыслимыми на первый взгляд заданиями вроде соединения стоп за спиной с наклоном туловища вперед, да пересаживаем на лошади на 180 градусов, лицом к хвосту, и обратно, давались новоиспеченной наезднице на удивление легко. Но через 5 минут Хана уже полностью выбилась из сил из-за слабости мышц.
Если завтра всё будет болеть так, словно ты умираешьне пугайся. Аккуратно встань и попробуй размяться, наставлял Калле.
Одним словом, подготовка выходила прямо спартанская. Шли недели. Лицо девочки обветрилось до состояния неузнаваемости. С него можно было собрать пару сот грамм кусочков отслоившейся кожи. Паника от легкого дуновения уже не начиналась, но осадок тревоги всегда поднимался и рассеивался в душе. Дома ужасались происходившим изменениям, однако Хана отмахивалась, говоря, что ей полюбилось сидеть рядом со входом в город и наблюдать за меняющимся небом, погодой. Уверенность в том, что проверять никто не станет, была непоколебима. И так оно и было.
Глава 12
Марс одновременно и ждал, и отодвигал наступление того самого утра. Шестеро всадников заканчивали последние приготовления, застегивали сумки, проверяли силу натяжения амуниции на своих конях. Контуры их смягчены утренней дымкой, разговоры приглушены шелестом сонного, еще не разогнавшегося Яка.
Он ждал приключения все последние годы, но теперь ощущал тревогу и легкое раздражение. Мечтатель по природе, он был из тех, кому сладостнее ожидание десерта, чем сам десерт, в котором может оказаться в избытке сливочного масла, суховатые коржи или приторно-сладкий крем. В мечтах же все совершенно, и чувства твои совершенны, как и поступки и реакции на неожиданности. В грезах они выточены и продуманы до мелочей. Ты всегда спокоен и смел, говоришь остроумно и метко. А в реальности возможность сесть в лужу поджидает на каждом шагу, в предвкушении потирая лапками.
Мальчик очнулся и оценил со стороны тревожную бегущую строку в своей голове. Такое малодушие возмутило его. Ведь в речных письмах в бутылках он описывал настоящие приключения, а не их ожидание, а значит, настоящий вкус содержится только в них?
Выехать решили в середине апреля, ибо температура уже благоприятствовала долгим переездам верхом.
Вороной Бранд разрезал тихий воздух возмущенным ржанием, когда Марс накинул ему на круп двойную сумку, части которой соединялись широким ремнем. Благо Калле скомандовал отойти от Тахиярви, неся все в руках и спешившись, чтобы завершить приготовления в отдалении от города.
Удачи тебе с этим жуком, усмехнулся Калле, любовно глядя на строптивого, черного с коричневыми подпалинами, словно тлеющий уголь, Бранда.
Его начали объезжать только пару недель назад, и, такого непривыкшего к людям и диковатого, но с отменными физическими характеристиками, можно было доверить только чуткому и эмпатичному Марсу. Того, кто так легко ладил бы с лошадьми, в городе больше не имелось. Гром, гигантский сенбернар Калле, вышагивал рядом с мальчиком и во время возмущенного возгласа коня слегка прихватил его за заднюю ногу над копытом, усмиряя, на что Бранд ответил мощным махом, но копыто лишь просвистело мимо удивленной собачьей морды.
Эту гору мышц, густой шерсти и энергии Калле просто не мог оставить в городе. В том, что крупные лапы, напоминающие медвежьи, преодолеют те же расстояния, что и лошади, можно было не сомневаться. Кроме того, фантазировал Марс, если бы в их компании имелся ребенок, того запросто можно было бы усадить на пушистую спину, по высоте не намного ниже Бранда, но мягкую и широкую.
Подростки предлагали усадить на Грома маленькую хрупкую Линн, которой верховая езда давалась очень тяжело. Но Калле перенаправил их предложение к черту, а затем объяснил, что позвоночник собаки не приспособлен к перевозке людей.
Да-да, Линн ехала с ними. Выздоровев, подруга подкараулила вечно сбегавшую Хану и выпытала правду. Та испытала огромное облегчение, разделив последние события с Линн. Теперь Хана была уже опытным надземным лазутчиком и стала обучать подругу. Линн куда быстрее в заботливых руках освоилась наверху, ибо ее наставница понимала до мелочей ее чувства и борьбу с подкашивающими факторами природы. В отличие от Ханы, которая разбиралась в себе и искала способы примирения и снижения уничтожающего действия надземной среды самостоятельно.
