Ты была близка к Убаре, заметил я. Уверен, тебе известно что-то о её судьбе.
Несомненно, за неё назначена награда, проворчала рабыня.
И очень даже немалая, кивнул я.
А Вы, значит, хотели бы получить награду.
А что, кто-то не хотел бы? усмехнулся я.
Признаться, я не думал, что вероятность того, что одиночка смог бы доставить Талену в Ар слишком велика. Потребовались бы переговоры и поддержка города. В противном случае Убара, точнее уже пленница, могла бы переходить из рук в руки, от одного владельца к другому дюжины раз, прежде чем предстала бы перед троном Убара.
А я могу поинтересоваться о размере награды? осведомилась она.
Я могу поинтересоваться о размере наградычто? переспросил я.
Я могу поинтересоваться о размере награды, Господин? исправилась Альциноя.
Нет, отрезал я.
Тело женщины напряглось и на её несколько надменном, но изящном лице мелькнуло раздражённое выражение.
Я пришел к выводу, что она всё ещё не осознала, кем она теперь была, за исключением, разве что, некоторых практических или юридических аспектов. Это ещё не было прочувствовано ею, не дошло до каждой клеточки её тела, и не угнездилось, беспомощно и глубоко, в самых отдаленных уголках её сердца. Она ещё не думала о себе, не относилась, не сознавала и не чувствовала себя, как та, кем она теперь была, целиком и полностью. Она всё ещё думала о себе как о свободной женщине случайно оказавшейся в ошейнике, а не как о естественной, законной рабыне, которая наконец-то была соответственно и публично порабощена.
Итак, Ты была близка к Убаре, сказал я.
Ближе, чем кто бы то ни было, заявила она.
Ты была её доверенным лицом?
Да, кивнула она.
Ты была, насколько я понимаю, была её самой лучшей подругой, заметил я.
Я её ненавидела, буркнула прежняя Леди Флавия.
Однако, я не сомневаюсь, что Ты скрывала это под маской дружбы, усмехнулся я.
Я всё равно не знаю, где она находится, пожала она плечами.
А Ты сказала бы мне, если бы знала? уточнил я.
Я не знаю, где она находится, повторила Альциноя.
То есть, тебе не известна ее судьбы?
Нет, ответила девушка, Господин.
Я поднял миску бульона и пригубил немного. Жидкость всё ещё была тёплой, что заставило меня почувствовать благодарность к своим тюремщикам. Я сделал пару глотков и окинул стоявшую передо мной на коленях женщину пристальным взглядом.
Могу ли я уйти? спросила она.
Нет, сообщил я ей.
Таким как она не позволено покидать присутствие свободного человека без его разрешения, явного или неявного.
Расскажи мне последнее, что Ты слышала об Убаре, потребовал я.
Я видел, что она не хотела говорить на эту тему. Предположительно, эта женщина принадлежала к тому небольшому кругу людей, правящей элиты, которые могли находиться рядом с Убарой вплоть до её бегства или исчезновения. Впрочем, в действительности, я нисколько не сомневался, что она, как и утверждала, ничего не знала о местонахождении Убары. В противном случае она, скорее всего, не преминула бы попытаться, несомненно, по-дурацки, обменять эту информацию на свою свободу. Всё же она ещё так мало знала о значении своего ошейника! Никто не заключает сделок с рабынями. Даже свидетельство рабынь в гореанском судопроизводстве обычно принимается как доказательство только если получено под пыткой. Рабыню, которая попытается торговаться, обычно ждёт наказание, чаще всего плетью. От рабыни ожидают, что если она будет обладать информацией представляющей интерес для рабовладельцев, то она сообщит об этом настолько быстро, насколько сможет. Промедление или отказ сделать это, является причиной для наказания. Рабыне, у которой хватило дерзости и безрассудства на то, чтобы попытаться заключить сделку со свободными людьми, остается только надеяться, что после наказания, вероятно, более чем сурового, ей сохранят её жизнь.
Где Ты видела её последний раз? осведомился я.
Я должна говорить? уточнила бывшая Леди Флавия и, прочитав в моих глазах ответ на свой глупый вопрос, сказала:Вы всё равно не поверите моим словам. Я сама-то вряд ли бы поверила, если б не видела этого собственными глазами. Ну, или по крайней мере, мне показалось, что я это видела.
Продолжай, потребовал я, отпивая ещё немного бульона из миски.
Это произошло на четвёртый день восстания, сказала она. Горожане Ара поднялись повсюду. Казалось, они были за каждой дверью. Они высыпали из подвалов, инсул и башен, запрудили мосты и улицы, рассыпались по всему городу, используя в качестве оружия всё, что попалось под руку, дубины, шесты, оглобли и камни. Они всемеро превосходили своих вооружённых противников.
