Некоторых женщин из секции «Касра» в предшествующие недели помещали в каюты удовольствий общего пользования, приковывая цепью около циновок, для использования членами экипажа, однако эту практику в последнее время прекратили по причине, имевшей непосредственное отношение к недовольству Тассы, обрушившей на корабль ветер, пургу и высокие волны, перекатывавшиеся через палубу. Вода через неплотности в палубном настиле и притворах дверей и люков проникала внутрь корпуса, с уровня на уровень ручейками стекала вниз, скапливаясь в льялах трюма. Больше всего воды попадало, когда требовалось выйти на открытую палубу и приходилось открывать, а затем закрывать люк. Однажды, один из люков сорвало с комингса и унесло за борт. Пока поломку устраняли по ближайшим коридорам текли сбивающие с ног потоки воды срываясь вниз водопадами по дюжине трапов.
В последнее время, когда я сдвигал заслонку на смотровом окне камеры на палубе «Касра», многие узницы, точнее те из них, кто ещё мог двигаться, а не обессилено перекатываться с боку на бок в грязной соломе, вскакивали на ноги, отбрасывали в сторону свои одеяла и спешили приблизиться к двери, насколько им позволяли цепи на лодыжках и не просто тянули ко мне руки, прося освободить их от цепей и этого ужасного узилища, но ещё и пытались извиваться, демонстрируя своё очарование, наперебой предлагая мне себя и обещая неземные наслаждения, с надеждой и отчаянием умоляя обратить на них внимание и забрать их отсюда. Я не винил их за то, что они любой ценой стремились избавиться от страданий, цепей и этой камеры, впрочем, я был свидетелем такого поведение даже в более спокойные времена, когда Тасса была склонна продемонстрировать нам свою безмятежность, возможно, тем временем планируя следующую атаку на людишек, оказавшихся столь глупыми, что решили испытать её волны в столь небезопасный, если не запретный сезон. Многие из рабынь, знаете ли, уже не могли ничего поделать со своими потребностями, теперь полностью принадлежа ошейникам. Беспощадные рабовладельцы поступили с ними жестоко и бессердечно, раздув в их животах рабские огни, которым так сопротивляются, и которые так презирают свободные женщины. Теперь они не просто принадлежали мужчинам, но нуждались в них. Жертва таких огней сама поползёт голая к ногам своего хозяина, даже самого что ни на есть ненавистного, жалобно и отчаянно умоляя его хотя бы о малейшей ласке.
Стоило захлопнуть заслонку, как изнутри доносились крики разочарования и страдания.
У свободной женщины есть много чего, что она может использовать в свою пользу, её богатство, положение, касту, имущество, но стоит вокруг её шеи сомкнуться рабскому ошейнику, у неё остаётся только она сама и её красота, которая в общем-то ей не принадлежит. Она беспомощна, она не может торговаться. Даже предложить такое означает навлечь на себя плеть. Её красота, как и вся она, является собственностью её господина. И её красота, как и вся она, легко может быть проигнорирована или подвергнута презрению.
Кто как не рабыня является самой беспомощной из женщин?
Рабыня часто находит себя заключённой в клетку, или закованной в цепи, или связанной тем или иным способом. В этом, разумеется, нет особой необходимости, но это помогает девушке лучше понять себя рабыней. Полная и безвозвратная неволя, вот то, что стало их жизнью, онирабыни, только рабыни. На это ясно указывает сотня нюансов, от их клейма, ошейника и одежды, если им вообще разрешено одеваться, до их поведения, манер, дикции, уважительности, выражения лица, места в обществе, а с того момента, как их приучат к ошейнику, их мягкости, радикальной женственности, их настойчивых и непреодолимых женских потребностей, их достойной жалости и беспомощной потребности отдаться господину, их желания служить и любить. Но, тем не менее, это не значит, что не остаётся места для наручников, кандалов, цепей, шнуров и верёвок, ибо это не только внушает им их неволю, но и возбуждает их, доводя до рабской течки. Редко встретишь рабыню, которая хотя бы иногда не опускалась на колени перед своим господином и со слезами на глазах не просила: «Ваша рабыня, мой Господин, хотела бы почувствовать тяжесть цепей. Пожалуйста, Господин, закуйте свою рабыню в цепи».
