Продолжай, понукнул я задумавшуюся на некоторое время девку.
На то, чтобы натянуть на себя тунику хватило мгновения, а затем я защёлкнула ошейник на своей шее, отчаянно задрожав при этом. Каким значимым должен быть этот звук для женщины, которая понимает, что ошейник на ней по-настоящему, навсегда. Я заверила себя, поворачивая его замком назад, что ключ был у меня под рукой, спрятан в подоле туники. Снова я изучила себя в зеркале, и в мою голову пришла мысль, ужаснувшая меня, мысль о том, что мужчины могли бы найти меня интересной. Насколько же никчёмны и отвратительны рабыни! С какой похотью мужчины ищут таких девок! Меня глубоко встревожил и напугал вид ошейника на моём собственном горле. Казалось, он преобразовал меня во что-то другое, во что-то совершенно отличное от того, чем я была на самом деле. Какими глазами мужчины могли бы смотреть на женщину в таком аксессуаре! И я боялся, что знала ответ на этот вопрос! Я была испугана и взбешена тем, что меня, свободную женщину, будут рассматривать как рабыню, но, одновременно, я боялась, что рабыню во мне могли не увидеть, в конце концов, от того насколько удачно я буду играть эту роль, зависела моя жизнь. Смогу ли я, со своей красотой, далеко превосходящей красоту рабыни, сойти за рабыню? В любом случае, я должна была приложить для этого все свои силы. Это было моей единственной надеждой. К четвёртому дню мятежа мы уже прекрасно знали о том, что творилось внизу на улицах, и о проскрипционных списках, в которых, как я узнала моё имя стояло очень высоко, ненамного ниже имён Талены, Серемидия и иже с ними.
Уверен, заметил я, Ты припрятала средства, богатство куда более значительное, что-нибудь вроде сундука с золотом, где-то в городе или окрестностях, дабы иметь больше шансов на спасение, не так ли?
Увы, нет, вздохнула она. Никто же не ожидал, что Марленус вернется и поднимет восстание. Впрочем, как выяснилось, я всё равно не смогла бы до них добраться, и даже если бы добралась, то вывезти их из города у меня бы не получилось. Это было просто невозможно.
Тут Ты права, вынужден был признать я.
Драгоценные камни, пожала плечами Альциноя, для этой цели более практичны, легче и не занимают много места, их легко можно нести в кошельке.
Или спрятать в тунике, подсказал я.
Верно, кивнула она.
Так значит, Ты рассчитывала убежать, представившись рабыней, подытожил я.
Да, сказала бывшая Леди Флавия. Кто обратил бы на меня внимание? Правда я боялась того, что меня может выдать моя красота, что мужчины, если окажутся достаточно проницательными, могут заметить, что она далеко превосходит красоту простой рабыни.
Лично мне её взгляды показались довольно интересными. Одним из самых лестных комплиментов, какой только можно сделать свободной женщине, не касаясь возможно её лица, это сказать ей, что она «рабски красива». Для ошейника обычно отбирают только самых красивых из женщин. В конце концов, кто в противном случае захочет их купить?
Именно так, добавила она, хорошо замаскировавшись и припрятав богатство, я планировала проложить себе путь к свободе.
Я понял, кивнул я.
Мне даже стало интересно, знала ли она, что такая уловка, попытка выдать себя за невольницу, не была чем-то беспрецедентным среди свободных женщин, оказавшихся в отчаянном положении, например, посреди горящего города, захваченного врагами. Вот только, насколько я понял, она ничего не знала о том, что туники с женщин обычно снимали и обыскивали, и одежду, и тело, на предмет таких вещей, как драгоценные камни, кольца, монеты, ключи и так далее.
Стук в дверь становился всё настойчивее. Теперь они сопровождались ещё и раздражёнными криками. А потом я услышала тяжёлые удары, в деревянную дверь били каким-то инструментом.
Я предположил, что это был осадный молот или, возможно, ручной таран, который раскачивают один или более человек.
