Вот только уже не Ектению, а лишь ее безвольное тело. Ее голова лежала на боку, прижавшись щекой к полу капеллы, рядом с порванными четками. С ее улыбающихся губ стекала кровь. Ее глаза уставились в никуда. Остальные монахини истошно кричали, зовя на помощь, и Джирелла почувствовала облегчение, поскольку сама пребывала в глубочайшем потрясении, чтоб издать вообще хоть какой-то звук или высвободиться из сильных рук, что не давали приблизиться к Ектении.
Сестра Вора обошла стражников, державших обезглавленный труп, из раны коего на перед одеяния послушницы сочилась кровь. Боевая монахиня уже вложила меч в ножны, однако рука сжимала ужасного вида черный кинжал. В ее мясистом кулачище он казался совсем уж маленьким ножичком.
Джирелла перестала вырываться, по телу разлилось холодное оцепенение. Если таков замысел Падшей Матери, она примет его с достоинством. В самый темный час ночи она попросила Всематерь избавить ее от бремени всей этой ответственности, избрать своим Гласом кого другого. И вот ее молитвы услышаны.
Сама на себя и навлекла.
Только вместо того, чтобы шагнуть к Джирелле и ударить ее кинжалом в сердце, сестра Вора повернулась к телу Ектении, кое двое телохранителей продолжали омерзительно придерживать. Боевая монахиня очень осторожно разрезала окровавленный перед одеяния, развела края, и ни сорочки, ни намечавшихся грудей, которые однажды Ектения предложила потрогать, не открылось взору. Грудь покрывала какая-то странная вздутая припухлость. Из-за криков спасавшихся бегством монахинь нельзя было расслышать, о чем поведала сестра Вора державшим труп стражникам, но с их суровых лиц сошел весь цвет, а прищуренные глаза тревожно округлились.
Ей стоит на это взглянуть.
Слова достигли слуха, стражник за спиной отпустил ее, и Джирелла шатко подалась вперед, дабы получше рассмотреть эту штуку. И увидела, что любопытная выпуклость не привязана к груди, а срасталась с ней. А также услышала жужжание, которое, с такого близкого расстояния, не могли приглушить даже вопли бежавших прочь монахинь. Джирелла издала жуткий лающий смешок, поскольку поняла, что данный нарост собой олицетворяет. Какая-то разновидность осиного гнезда. Его обагренные кровью стенки казались не толще пергамента... Джирелла вдруг осознала, что все глубже погружается в то жужжащее гнездо, в монотонное гудение орущих отовсюду монахинь, и словно откуда-то издалека до нее донеслись слова сестры Воры:
А вот теперь, мэм, я просто обязана вас понести.
***
Джирелла резко согнулась пополам и закашлялась. Глоток отвратительной на вкус жидкости вернул ее к жизни. От дубильной настойки жгло рот. Вливший ее человек отошел, дабы свободно подышала затхлым пещерным воздухом.
Хотя иные виденные ею части замка и отличались каждая своим архитектурным стилем, разнившимся от вычурного самотанского до сдержанного геминидеанского, да еще сотней других, зато объединяла их безупречность, с каковой те были высечены в горной породе. Это же место больше походило на логово отшельника, нежели на цивилизованные покои. На верхушках растущих с пола высоких сталагмитов коптили свечи, а под свисавшими с потолка сталактитами, пестрившими минеральными прожилками, стояли бутыли и мензурки для сбора капель. Неровные стены просторного помещения искрили сотнями и сотнями стеклоплиток, что подмигивали ей при свете свечей. И Джирелла сидела посреди всего этого на поросшем мхом столе. Виднелась только одна дверь. Запертая изнутри на засов.
В комнате было тепло, сыро и воняло чем-то едким, ей незнакомым. Джирелла заозиралась в поисках сестры Воры и выяснила, что она тут одна-одинешенька... за исключением мужчины, с немалой долей веселья наблюдавшего, как она воспринимает сей антураж. Его чистейше-красный хирургический халат и сверкающие кольчужные перчатки странно выделялись на фоне убогой обстановки, а его улыбка казалась еще теплее дядиной.
Цирюльник,прохрипела Джирелла. Горло саднило так, будто она кричала как резаная, хотя после случая с Ектенией ничего не помнила... Где сестра Вора?