Конечно, ещё в самом начале оккупации мы приложили все возможные усилия, чтобы разоружить население города под предлогом того, что это делается в их собственных интересах, мол, в этом случае они будут лучше защищены, и это гарантирует их безопасность, свободу и благосостояние. Это было всё равно, что убеждать маленького жёлтого однорогого табука отказаться от его единственного оружия, объясняя это тем, что в этом случае он будет в большей безопасности среди рыскающих вокруг голодных слинов. Нам было важно, чтобы подданные были настолько беспомощными, насколько это возможно, чтобы они были не способны защищаться, чтобы власти в государстве могли навязывать им свою волю и требования, безнаказанно эксплуатируя их, не опасаясь их, слабых, безоружных и беззащитных. Но мы даже представить себе не могли того, что Марленус может возвратиться в Ар. То, что начала ненавистная Бригада Дельта, тайная группа непримиримых бунтовщиков, сопротивлявшихся оккупации, вскрылось и запылало с внезапным появлением в Аре Марленуса, Убара Убаров. Это всё равно, как если бы Бригада Дельта засеяла поле трутом и полила его маслом, куда великий Марленус, каким-то образом прибывший в город, бросил факел восстания. Его рука была видна повсюду. В действительности, именно он, лично, развернул знамя Ара.
Меня самого вместе с моим отрядом отозвали из Центральной Башни на второй день восстания. Было бы безумием оставаться там далее, учитывая местоположение этой башни, где нас легко можно было отрезать от подкреплений. Мы были бы осаждены в чужой цитадели, оставшись среди врагов без поддержки и снабжения. Кому можно было верить в такой ситуации? Враги превосходили нас числом в десятки, если не в сотни раз. Лагерь полемаркоса уже кишел мятежниками. Первоначально наши начальники предположили, что восстание будет легко подавлено, но вскоре его размах и сила стали пугающе очевидными. Всем стало понятно, что это не было каким-нибудь случайным бунтом, с которым можно было бы легко расправиться несколькими ударами. Это не было простой вспышкой недовольства, спонтанной и неорганизованный, вроде поджога магазина, вследствие дефицита на рынке. К счастью во время оккупации мы озаботились тем, чтобы стены Ара были демонтированы. По пути, пробиваясь к помериуму, более не отделенному от города стенами и башнями, мы избегали, насколько это было возможно, проспектов и бульваров, предпочитая передвигаться по второстепенным улицам, держась подальше от криков мужчин и звона оружия, от ярости кровавых сражений. Лишь в сумерках мы выбрались в сельскую местность. Уже позже мы смогли реконструировать произошедшее. Очаги нашего сопротивления сметались один за другим. Отряды отступали, теряя по пути своих бойцов. Город погрузился в кровавую резню и ужас. Не успели мы уйти, как началась охота на предателей и коллаборационистов. Воины армии Ара, затаившиеся во время оккупации, присоединились к восстанию. Среди повстанцев появилось несданное, до сего момента скрываемое, оружие. Ведущую роль играли те, кто вернулся из дельты, ветераны Экспедиции в Дельту. Свой вклад внесли крестьяне, мастера большого лука, невольно скрывавшие Марленуса до самого начала восстания. Множество проскрипционных списков, расклеенных по всему городу, восстановление Марленуса на престоле и много чего ещё.
Ты всё ещё находилась в городе на четвёртый день восстания? уточнил я.
Да, кивнула бывшая Леди Флавия.
Интересно, с чего бы это я должен верить всему, что Ты собираешься мне рассказать? проворчал я.
Это произошло на четвёртый день восстания, сказала она. Нас заблокировали на верхних этажах Центральной Башни. Мы вышли на крышу Центральной Башни. За главного среди нас был Серемидий, командир Таурентианцев, дворцовой гвардии. Нас было там приблизительно человек сорок, мужчин и женщин. Большинство таурентианцев сбежали, были убиты или попались бунтовщикам. Серемидий попытался договориться с мятежниками, но тех, как оказалось, не заинтересовали его предложения. На крыше было несколько тарнов, на которых Серемидий вместе со своими людьми собирался пойти на прорыв из города, попытка отчаянная, но не безнадёжная, всё же небо широко и перекрыть его полностью невозможно. Нам обещали, что для женщин будут тарновые корзины, но выйдя на крышу, я никаких корзин не заметила. Похоже, Серемидий говорил это просто, чтобы успокоить нас. Его козырем в переговорах, по крайней мере, он на это наделялся, был его контроль над Убарой. Он намеревался обменять её на безопасность его лично и его людей. Видели бы Вы гордую Убару на крыше! Серемидий вынудил её надеть рабскую тунику, думаю вам знакомы такие вещицы.
Это точно, усмехнулся я, одну из них я сейчас наблюдаю.