Теперь девушки ехали параллельно и восторженно щебетали друг с другом. Нельзя было не засмотреться на эту картину: вдоль свежего торопившегося Яка степенно шагают два коня, поймав ритм и синхронизировавшись, длинные хвосты подметают дорогу, очищая от остатков утреннего тумана и освобождая пространство для света, пробирающегося кое-где между тенями от листьев. Бесцветные, тонкие, стекавшие до пояса волосы Ханы стали светло-русыми, с легким золотисто-рыжеватым отливом. Прозрачная ранее кожа преобразовалась в светло-розовую, а силуэт осинки немного окреп, и уже не казалось, что девочка может надломиться в любую секунду, пока стоит. Золотистые ресницы стали заметны и мягкими светящимися ореолами подчеркивали серые, строгие и цепкие глаза.
Темно-серая масса до лопаток Линн превратилась в каштановые локоны, которые содрогались и переливались при каждом шаге коня, а черные как смоль ресницы сделали выражение лица мудрым и еще более печальным. Карие глаза смотрели так, будто их обладательница и так все уже понимала, но ты давай, расскажи свою версию.
Одним словом, всё время адаптации девочек к надземному миру, природа тешилась, раскрашивая их яркими красками на свой вкус. Старалась подобрать оттенки тончайшим, психологичным методом, рассматривая каждую черту, каждое мимическое движение. А теперь могла с гордостью любоваться творением. И не только она.
За ними по тропе следующим ехал Гислисчетовод Тахиярви и пятый участник Венецианского похода. Мужчина выделялся обольстительной, слегка приторной улыбкой и пышными, идеально подстриженными и уложенными темными усами. Мягкий взгляд светло-карих глаз вкупе с той самой улыбкой располагал всех. За витриной кошачьего, обволакивающего выражения глаз томился острый ум, математический склад которого решал все проблемы Тахиярви, имеющие численное выражение, будь то торговля с другими городами или весенний выход Яка из берегов на критическую высоту.
Гисли всегда щеголял по городу в ярких, эксцентричных нарядах, но главной узнаваемой особенностью оставались шарфы. Сейчас шею модника обнимал пестрый шерстяной платок с африканскими узорами в виде желтых слонов и обвивающих их переплетенных растений.
Марс наблюдал за такими разными участниками экспедиции, пока взгляд не задержался на Сагелошади Калле. Принадлежность к аппалузской породе и определенно самый красивый лошадиный окрас, который он видел. Когда Калле только привез ее, конюшня на первое время превратилась в музей для всех жителей города, ходивших поглазеть на заморское чудо. Голова, шея, грудь и передние ноги были целиком черными, а затем цвет оканчивался завихрениями и витками. Вторая половина Саги осталась белоснежной. Будто бы лошадь с разбегу влетела в черное облако, но пигмента не хватило, и его границы отпечатались навсегда в виде черных языков пламени, оказавшихся бессильными поглотить огромную поверхность величественного существа. Как-то Марс на примере Саги, пока та гуляла в залитой солнцем леваде, объяснял детям любовь светила к черному цвету. Приподнимая за подмышки малышей с приготовленными, выставленными вперед ладошками, мальчик подносил их сначала к шее Саги, а и затем к белому боку. Забавляться реакции на удивленных личиках можно было бесконечно. Ребенка, оказывавшегося ногами на твердой земле, тут же сдувало к родителям или друзьям, где он с восторгом делился непонятным открытием об обжигающей шее и прохладном боке одной лошади.
Вспоминая, Марс не мог сдержать улыбку. Сейчас каждый всадник в цепочке бредущих след в след коней, кроме Ханы и Линн, молчал и думал о чем-то своем. Но каждыйне о грядущей Венеции, а о том, что осталось дома. Как с исчезновением справятся близкие, ведь поход пришлось сохранить в тайне.
Сосущая тоска напала на Марса при мысли об Эир. Всю жизнь они с Ансгардом поддерживали с сыном нетрадиционные, редкие отношения: когда все равны, а конфликты решаются только спокойными разговорами. И родители были коронованы в глазах Марса как более знающие совершенно естественным, ненасильственным образом. Получив к шестнадцати годам рассудительного, с феноменально развитым эмоциональным интеллектом юношу. Но когда доверие стало нужным как никогда, Эир оступилась, забыв о рентгеновском зрении сына, просвечивающем не размеры и плотность органов, а более тонкую материю. Злость на Эир и нежные чувства к Ансгарду и посадили его в седло на пути к чему-то зловещему и неизвестному. Как ни странно, иногда именно отрицательные чувствалучший рычаг добра. Стыд невежества, злость по отношению к лжецам и обидчикам слабых, отчаяние от обилия проблем. Главное не забывать, что эти чувства созданы в помощь и должны придавать сил для исправления ситуации. Если оставлять их внутри и направлять на себя, выйдет лишь разрушающее, извращенное подобие этих благородных, очищающих чувств.