Меня зовут Эльберт Нортон С. По счастью, Третий.Цирюльник слегка поклонился. Твои телохранители тут без надобности. Точнее сказать, им запрещено сюда ступать. Наряду со всеми остальными смертными, живущими на Звезде. Единственно те, кто принял высочайшее призвание могут войти. И все сказанное в сей освященной службе больше никогда не повторится. Понятно?
Джирелла кивнула, хотя толком не поняла. Все по-прежнему было, как во сне.
Значит, вы цирюльник и священник, из тех, кто исцеляет ведьморожденных?
Ничего подобного!цирюльник Нортон насупился и пронзил ее испепеляющим взглядом.Я не служитель церкви и не одобряю действий церковных хирургов твоего дяди. Быть может, оно и получше, чем сжигать этих монстров на костре, как любил это делать король Калдруут, однако считаю, что королева Индсорит правильно поступила, приказав Цепи прекратить изувечивать их.
Что сделала королева? О том, что реформирование жизни анафем существовало взаправду, Джирелла узнала только сейчас. Но, видимо, для тех, кого не ссылали в монастырь, это вовсе не новость.
А он не особо с тобой откровенничал, да?Цирюльник Нортон поцокал языком.Упорное нежелание твоего дяди отказаться от этой практики только лишило его Ониксовой Кафедры - вот причина войны. Понимаешь? Массовой такой кровавой заварушки, и ради чего? Ничего. Лишь впустую растраченное драгоценное время. Да, церковь продолжает штамповать своих цепных ведьм, но королева вернулась в Диадему, и это церковникам ужасно усложнит процесс. Послушай он меня с самого начала...
Да кто вы такой, чтобы столь возмутительно высказываться о его всемилости?требовательно вопросила Джирелла.
Я - личный цирюльник Черного Папы, следовательно, волен возмутительно высказываться о ком пожелаю,самодовольно заявил он.Служба, каковую тебе предстоит унаследовать, со всех сторон окружена льстивыми и коварными личностями, и мудрый властитель может извлечь пользу из своего острого орудия, коим является моя сметливость. Иными словами, приученный кот, вылавливающий всяких гадких жаб и змей подколодных. Мне хотелось бы думать, что ты усвоила урок, подвернувшийся по пути ко мне: растревожь чем нательное гнездо твоей маленькой подруженьки и тебя, и половину присутствующих в капелле искусали бы до смерти пчелы.
Ектения...Джирелла подтянула к груди колени и обхватила руками, стараясь унять дрожь. Случившееся - не кошмарный сон. Она закрыла глаза и отринула слабость Обманщика. Ектения вовсе не подруга. И никогда ею не была. Она - враг, наемная убийца, в чей злой умысел вмешалась Падшая матерь, дабы защитить своего избранного эмиссара. Джирелла оглянулась на цирюльника Нортона и спросила: Ежели вы столь смекалисты в происходящем, то кто ее ко мне подослал? Они наверняка шпионили за мной еще в монастыре, до того, как его всемилость призвал меня... И наверняка знали о причине призыва, раз отправили Ектению в Диадему сразу вслед за мной.
Уверен, пока мы тут разговариваем, агенты твоего дяди уже расследуют этот вопрос, однако сомневаюсь, что раскопают что-то убедительное.Цирюльник Нортон пожал плечами.Целесообразнее облечь тебя в броню, что обеспечит защиту на всем этапе коронации, чем тратить время на беспокойство, гадая, кто же там хочет твоей смерти. Все они хотят. Но как только придешь к власти, они сойдут с тропы покушений и пойдут более ухищренной тропкой лебезения. Таков порядок вещей.
Но раз они собираются отступить сразу, как только я стану Черной Папессой, чего целую неделю выжидать коронации? спросила Джирелла, обуреваемая праведным гневом, вызванным трусостью слуг Обманщика. Она б уважала их больше, если б и далее подсылали своих убийц, хоть весь период ее правления, а не уходили в подковерную борьбу.
Это не просто бюрократия, уверяю тебя.Цирюльник Нортон оперся о замшелый стол, на котором она сидела.Формально, твоя коронация началась в тот самый момент, когда ты переступила порог этой комнаты. Опоздав, должен заметить, но в целости и сохранности, что главное, и худшая опасность уже миновала. Конечно, при условии, что о своей непорочности ты говорила правду.