Есть расхожее мнение, весьма распространённое среди гореан, хотя и редко высказываемое в присутствии свободных женщин, что мужчиныгоспода и рабы женщин одновременно. Также говорят, что все женщинырабыни, просто некоторые уже в ошейниках, а другие пока нет. Таким образом, предполагается, что женщинысобственность мужчин, все женщинысобственность, даже свободные женщины. Так что, им остаётся только встретить своего господина, чтобы тот заявил на них свои права. Редкий гореанин не размышлял над тем, как выглядела бы та или иная свободная женщина, закутанная в тяжёлые, декорированные одежды, скрытая слоями вуалей, будучи лишена своих одежд, в ошейнике, у его ног, возможно, стоящей на четвереньках, испуганно глядящей на него, держа в зубах плеть или хлыст, и надеясь, что это не будет применено к ней. Только доминируя мужчина может достичь своего полного мужества, и только у его ног женщина находит исполнение своей женственности, в сдаче, в подчинении, в служении, в любви. Ответом несчастной, неудовлетворенной женщине является господин, ублажить которого она должна надеяться, чтобы не быть наказанной.
Многие роптали против Терсита. Почему он выступил против проведения простой церемонии умиротворения Тассы? Почему не позволил сгладить её волны вылив в море немного масла, смешать добытую людьми соль с её горько-солёной водой, закрепить родство, дружбу, даже союз, поделиться с ней вином, что она согрелась и расслабилась? Что плохого в том, чтобы умиротворить Тассу? Почему нет? Неужели это так дорого? Разве такое упущение, такая оплошность, даже такая дерзость не могла оскорбить Тассу? Неужели она не запомнила бы такую мелочь, не выждала бы подходящего момента, пока наглец не заберётся подальше в море, не оторвётся подальше от берега, собирая тем временем свои тучи и ветра? Разве можно забывать о сотнях кораблей и тысячах мореходов, покинувших свои порты, чтобы никто и никогда не увидел их снова? Не по этой ли причине, большинство гореанских моряков стараются не рисковать и не удаляться за пределы видимости берегов, и даже предпочитают вытаскивать на берег свои суда на ночёвку.
Пусть Тасса бушует, кричал Терсит. Пусть она, недовольная делом рук моих, делает всё, что ей вздумается. Пусть мелкие людишки склоняются перед её силой, жаждут её милости, выпрашивают у неё поблажек! Я не боюсь её! Никакого масла, никакой соли, никакого вина для неё! Пусть трусы предлагают ей такие подарки, такие низменные ходатайства! Только не я! Я бросаю ей вызов прочностью сделанной мною обшивки. Пусть она кипит и шипит, обижается и гневается, свистит и ревёт, хмурится и рычит, поднимает нас на гребне волны и бросает в пучину, завывает, кидает, качает и бьёт нас, корчится и брыкается, как ей вздумается, она не сможет ни сказать нет моей воле, ни преградить путь моему кораблю. В лице моего корабля жестокая зелёная Тасса встретит равного себе противника, встретит своего господина! Терсит покажет людям, что можно выходить в море в любое время года и в любую погоду! Терсит ходит там, где пожелает. Он ни у кого не спрашивает разрешения, не выпрашивает расположения, не боится угроз, его не пугают препятствия. Пусть Тасса съёживается и дрожит перед Терситом и его могучим кораблём! Он подчинит её! Он смирит её! Он согнёт её шею под хомут своей воли! Да, я, Терсит, тот, кого мужчины в течение многих лет презирали, высмеивали, дразнили и изгоняли, наконец поднялся выше всех, теперь стал могучим и знаменитым, иду завоевывать ужасную Тассу. Я вызываю тебя, могучая Тасса! Сделай всё, что Ты можешь! Терсит и творение его рук приветствуют твою злобу, пусть люди удивятся тому, что столь могущественный противник был унижен до такой тщетности. Мой корабль расколет твои волны, выдержит твои ветра и поборет твои шторма! Мы попираем тебя, могучую Тассу, ходя там, где пожелаем! Так сделай всё, что сможешь, могущественная Тасса! Тебя дразнят! Тебя презирают!
Сумерки начинались всё раньше, а мороз, казалось, уже не прекращался.
Иногда волны били в борт, подобно молотам, с такой силой, что мы, находившиеся внутри, под защитой деревянных рёбер судового набора, боялись, что море вот-вот ворвётся к нам.