«Подождите, подождите, Господа», закричала я. Слово «Господа», я использовала как один из аспектов моей маскировки. «Госпожи здесь нет! сообщила я. Она убежала! Сейчас я открою вам дверь!» Только я успела поднять засов, как дверь распахнулась внутрь, ударив меня в бок. Мне было больно! Я встала в стороне и не поднимала головы. Они не должны были видеть, насколько я красива. Они должны были думать обо мне, как о простой рабыне! «Чьи это апартаменты?»потребовал ответа мужчина, вооружённый заостренной палкой, длиной в половину посоха. «Они принадлежат моей Госпоже, Леди Флавии из Ара, Господин!»ответила я. «Отлично, здесь живёт шлюха Флавия!»воскликнул он. «Где она?»спросил другой. «Я не знаю, Господин», сказала я. «Сбежала!»разочарованно крикнул кто-то. «Она объявлена вне закона, сообщил мне главарь бунтовщиков. Так что у неё теперь больше нет рабынь. Сообщишь об этом внизу, в вестибюле башни. Тебя передадут кому-нибудь другому». «Да, Господин!»отозвалась я. «Как тебя зовут?»спросил другой мужчина. «Публия, Господин», ответила я. «Если это будет угодно Господину?»уточнил он. «Да, поспешно исправилась я, если это будет угодно Господину». «Публия, хмыкнул этот мужлан, не слишком ли яркое имя для рабыни?» «Она же сандальная рабыня, пожал плечами другой. Видишь какая длинная у неё туника и из какого тонкого материала она пошита». «Пусть-ка теперь она узнает, что значит принадлежать мужчине, заржал третий, и изучит, чем должна быть рабыня». Многие из ворвавшихся в мои апартаменты, засмеялись над его замечанием. Кое-кто из мужчин, бегло осмотрев помещение, вышли на лестницу и принялись стучать в другие двери. Часть из бунтовщиков направились вверх по лестнице на следующие этажи. Однако ушли не все, задержавшиеся приступили к тщательному обыску, и вскоре я услышала, как один из них воскликнул: «Хо, кого это мы тут нашли!». «Стреноженных верров!»засмеялся другой. «Тасты!»обрадовано крикнул третий. «Связанные вуло!»поддержал их смехом четвёртый. «Готовый к употреблению десерт, заржал пятый мужлан, приготовленный для нашего удовольствия!». Они открыли комнату, в которой лежали мои, связанные по рукам и ногам, сандальные рабыни. Воспользовавшись ситуацией, я незаметно выскользнула за двери. У меня было некоторое понимание интересов мужчин, так что я была уверена, что внимание этих животных на какое-то время будет отвлечено на сандальных девок. Насколько это, должно быть, ужасно для рабынь, подумалось мне, оказаться в руках мужчин, связанными, беспомощными, ещё и ослеплёнными. Я не думала что, они могли выдать меня, ведь им не было известно, что я собиралась делать и где я могла быть. К тому же, если всё прошло бы, как я планировала, то в скором времени я была бы уже далеко отсюда. Я была замечательной госпожой для своих рабынь, не только в требовании скрупулёзного совершенства в исполнении ими множества их обязанностей, обычных для рабынь служащих леди, что вполне ожидаемо, но и в наблюдении и контроле их манер, поведения, речи, поз и прочего. Я была крайне заинтересована в том, чтобы улучшить их ещё больше, поскольку они, конечно, были отображением меня самой. Соответственно, я строго следила за их поведением и контролировала, чтобы они ни на шаг не отступали от путей достоинства. Стандарты, принятые для рабынь служащих леди, как Вы знаете, весьма высоки. Такие девки должны быть рафинированными, послушными, скромными, с чистой, незапятнанной репутацией. Даже смотреть на мужчин им запрещено. Как-то раз я заметила, что Альтея, на рынке, бросает взгляды через плечо, улыбается и строит глазки какому-то смазливому извозчику. Назад, домой я гнала её, подгоняя ударами стрекала по заднице, а уже в своих апартаментах я задала ей такую порку, которую она никогда не забудет! Её поведение заставило меня чувствовать смущение. Многие рабыни ведут себя словно самки слина во время течки. Не я ли своими глазами видела слёзы на их щеках, и как они жмутся к своим владельцам, как они прямо на поводках тянут свои губы к его, непонятно на что надеясь? А