Что-что, простите?ощетинилась Джирелла. Что это за намеки такие? Как она могла солгать его всемилости?
Я удостоверяюсь ради твое же блага,произнес он заговорщицки.Если у тебя в прошлом имелись какие прегрешения, мы можем... прибегнуть к альтернативным мерам. Но если ты и впрямь не вкусила плотских утех, то придержемся традиции и подвергнем тебя Мытарству Эбенового призрака. Это решающее испытание на непорочность и вынести его способен лишь соответствующий священному сану первосвященника.
Я с готовностью принимаю любые предложенные вами испытания. надменно заявила Джирелла. Я избрана Падшей Матерью, и бояться мне нечего.
Ну что ж, еще поглядим,сказал он со странноватой улыбочкой на устах.Не следует подходить к сему мытарству с беспечностью, Джирелла. Ведь оно полностью изменит тебя, превратит из обычной девочки в... нечто иное. В храм божественного, как выразилась бы Цепь.
Я готова.
Опыт окажется не из приятных,продолжал предупреждать цирюльник Нортон.И если переживешь, уже не будешь полноценным человеком. Станешь невосприимчивой к любой известной смертному отраве, но зато каждая капля собственной крови ли, желчи ли, слюны или же мочи уподобится смертельному яду. Твое тело не потерпит плотской любви - ты останешься девственницей до конца своих дней.
Говорю же, я готова,повторила Джирелла, вспоминая, как одной прошлогодней летней ночью страстно желала коснуться Ектении, лежа у той в койке. Как девушка поддразнивала ее напоминаниями о том, что похоть - священная добродетель... и как убежала к себе в кровать, подстегнутая внезапным порывом остаться чистой. Теперь-то она знала источник возникновения этого инстинкта, и возблагодарила Падшую Матерь за мудрость. Кому знать и воплощать похоть лучше, как не тому, кто так и не осуществил свое желание?
Да будет так, Джирелла.
Цирюльник пролавировал между сталагмитами и подошел к одному из встроенных в стену оконцев, после чего оглянулся и почти печально произнес:
Надеюсь, в будущем мы еще много о чем поговорим, ну а сейчас - время Мытарства. С богом, ваша всемилость.
От почетного обращения Джирелла засветилась гордостью. Он отодвинул щеколду на стеклоплитке, и стоило той распахнуться на петле, как цирюльник плотно прижался к стене сбоку от маленького отверстия. От его чудного поступка у Джиреллы на затылке волосы встали дыбом.
Что...
Какой бы вопрос не собиралась она озвучить, тот так и увял на устах, когда из дырки в стене выпорхнула маленькая черненькая птичка. Которая, нырками облетая сталактиты, направилась к ней. И хоть и казалась она вихлястой, летела быстро и целеустремленно. Джирелла рывком откинулась спиной к столу и отчаянно воззрилась на цирюльника Нортона, ища помощи. Тот так и стоял, прижавшись к стене, с жутким увлечением глядя на нее в ответ. Птичка спикировала на нее, и Джирелла узрела, что это вовсе не птичка. Это было... нечто, чему она не нашла названия, какая-то обрюзгшая пиявка с жужжащими стрекозиными крылышками и сочащимися ихором зубчиками.
Оно летело прямо в лицо, и Джирелла чисто инстинктивно отмахнулась, прося прощения у Падшей Матери. Но вместо того, чтобы упасть наземь подбитым, ужас обогнул руку... И кисть пронзило болью. Такой, словно она схватила пучок крапивы, после чего сунула руку в печь. Она бы и стряхнула прицепившееся чудовище, вот только тело предало, корчась на обомшелом столе, оставляя лишь возможность неумолчно кричать.
Хуже первичной боли было ощущение ее медленного распространения по мере того, как кошмарная тварь все дальше заползала под манжету рукава на запястье. Каждое ее касание было столь жгучим и едким, что там, где панцирь существа прочесывал по бархату, платье затлевало и выгорало. Казалось, будто раскаленные добела угли сдирают и тянут за собой кожу, и дым, исходящий от собственной вздувшейся волдырями плоти вызывал тошноту. Джирелла перестала биться. Она лежала парализованная болью, покуда тварь забиралась все выше по руке и порождала испепеляющую разум агонию, подползая все ближе к плечу. К шее. К лицу. К покрытым пеной губам.
Могла бы, она молила бы о смерти.