Шла уже пятая неделя после окончания восьмой руки перехода. Следующий день был первым днём девятой руки перехода, которая заканчивалась зимним солнцестоянием, а потом шёл первый день Се-вал-лар-Торвис, месяца второго оборота Тор-ту-Гора, Света над Домашним Камнем.
Не расслабляться! прикрикнул на нас Торгус, появившийся на ступенях трапа, ведущего из трюма на палубу выше и находившегося позади и справа от нас.
Этот здоровяк был из тарновой кавалерии. В руках он держал футшток, которым периодически проверял уровень воды в льялах и, судя по лицу, был доволен, вода за последний ан не поднялась ни на дюйм.
Молодцы, парни! похвалил нас Торгус.
Корабль был семи-палубным, шести-мачтовым, с прямым парусным вооружением. Доски обшивки корпуса крепились встык, а управлялся корабль одним единственным рулём, подвешенным на ахтерштевень, а не одним или двумя рулевыми вёслами, расположенными в корме по бортам, как это принято на большинстве гореанских судов. С другой стороны, галеры, спрятанные внутри корпуса, были типичной для гореанских судов конструкции, как длинных, так и круглых, с рядом вёсел, банками для гребцов по бортам, двумя рулевыми вёслами, одной убираемой мачтой и косым парусом. Как и большинство длинных кораблей, а также драккаров Торвальдслэнда, они были открыты всем ветрам, а вот круглые суда, более крупные и медлительные, обычно имеют палубный настил, чтобы защитить груз и пассажиров, если судно для перевозки таковых используется.
Торгус повернулся и, забрав с собой футшток, поднялся по трапу.
Мы были не единственной командой, стоявшей вахту у льяльных помп. Насколько я знал, на корабле было ещё несколько подобных насосных отделений в других местах, но где и сколько их я понятия не имел. Конкретно наше отделение располагалось в левом носовом трюме. Здесь было установлено три помпы, каждой из которых управляли четыре человека, по двое на каждой ручке.
Один из вахтенных, Тиртай, сухощавый и крепкий парень, казавшийся мне змеёй в теле воина, оставил свой насос и пробралась туда, где работал я.
Займи моё место, бросил он Дурбару, трудившемуся рядом со мной, и тот, не вступая в препирательства, сделал то, что ему было сказано.
Я окинул взглядом этого Тиртая, вставшего у рукояти рядом со мной. Свет в трюме обеспечивала одна единственная масляная лампа, раскачивавшаяся на цепях под подволоком, отчего предметы отбрасывали странные тени, дико метавшиеся и походившие на напуганных суетящихся джардов. Тиртай уже успел поработать у двух других насосов. В памяти всплыло, что несколько дней назад между ним и парнем по имени Деций вспыхнула ссора из-за места на скамье в столовой. А на следующий день Деций пропал. Все решили, что его смыло за борт, когда он пробирался на ходовой мостик на вахту у штурвала.
Итак, Дурбар, без разговоров, занял место, освобожденное Тиртаем у второго насоса.
В течение нескольких енов мы продолжали качать рычаг помпы в тишине, а затем Тиртай заговорил с нами тремя, стоявшими на насосе.
Мы движемся на север, сообщил он.
На запад, поправил его Андроник с Табора.
Андроник прежде состоял в касте Писцов и был знаком со Вторым Знанием, естественно, он был обучен грамоте.
Теперь нет, заявил Тиртай. Несколько дней назад, ещё до начала этого шторма мы взяли севернее.
Наш курс лежит на запад, стоял на своём Андроник.
Только мы не лежим на этом курсе, проворчал Тиртай. Как-то раз, поднявшись на ходовой мостик, полуослепший от водяных брызг и ледяного ветра я успел заметить звезду Хесиуса на мгновение показавшуюся в прорехе в облаках. Она была по носу. Потом я ещё четыре раза в разные дни, я выбирался и видел Хесиуса там же. Двое рулевых подтвердят мои слова.
Возможно, нас снесло с курса, предположил я, налегая на рычаг насоса.
Терсит ведёт корабль на север, хмыкнул Андроник. И ветер ему в этом союзник.
Зачем ему это? не понял я.
Если мы повернули на север, причём намеренно, пояснил Андроник, то это говорит о том, что Терсит планирует срезать путь, пройдя по дуге большого круга.