Ай! вскрикнула Хана, едущая впереди и накрыла затылок ладонью.
Ау! и Линн стала тереть левое плечо. Кто решил разрядить обстановку киданием камнями?
С завершающим цепочку Марсом поравнялся мужчина на лошади из их конюшни. Но мужчина совершенно незнакомый, с высоким хвостом бледно-каштановых волос и выделяющимся римским носом с горбинкой и загнутым вниз кончиком. Задрав подбородок, он невозмутимо прошествовал мимо Марса.
На шум обернулась Хана:
Кьярваль! Какое облегчение! Дак ты тоже можешь находиться на земле. Как ты узнал о походе?
Не отвечая, мужчина проследовал и мимо девочек и поравнялся с Калле. Мужчины спешились, и все остальные в шеренге остановили коней. Двое стояли и смотрели друг на друга так многозначительно, что остальные спутники, задержав дыхание, наблюдали с непониманием: или они сейчас обнимутся, или достанут мечи.
Прошу приветствовать моего кровного брата. Только кровного, нарушил молчаливое противостояние Калле.
Слишком разные, они освещались солнцем, светящим в глаза участникам экспедиции, силуэты резко римского и греческого профилей. Изящный Калле с правильным носом, низким лбом и огромными глазами и долговязый Кьярваль с орлиным профилем и все также в высоких сапогах.
Не прошло и двадцати лет. Зачем бесцветным подземным кротам понадобилась правда и подвиги? Не проще ли зарыться туда, где никто не побеспокоит? карие угольки Калле воспламенились, обычная восторженность конденсатом испарилась.
Марс подумал о том, что видеть, как его кумир впервые не может контролировать свои эмоциидействительно исторический момент.
У меня свои причины, которые тебя не касаются, произнес глава Штрудхарта и через пару секунд добавил: рад видеть.
В ответ на это Калле занес ногу в шаге навстречу, а через миллисекунду братья уже бросились друг к другу в крепком, каком-то даже надрывном и отчаянном объятии. Произошло это синхронно, обоюдно и очень быстро. Разорвав крепкий узел объятия, Калле обнаружил на своих щеках два полноводных ручья и в удивлении отвернулся от спутников. А от Ханы не ускользнуло то, как прямо Кьярваль смотрел в глаза брату, в самые сложные в ее жизни глаза. И даже не в них, а через, прямо в Калле. Не покидало чувство, что сейчас за десяток секунд состоялся разговор, который обычно занимает у людей не меньше пары часов.
Очнувшись и переведя взгляд на лошадь Кьярваля, Калле усмехнулся:
Нехорошо красть чужих лошадей, дорогой человек.
Ничего не поделаешь, увеличенные транспортные кроты еще не выведены, но работы ведутся, ученый оглянулся и подмигнул своим коллегам.
Девочки улыбнулись.
Но как Штрудхарт будет существовать без вас? Всё же пойдет на спад за пару дней без рассудительной строгой руки, одумалась Линн.
А о том, как обойдется ваша любимая ферма без вас, вы не задумались перед тем, как бежать? последовал ответ. Толковых людей у нас в достатке, главное, чтобы здоровья хватило, уж им смело можно доверить Штрудхарт.
Участники похода успокоились и вновь взобрались на коней. Теперь разговаривать никому не хотелось, и шеренга выровнялась в единую линию длиной в семь лошадей и одного сенбернара.
Як превратился в тихую равнинную речушку с прозрачной водой и тихий шелестом. Порогами он отличался только в районе двух противобережных городов. Здесь у берегов, убаюканные тихим течением на поверхность воды прилегли листья кувшинок, располагаясь небольшими группами и составляя архипелаг лягушачьих островков. Кваканье их обитателей разбавляло сладкую песню лесных птиц громкими жизнеутверждающими, но немного фальшивыми акцентами. По тропе к реке совершали главное свое путешествие маленькие лягушата. Трава между тропой и Яком кишела ими, и если людям эти крохи не более трех-четырех миллиметров были незаметны, то для грома составляли отличный досуг. Медведеподобный пес превращался в щенка, когда опускался на передние лапы и вилял хвостом, подпрыгивал, вместе с чем длинные уши комично взлетали, и старался поймать вчерашних головастиков клацающей пастью. А после в несколько прыжков нагонял хозяина и снова принимался за игру.