И тем не менее, по-настоящему Мытарство началось, только когда существо сложило свои блестящие черные крылья и полностью пролезло вовнутрь.
***
Джирелла дико заметалась на столе. Платье разъело до шипящих лохмотьев, мох под ней сгорел. Она вопила со всей яростью раненого бога. Кем она и стала. Ибо такую боль, ужас и переживание не вынесет ни один смертный. Но агония все усиливалась, вновь и вновь отрывая ее от горящего стола. Она ощущала тварь внутри себя, как та, впиваясь своими игловидными лапками в нежные стенки глотки, проталкивалась все глубже. Она задыхалась и давилась, но больше не боялась. Она гневалась.
Человек в красном. Это все его рук дело. Она поискала его взглядом у отделанной оконцами стены, но взор наткнулся на виновника, когда тот уже прокрался в заднюю часть помещения, сполз на пол и распахнул люк.
Завывая, Джирелла полетела за ним. Крылья Эбенового призрака бились меж легкими, удерживая ее в воздухе. Покуда она проплывала меж сталагмитами, тлеющая обувка слетела с ног, пальцы коих парили в нескольких дюймах от голого пола пещеры.
Человек в красном исчез в люке, откуда заклубился металлический дым. Она нырнула за ним в испарения. Дым стал гуще, воздух - горячее, обжигая глаза, обжигая легкие. Но по сравнению с тем, что творил Эбеновый призрак в ее нутре, слепота и удушье казались приятной отдушиной.
Похоже, она падала вниз по само́й древней лавовой трубе, сквозь стены замка Диадемы, прямиком в кипящие и бурлящие недра горы. Джирелле мнилось, что туннель будет сужаться, пока она не застрянет в нем, не увязнет в раскаленном черном камне на веки вечные, при этом продолжая жить в наказание за свою самонадеянность. Неистовство вихрем носилось во чреве, пытаясь нащупать опору, но боль опустошила Джиреллу до того основательно, что внутри не осталось ничего, за что бы можно было зацепиться. И сродни рвущейся из ущелья буре, гнев исторгся из горла.
Дым стал таким плотным, что сдавливал со всех сторон, замедляя падение, а затем и вовсе остановил его. Вот и увязла, как и воображала себе, только не в камне, а погребена в чем-то ином, во что обратился загустевший дым. В мерзостном зловонном туннеле, поросшем теплыми пульсирующими мышцами. Она узнала запах. Тем же смердело и в цирюльне, тем же разило из клетки, откуда вылетел Эбеновый призрак - вонь тараканьего гнезда, грязных насекомых, сношавшихся, испражнявшихся и поедавших друг друга в небольшом жарком месте.
Джирелла врылась ногтями в мягкую склизкую стену и подтянулась вперед. Она уже сомневалась, что зарывается еще глубже в ад или карабкается вверх, к небесам. Кровь кипела в жилах. Плоть отделялась от костей. Но она упорно продолжала лезть дальше. Джирелла сделалась храмом Падшей Матери, и что бы там враги не предпринимали, она не позволит этому дару затеряться в Изначальной Тьме.
Тут вместо очередной жгучей горстки вонючих отходов жизнедеятельности насекомых пальцы загребли холодный воздух глубин. Ухватившись за край своего заточения, Джирелла волоком вырвалась на свободу. Она шлепнулась на прохладный камень, следом из раздутого яйцеклада вытекли мерзкие выделения. Отдаленное песнопение эхом отзывалось от стен и напоминало гул улья. Место озарялось ярким светом тысяч свечей, она огляделась в поисках источника происхождения сего чудовищного родового канала, но единственно узрела колоссальных размеров изваяние Падшей Матери, возвышающееся над ней. И ни туннеля у подножия статуи, ни отверстия в высоком потолке не было. Она появилась из ниоткуда.
Песнопение стало звучать громче. Джирелла поднялась, проморгалась, вытерла с глаз кровь. Не свою. Она стояла обнаженной пред иконой Всематери в окружении выпотрошенных жертв, чьи сплетенные внутренности согревали ноги. Чуть поодаль спускалась лестница, на ступенях которой стояли клирики в капюшонах и серебряных демонских масках, украшенных декоративными узорами, а за ними - скопище приверженцев в балахонах, заполонивших Низший Дом Цепи. Их славословие нарастало, попадая в унисон с ее воем.