Не понял, буркнул Тоас, стоявший напротив Тиртая.
Гор по своей форме похож на шар, решил поделиться знаниями Андроник, так что если вначале забрать к северу, а потом спуститься назад на юг, то дорога будет короче.
Но он уже забрался слишком далеко на север, заметил Тиртай.
Возможно, не стал спорить Андроник.
Ветер, сказал я. Он гонит нас вперёд.
В воде уже появились льдины, сообщил Тиртай. Льдины размером с галеру.
Тогда мы точно забрались слишком далеко на север, согласился Андроник.
Ветер, пожал я плечами.
Терсит безумен, прошипел Тиртай. Это всем известно. Он всех нас убьёт.
И что же нам теперь делать? спросил Тоас.
Мы должны лечь на обратный курс, заявил Тиртай.
Верно, согласился с ним Андроник, иначе этот корабль просто переломится пополам.
Возможно, сказал Тиртай, до этого момента осталось не так много времени.
А ведь есть ещё край мира, место падения, где Гор заканчивается, добавил Тоас.
И ещё до следующей вахты, прошептал Тиртай, мы можем перевалить через этот край и улететь в никуда.
Что до меня, так не думал, что Тиртай сам верил тому, что говорил, но многие в экипаже вполне могли бы принять его слова на веру.
Нет, отмахнулся от него Андроник. Гор имеет форму шара. Никакого края мира не существует.
Откуда тебе знать это, мудрец, проворчал Тоас. Ты же там не был. Не исключено, что в тех свитках, которые Ты читал, нет ни слова правды.
Тому есть множество доказательств, усмехнулся Андроник.
А Ты попробуй поверить своим глазам, возмущённо воскликнул Тоас. Мир плоский, и это легко заметит любой, у кого есть глаза, а это значит, что он должен где-то кончаться.
Андроник смолчал, и это, очевидно, было принято Тоасом в качестве согласия писца с его мнением.
Но у Тассы должен быть край, вновь вступил в разговор Тиртай.
Конечно, кивнул Андроник.
Никто из тех, кто пересёк цепь Дальних островов назад не вернулся, напомнил мужчина, стоявший у ближайшего к нам насоса.
И мы уже зашли далеко за самый дальний из Дальних островов, добавил его товарищ.
Говорите тише, парни, понизив голос, предупредил Тиртай, настороженно озираясь.
Те двое тут же вернулись к своим обязанностям.
Мы должны стать первыми, кому это удалось, прошептал нам Тиртай.
И как же мы сможем этого добиться? поинтересовался Тоас, в голосе которого явственно слышался страх.
Мы должны убедить Терсита лечь на обратный курс, ответил ему Тиртай.
Он ни за что не пойдёт на это, покачал головой Андроник. У него война с Тассой.
Тогда мы должны заставить его сменить курс, заявил Тиртай. Он не сможет править судном без нас.
Есть ещё пани, напомнил я, солдаты Лордов Нисиды и Окимото.
Они должны присоединиться к нам, сказал Тиртай.
На мой взгляд, это маловероятно, не согласился с ним Андроник.
Нас гораздо больше, сказал Тиртай.
Терсит ни за что не согласится повернуть назад, стоял на своём Андроник.
Тогда, нам остаётся только одно, прошептал Тиртай, захватить корабль.
Я подписался под договором, напомнил Андроник.
Но там ничего не было сказано про то, что мы должны идти на смерть, заметил Тиртай.
Некоторое время мы продолжали молча качать рычаг насоса.
Многие поддерживают меня, наконец, нарушил тишину Тиртай.
Но не все, откликнулся Андроник.
А что если я скажу вам, что если мы вернёмся на континент, прошептал Тиртай, то нас всех ждёт богатство?
Всё, что у нас естьэто наша плата, сказал Тоас. На какое богатство Ты намекаешь?
Я не намекаю, улыбнулся Тиртай. Я прямо говорю о богатстве, достаточном для всех. Огромном богатстве.
Я не понимал, что он имеет в виду.
Конечно, я знал, что была назначена неплохая цена за смазливую голову одной из присутствующих на борту рабынь, Альцинои, некогда известной как Леди Флавия из Ара, бывшая фаворитка прежней Убары, но этого бы едва ли хватило бы, чтобы обогатить несколько сотен мужчин, моряков, солдат, пани и других.