Разве красотки не обводили мужчин вокруг своего мизинца? И разве она не красотка?
Правда, в ту пору она ещё не могла знать того, насколько обычны красотки на Горе, и как легко любая из них может быть куплена на ближайшем рынке.
Брюнетка улыбнулась про себя. Она всегда получала от мужчин то, что она хотела, как раз с того момента, когда маленькая симпатичная девочка, пусть даже её лицо и тело ещё не вышли из подросткового возраста, стала такой, как теперь, волнующей и мучительно желанной, в общем подходящей для того, чтобы быть прикованной к каравану рабынь.
У неё всегда получалось манипулировать и управлять мужчинами, словом, тоном голоса, улыбкой, хмурым взглядом, слезами. Почему что-то должно было отличаться в случае этого конкретного мужчины, с которым она делила это необъяснимое, странное, причудливое заключение?
Её пол и красота всегда показывали себя надежными инструментами и неотразимым оружием. Они точно так же должны были сработать и теперь.
Этот мужчина в контейнере был таким же самцом, как и другие, ничем от них не отличающимся. Разумеется, откуда ей было знать, что он, несмотря на его дружелюбное отношение, общий с ней язык, не был похож на тех мужчин, с которыми она до настоящего времени имела дело.
Он был из касты Воинов. Он знал сражения и море, он знал большой лук и клинок.
Фактически, она ничего не знала о гореанских мужчинах и о том, как они смотрели на женщин, в особенности тех, с которыми они не делили Домашние Камни.
Их культура ничего общего не имела с культурой Земли, она была намного более последовательной и здоровой, намного более естественной. Ничто в её прежней жизни не подготовило её к встрече с мужчинами Гора.
А этот крупный, сильный мужчина больше не был землянином. Теперь его планетой был Гор.
Ей даже в голову не могло прийти, что гореанские мужчины рассматривают таких как она не с точки зрения её родословной, образования, статуса и происхождения, а с точки зрения рабской туники и цепей, с точки зрения плети и ошейника. Откуда ей было знать, что, таких как она обычно выставляют голыми на присыпанную опилками сцену торгов и продают с аукциона тому, кто предложит самую высокую цену?
Успокоенная своей предполагаемой властью и уверенная в том, что она теперь под защитой мужчины, она бросила взгляд высокомерного презрения на блондинку. Она что, даже не знала того, что надо покрыть себя, также как её соседка по камере? По крайней мере, насколько это возможно.
Однако многие из выражений лица и, если можно так выразиться, слова языка тела, по-видимому, у представителей человеческого вида генетически закодированы, по крайней мере, имеют общие шаблоны. Точно такая же ситуация имеет место и среди других земных приматов. В результате, несмотря на различия в культуре и лингвистике у разнообразных групп, выражения лица, например, удовлетворённость, ревность, гордость, удовольствие, подозрение, гнев и так далее, по большей части легко интерпретируются. В любом случае, в силу ли этих особенностей их вида, в силу ли её опыта жизни в Стальном Мире, блондинка мгновенно сочла мину на лице брюнетки обидной, оскалилась и злобно зашипела. Англичанка испуганно шарахнулась к стене.
Ссору быстро погасил мужчина, протянув руку и прижав блондинку, уже поднявшую руки с изогнутыми подобно когтям пальцами и явно готовую к нападению, спиной к прозрачному барьеру. Очевидно, мужчина ещё и издал некие звуки успокоившие блондинку, поскольку никаким языком она не владела. Девушка тут же послушно присела подле него, снизу вверх заглядывая в его глаза. Он как-то добродушно покачал головой, и дикарка мягко прижалась к нему головой, как она часто делала со своим владельцем. А затем, не отрывая от него своего взгляда, робко лизнула его колено.
Брюнетка уставилась на это проявление нежности с суровым неодобрением, однако мужчина не остановил и не наказал это маленькое животное.
Скорее наоборот, он улыбнулся брюнетке, у которой даже дыхание перехватило от негодования. Очевидно, в намерения этого монстра не входило как-то мешать блондинке проявлять знаки отвратительного демонстративного заискивания.
Что это был за мужчина? Был ли он вообще мужчиной, в том смысле, в котором она представляла себе мужчин? Но, возможно, он был в чём-то гораздо более мужчиной, более зрелым и опасным, более доминирующим?
Каково в таком случае могло быть его отношение к женщине? А вдруг он был из того типа мужчин, которые запросто доминируют в отношениях с женщинами?
Она подумала о себе как о доминируемой, и дрожь удовольствия пробежала по её телу. Однако англичанка тут же с негодованием выбросила такие мысли из своей головы. Конечно, она была не такова, чтобы с нею так легко можно было справиться! Она образованное дитя цивилизации, и всё что с этим связано!