кто может знать, что они вытворяют у рабского кольца? Как ужасно, думала я, что мои прекрасные сандальные рабыни теперь могли попасть в руки мужчин. Но я больше не могла ни защитить их, ни сохранить их чистоту. Я ещё не успела далеко отойти от своих апартаментов, когда послышался крик Альтеи. «Господа!», вопила она, и я различила радость в её голосе. «Возможно, она принадлежит рабскому кольцу мужчины», подумала я. Она так и не смогла научиться справляться потайными внутренними застёжками моих одежд сокрытия, возможно, даже кайила смогла бы уложить мои вуали с большим вкусом. Я спускалась, этаж за этажом, пока не достигла вестибюля, где в ужасе увидела множество рабынь, несомненно, проживающих на нижних уровнях. Главным образом здесь находились рабыни башни и сандальные рабыни. Все они были раздеты догола и стояли на четвереньках, скреплённые друг с дружкой подобно бусинам на шнурке, одной длинной верёвкой, последовательно завязанной узлом на шее каждой из них. «Ей Ты, снимай свою тунику, бросил мне какой-то мужлан, и ступай к концу верёвки». «Да, Господин», откликнулась я, однако, как только он отвернулся, а никого другого там не было, я прошла до конца колонны и, скользнув в сторону, выскочила из башни и оказалась снаружи на площади. Признаться, меня поразило, что тот бунтовщик, который говорил со мной, не проявил ни осторожности, ни подозрительности. Похоже, он без долгих размышлений принял меня за рабыню. Я сочла этот факт непостижимым и досадным, но при этом была благодарна за то, что он оказался настолько небрежным и непроницательным.
Приняв тебя за рабыню, решил объяснить ей я, ему просто не могло прийти в голову, что Ты не будешь повиноваться.
Но я была свободной женщиной, заявила она.
Верно, кивнул я.
Почему он решил, что рабыня будет повиноваться? спросила Альциноя.
Побудешь рабыней подольше, усмехнулся я, поймёшь.
Рабыня должна повиноваться мгновенно и без сомнений. Умной женщине не требуется много времени на то, чтобы изучить это, обычно не дальше первого колебания, после которого она информируется о своей оплошности стрекалом или плетью.
А что они собирались сделать с собранными там рабынями? полюбопытствовала она.
Я бы предположил, ответил я, что их, как конфискованный товар, должны были передать в собственность государства, чтобы позже распределить, распродать или что-то в этом роде.
Подходяще для рабынь, заявила прежняя Леди Флавия.
Это точно, хмыкнул я.
Они такие бессмысленные и никчёмные, презрительно скривилась она.
Зато для них найдётся подходящее использование, заметил я.
Хотя народу на улицах было много, продолжила Альциноя свой рассказ, внимания на меня практически никто не обращал, не больше чем на какого-нибудь верра.
Или тарска, добавил я.
Я без помех прошла через толпы людей, сказала она. Правда был один неприятный инцидент. Очень неприятный! В какой-то сотне ярдов от стен меня окликнула какая-то рабыня. Эта девка была значительно крупнее меня. «Ну надо же, высокая рабыня! презрительно усмехнулась она. А ну отдавай свои сандалии!»
На тебе что, были сандалии? удивился я.
Конечно, подтвердила Альциноя.
Я понимающе кивнул. Не было ничего необычного в том, что высоким, привилегированным или избалованным рабыням предоставляли право носить сандалии.
Большинство рабовладельцев, конечно, в зависимости погоды и состояния дорог, держат своих девушек босыми. Дело в том, что им доставляет удовольствие видеть своих рабынь обнажёнными в целом, и их ничем неприкрытые ноги в частности. К тому же, ноги рабынь часто привлекательны, миниатюрны и соблазнительны, и вдобавок ко всему, отсутствие обуви помогает рабыням держать в памяти, что они рабыни. Кроме того босые ноги рабыни имеют тенденцию быть ещё одним отличием между нею и свободной женщиной, поскольку у последней, даже у представительницы низкой касты, почти всегда есть обувь того или иного вида, даже если это всего лишь ткань, намотанная на ноги. Опять же, кому придёт в голову обуть в сандалии, туфли или что-то в этом роде, верра, тарска или кайилу?