Вероятно, она имела в виду чрезвычайную краткость такого предмета одежды, его способность облипать тело рабыни, его нахальную откровенность, его бесстыдную демонстрацию тела рабыни, отсутствие закрытия снизу, не дающее ей забыть о том, что она открыта для удовольствия мужчин.
И он поставил Талену, босую и связанную, на колени у своего бедра. Она низко опустила голову. Честно говоря, мне очень нравилось видеть Убару около мужчины на коленях, беспомощную в верёвках, с опущенной головой, не имеющей права встать, как какая-нибудь объявленная рабыня.
С чего это он решил так опозорить Убару? удивился я. Надо же, снять с неё церемониальные одежды, да ещё и лишить вуали!
Думаю по двум причинам, пожала плечами девушка. Во-первых, он хотел, чтобы всё выглядело так, что он принял восстание, даже одобрил его и разделил взгляды восставших. Своим действием Серемидий как бы унизил Убару и её политику, к которой он относился враждебно, но в течение многих месяцев скрывал это. Кроме того, арестовав тирана, он продемонстрировал свою преданность восстанию, и теперь в благодарность за это желал получить гарантии своей неприкосновенности, а также и его людей, и, возможно, мешок золота за то, что передаёт её, одетую как рабыня и униженную, правосудию Ара.
Альциноя замолчала.
Но была ведь и вторая причина, напомнил я.
Я думаю да, кивнула она. Разве мужчины не монстры?
Что верно, то верно, мужчины именно таковы, признал я.
Разве женщины не красивы, не желанны? Разве, не приятно видеть их в пага-тавернах, раздетых или одетых в шёлк? Кто не любовался ими, заключёнными в демонстрационных клетках или на аукционной сцене при свете факелов? Неужели кому-то не доставляет удовольствия видеть их в рабских одеждах и ошейниках, в парках, на бульварах, на рынках? Разве не приятно, поглазеть на них, ведомых на поводке с закованными за спиной руками, или прикованных цепями к рабским кольцам, вынужденным ожидать возвращения своих хозяев? Какой мужчина, положа руку на сердце, не хочет владеть красавицей, иметь её в своём ошейнике, у своих ног?
Никаких переговоров, насколько я понимаю, заметил я, не было.
Конечно, в этом не было сомнений, раз уж Талена не попала в лапы властей Ара.
Думаю, Серемидий был готов договариваться, сказала бывшая Леди Флавия. Но переговоры даже не начались. В Аре не нашлось никого, кто хотел бы иметь с ним дело. Улицы были во власти толпы, не признававшей никакой дисциплины. Они хотели крови.
А Ты сама разве не была в тунике и не стояла на крыше связанная и на коленях? уточнил я.
Конечно, нет, вскинулась девушка. Я была во всём обилии своих регалий, в одеждах, капюшонах и вуалях. Это Талену, а не меня позорно выставили напоказ, как какую-нибудь рабыню. Честно говоря, это именно я нашла Убару, спрятавшуюся в своих апартаментах, и привела к ней мужчин. Именно я, по приказу Серемидия, бросила ей рабскую тряпку, и предложила ей надеть это самой, и побыстрее, или мужчины проследят за этим вопросом. Признаться, мне доставили удовольствие её мольбы и жалкие просьбы о помощи, которые я с презрением отбросила. Уж не думала ли она, что я действительно была её подругой? Когда Талена, к своему стыду избавилась от своих одежд, капюшона, вуали и сандалий, и оделась рабыней, я позвала мужчин, крикнув: «Она готова. Несите свои веревки!». Находясь на крыше мы отлично знали, что мятежники приближались к нам. Мы видели их тарнсмэнов в небе. «Где тарновые корзины? крикнула я Серемидию. Что будет со мной?». Но он мне не ответил. Тогда я схватила его за рукав, но он отпихну меня так, что я упала на настил крыши башни. Снизу, с улиц, до нас доносились звуки гимна Ара. Нам было известно, что мятежники уже находились внутри здания, и вот-вот могли выйти на крышу. «Давай убьём Убару! предложил Серемидию человек, державший поводья тарна. Этим мы покажем нашу преданность Ару!». Серемидий обнажил свой меч, но в этот момент произошло нечто, и я сомневаюсь, что Вы мне поверите, если я расскажу вам об этом.
Я снова отдал должно принесённому ею бульону.
Это могло быть только вмешательством Царствующих Жрецов, заявила она и, не дождавшись моей реакции, продолжила:Вдруг стало темно, словно большое тёмное облако внезапно окутало башню или только её крышу. Мы все завопили от испуга, а два тарна издали душераздирающий крик, причём один из них вырвался и взлетел, исчезнув за стеной мрака. «Где Убара?»заорал Серемидий, похоже, принявшийся метаться в темноте. Это было как безлунная полночь, наступившая раньше срока. Внезапно я с ужасом почувствовала, что меня схватили за одежду, а к моей щеке прижалась отточенная сталь. «ЯФлавия! закричала я. Флавия!». Меня отпихнули и оставили в покое. Затем резко вспыхнул свет, рассеяв темноту и ослепив нас. Мне показалось, когда я снова смогла видеть, что я заметила большой, я думаю, металлический объект, круглый и выпуклый, исчезавший вдали.