А у твоих девок были сандалии? поинтересовался я.
Конечно же, нет, ответила бывшая Леди Флавия.
Я поднял миску с бульоном к губам и снова вперил взгляд в женщину поверх края, отчего та, казалось, почувствовала неудобство.
Господин? спросила Альциноя.
Похоже, она не была уверена, относительно того, могла ли она продолжить свой рассказ. Я счёл этот факт обнадёживающим. Она не чувствовала уверенности в себе передо мной. И это было правильно. Мне казалось ясным, что ей самой хотелось выговориться, но при этом она отчаянно не хотела просить разрешение на то, чтобы говорить, из-за того, что это могло означать, не столько для меня, сколько для неё.
Я поставил миску с остатком бульона перед собой на пол.
Господин? повторила она.
Я заподозрил, что прошло немало времени с тех пор, как кто-то выслушивал её, с тех пор, как её чисто женский голод, её желание быть услышанной было удовлетворено. Запрет на речь для нихтяжкая мука. Фактически, контроль их речи, наряду с их едой и одеждой, постоянно убеждает их в том, кем они являются. Это оставляет им немного сомнений в том, что их шеи окружены ошейниками. А ведь им так хочется поговорить! Я думаю, что в этом вопросе мы можем проявить к ним снисходительность, тем более, что слушать ихэто ещё одно удовольствие, получаемое от них. Так что есть смысл поставить перед собой такую как она, очень умную, красноречивую, много знающую, чувственную, грамотную женщину, такую, которая, однозначно принадлежит ошейнику, и слушать её со всем возможным вниманием. Разумеется, она при этом должна стоять на коленях голой и с закованными в наручники руками или связанными за спиной. Можете мне поверить, есть в такой беседе свой особый аромат или атмосфера, тем более что после неё, когда возникнет желание, её можно закончить, и сделать с собеседницей всё, что захочется.
Продолжай, наконец разрешил я.
И вот этот монстр в теле женщины, заговорила она, нетерпеливо и с благодарностью, может быть какая-нибудь рабыня для наказаний в саду удовольствия, в обязанности, которой входило контролировать более слабых и более красивых женщин, или рабыня-носильщица, ну или в лучшем случае прачка, потребовала: «Гони сюда свои сандалии!». «Никогда, воскликнула я, рабыня!». «Рабыня?»удивилась та. «Убирайся с моей дороги, рабыня, крикнула я ей, а не то твоё мерзкое мясо слезет с твоих уродливых костей под моей плетью!». Её взгляд, направленный на меня внезапно стал настороженным. «Госпожа что, свободна?»осведомилась она. «Нет, опомнилась я, конечно, нет. Я всего лишь бедная рабыня, такая же, как и Ты сама». «Правда?»уточнила она. «Конечно, поспешила заверить её я, Ты же видишь, что на мне туника и ошейник. Теперь дай мне пройти!» «Вы, высокие рабыни, бросила эта грымза, мните себя лучше нас остальных!». «Мы выше», подтвердила я, и разве это не было очевидно? «Но мы все облизываем ноги мужчин!»заявила она. «Уйдите с моей дороги!»потребовала я. «Гони сандалии!»приказала рабыня, протягивая руку. «Нет!»отпрянула я. В конце концов, как бы я смогла идти без них? «Ты осмеливаешься отказать мне? прошипела она. Ах Ты, безделушка, мелкий везучий бессмысленный кусок рабского мяса в ошейнике. Ты, игрушка, заласканная самочка урта!». А затем она прыгнула ко мне, схватила меня за волосы, накрутила их на руку и начала мотать мою голову из стороны в сторону. Я закричала от боли, ослепла от хлынувших слёз. Потом рабыня повалила меня на колени. Меня, фактически свободную женщину! После этого она, не выпуская из руки моих волос, причиняя мне жуткую боль, зашла мне за спину и дёрнула мою голову вверх. «Вот сейчас сорву тунику от твоего мелкого любимого мужиками тела!»прорычала она. «Пожалуйста, нет, Госпожа!»вскрикнула я, от ужаса забыв даже о боли. На моём боку ведь не было отметины от раскаленного железа. Стоило обнаружить его отсутствие, и боюсь, встреча с колом была бы неизбежной. «Госпожа, госпожа, пожалуйста, не надо!»зарыдала я. В следующий момент я почувствовала толчок, бросивший меня на живот и, одновременно, к моему облегчению, женщина отпустила мои волосы. Пока я лежала ничком, не осмеливаясь даже шевелиться, она сдёрнула с меня сандалии. Когда я осмелилась повернуться на бок, то к своему ужасу, сквозь слёзы, застилавшие глаза, увидела её, всё ещё стоявшую рядом, почти нависая надо мной. Рабыня смотрела на меня сквозь сандалии, свисавшие с её руки, и ухмылялась. Она была настолько рослой и сильной. Скорее всего, я не смогла бы даже начать соперничать с ней в силе и ловкости. За моей спиной больше не стояло ни моего статуса, ни мужчин, готовых поддержать меня. Лишь когда она растворилась в толпе, я решилась подняться на ноги. Выпрямившись, я первым делом одернула тунику, высоко задравшуюся и открывшую мои ноги по самые бёдра. «Смазливая кейджера», засмеялся мужчина, проходивший мимо и издал звук, напугавший меня. Мне следовало помнить об ошейнике на моей шее! Я вздрогнула и попыталась натянуть тунику ещё ниже. Мои ноги теперь были босыми. Как странно казалось мне, чувствовать своими обнажёнными стопами песок, камни, гладкость мостовой. Я не была уверена, смогу ли вообще ходить! Что если я буду хромать на обе ноги и мучительно морщиться? Не привлечет ли такое поведение внимание окружающих, скажем, как вид хромой кайилы привлекает внимание желтовато-бурого степного слина? Не заставит ли их это предположить, что я могу быть разутой свободной женщиной? Однако никому, казалось, не было до меня никакого дела, на меня если и обращали внимание, то смотрели как на не больше чем рабыню. Не раз я, свободная женщина, чувствовала на себе оценивающие взгляды мужчин. Как, оказывается, они могут смотреть на рабынь! И я не смела противоречить им. Я не смела ответить им гневной отповедью. Я не смела им даже возразить. К своему удивлению, я внезапно поняла, что несмотря на мою значительную красоту, красоту свободной женщины, на меня смотрели, причем без долгих размышлений, как на не больше чем рабыню, как на всего лишь ещё одну «смазливую кейджеру». Это меня возмущало, и одновременно успокаивало. По крайней мере, моя маскировка сработала как надо. Итак, я была остановлена, оскорблена и ограблена, немного не дойдя до остатков городских стен. Это было крайне опасное место, поскольку здесь было много мужчин, патрулировавших периметр города, чтобы предотвратить бегство тех, кого искали взбунтовавшиеся, мстительные горожане. У меня мелькнула мысль о том, чтобы спрятаться и пересидеть до темноты, но где я могла бы спрятаться? На моей шее красовался ошейник, а дома в округе обыскивались, тщательно, комната за комнатой. А ещё я боялась, что ночью периметр будет освещён, и не только лунами, две из которых должны были быть полными, но и факелами и разожжёнными кострами. А в следующий момент, другая мысль, внезапная, пугающая, заставила меня задрожать от страха. Что если мои одежды, которые я спрятала под покрывалом моей постели, найдены и опознаны? У меня не было времени избавиться от них. Если так, то уже сейчас, нетерпеливый слин, натравленный на мой запах и взявший след, мог рваться с поводка, сверкая глазами и щёлкая влажными от слюны клыками, царапал по камням когтями, таща моих преследователей ко мне. И со мной не было никого, кто мог бы защитить меня! Я была столь же уязвима как та, кем я пыталась выглядеть, как рабыня!»