А что насчёт Убары? осведомился я.
Исчезла, развела руками Альциноя.
Я знаком со Вторым Знанием, но сказанное ею показалось мне бессмыслицей. Очевидно, что такой фокус можно было объяснить, если он вообще поддаётся объяснению, только с точки зрения небесного корабля, а таковой, если он существует, скорее всего принадлежит Сардару, месту предположительного жительства Царствующих Жрецов. Однако её история была настолько неправдоподобной и странной, что у меня даже мысли не появилось, что она может лгать. Если бы это и было ложью, то это была бы самая невероятная ложь из тех, которые я слышал. Кроме того, таких как она, за ложь могло ждать суровое наказание. Они же не свободные женщины, которым можно обманывать безнаказанно. К тому же, у данного события, скорее всего, было немало свидетелей, причём не только на крыше, но и в небе, на других башнях, на мостах и внизу на улицах. Тарнсмэны и просто горожане ведь не заснули именно в этот момент.
Когда стало ясно, что Талена пропала, меж тем продолжила девка, Серемидий и его люди, поняв всю серьёзность сложившейся ситуации, предпочли борьбе отчаянную попытку бегства по воздуху. Я бросилась к седельной лестнице тарна Серемидия, но за мгновение до того, как я за неё уцепилась, она резко прыгнула вверх, и в следующий момент меня накрыла тень огромных крыльев, распростёртых взлетающей птицей. Порыв ветра чуть не сбил меня с ног и едва не сорвал мои одежды и вуали, но монстр уже был в полёте. Серемидий и его люди, уносились прочь, рассеиваясь налету, ускользая от преследующих их тарнсмэнов.
Так Серемидию удалось убежать? уточнил я.
Не знаю, пожала она плечами.
А как получилось, что Ты оказалась здесь? спросил я. Как тебе самой удалось сбежать из Ара?
К этому моменту на крыше я осталась одна, ответила бывшая Леди Флавия. Другие женщины, не столь высокопоставленные, по сравнению со мною, наиболее приближённой к Убаре, не найдя на крыше никаких тарновых корзин и не ожидая, что их, вследствие их незначительности увезут в безопасность, давно покинули из крышу, спустившись внутрь башни, навстречу судьбе, какова бы она ни была. Мне ничего не оставалось, кроме как осуществить смелый, отчаянный и пугающий план, тот, который я оставляла напоследок, на случай если никаких других возможностей не останется. Но выполнить подготовительные мероприятия следовало прежде чем бунтовщики достигнут верхних этажей башни. Я спустилась в свои апартаменты, располагавшиеся двумя этажами ниже, там вызвала всех пятерых своих сандальных рабынь и приказала им проследовать в открытую боковую комнату, и связать друг дружку, заткнуть рты и завязать глаза. О последней оставшейся рабыне я позаботилась лично. Они не должны были видеть того, что я собиралась сделать дальше, и при этом они не смогли бы ничего никому рассказать, пока их не избавят от кляпов. Сама же я пошла к маленькому тайнику в моей спальне, сдвинула панель в сторону и вытащила оттуда крошечный сундучок, который торопливо отпёрла. Внутрь, в качестве последнего, отчаянного средства спасения, я спрятала рабскую тунику и ошейник, ключ от которого скрывался в кромке подола. Меня бросало в дрожь от одной мысли, что придётся, не то что надевать, но даже прикасаться к таким вещам, как этот предмет одежды, крошечный и откровенный, и ошейник, такой лёгкий, но такой невыносимо практичный и эффективный, со своим миниатюрным, но крепким замком, который следовало держать сзади на шее. Я высыпала горстку драгоценностей от моего кошелька, самых дорогих, которые я заранее отобрала на такой случай, и спрятала их вместе с ключом от ошейника в специально подготовленный длинный чехольчик, образованный подвернутой кромкой туники, и распределила их так, чтобы их присутствие не бросалось в глаза. Как раз в этот момент послышались тяжелые удары в наружную дверь. Я торопливо сорвала с себя одежды и вуали, и запихнула их под покрывала постели. Я даже осмелилась бросить взгляд на своё отражение в зеркале, и признала, хотя и без привычного удовольствия и самообладания, что я весьма красива. На мгновение во мне поднялась волна страха, что у меня не получиться двигаться как рабыня, от которой требуется быть невыносимо красивой.