Но что, если это было бы сделано в ней?
Её сны не оставляли внутри неё сомнений в том, что это могло быть сделано с ней, причём с совершенством. Разумеется, её напугали бы плетью. Она была бы лишена выбора.
Никогда прежде не приходилось ей сталкиваться с таким мужчиной.
Могла ли она жаждать господина? Было ли это тем, чем должна была быть женщина? Что если она должна быть рабыней?
Но затем она, цивилизованная красавица со статусом, положением и родословной, молодая, испорченная, избалованная, гордая и убеждённая в своей правоте и культурном уровне, отбросила от себя такие мысли как оскорбительные и абсурдные, и вернулась к рассмотрению своей текущей затруднительной ситуации и уязвимости.
Она оказалась в тюрьме. Почему и как, она понятия не имела. У неё не было никаких свидетельств ни относительно числа, ни относительно природы её похитителей, или, может даже владельцев.
Девушка обвела взглядом толстые, окружающие их стены, сделанные из какого-то прозрачного материала.
Она стала членом миниатюрного социума размещённого в крохотной окружающей среде, которую они по своему желанию не могли ни покинуть, ни изменить. Какими могли быть отношения в таком социуме, в таком маленьком, крепком, круглом, прозрачном мирке?
И каковы могли бы быть последствия этих отношений для неё лично?
Брюнетка внезапно пришла в состояние крайнего испуга. Что если она окажется изолированной от остальных, или они будут ею пренебрегать? Что если это маленькое животное станет, если можно так выразиться, его фавориткой? Как это сможет повлиять на её планы, на её роль в этом крошечном пространстве? Здесь был один единственный мужчина, и две женщины. Не должна ли она, так или иначе, конкурировать за его расположение?
В этот момент она, кажется, заговорила с ним, но в ответ получила только его улыбку, которая явно смутила девушку, после чего она с несчастным видом отпрянула к стене, и на какое-то время замерла, наблюдала за маленькой блондинкой, и её мягким, розовым языком, танцевавшим по колену мужчины.
Она почувствовала, что возбуждается и, похоже, снова что-то сказала Тэрлу Кэботу, чем явно вызвала его недовольство, поскольку его ответ, судя по выражению лица, был довольно резким. Это снова заставило её в расстройстве отступить. Наверное, ни один мужчина не разговаривал с нею подобным способом.
Тогда она пустила слезу. Но Тэрл продолжил откровенно игнорировать брюнетку.
Немного позже, девушка, кажется, сказала ему что-то ещё, но он только неопределённо пожал плечами. Видимо она попыталась настаивать или даже умолять его, но он просто отвёл взгляд.
Её щеки были мокры от слёз. Ею были недовольны? Никогда прежде с ней не происходило ничего подобного.
В тот момент она ясно поняла, возможно, как никогда прежде, за исключением своих снов, чем была её женская сущность перед мужеством самца, что она, в конечном счёте, была всего лишь самкой, и что ей, если она хотела выжить, лучше всего вести себя как самка ведёт себя перед самцом.
Брюнетка была поражена, внезапно осознав, что рядом с ней был доминирующий самец. Никогда прежде не приходилось ей ощущать на себе мужского доминирования, и вот теперь она это ощутила.
Он правил в контейнере, или мог править, если бы пожелал.
Должно быть тогда же, ей стало ясно, что она запросто могла быть изолирована, исключена, что её положение в их крошечном мирке могло стоять на грани катастрофы.
Что, если её не будут кормить?
И спустя некоторое время, брюнетка, прикрывая груди, насколько это возможно, одной рукой, протянула другую, и взяла Тэрла Кэбота за руку. Не сводя с него глаз, она робко подтянула её ко рту и, склонив голову, лизнула его ладонь, возможно, ощутив привкус той студенистой массы, которая ещё недавно там была. Испуганно взглянув на мужчину, она снова покорно опустила голову и принялась вылизывать его ладонь.
Могла ли она, делая это, начать постигать саму себя? Была ли это она, кто вёл себя так? Странно, но она почувствовала разгорающееся в ней сексуальное возбуждение.
Она пыталась понравиться самцу.
Как отреагировали бы мужчины, с которыми она была знакома в своей прежней жизни, и к которым она относилась с такой прохладцей, с таким презрением и снисходительностью, которых она обычно презирала, унижала и отвергала, которых она считала существами низшего сорта, на которых смотрела свысока, как надменная начальница, увидь они её голой, трясущейся от страха, деградировавшей до того, что пытается понравиться самцу? Разве они не закричали бы от радости, возможно, сдергивая с себя свои ремни, чтобы использовать их вместо плетей?
Тэрл Кэбот руки не забирал, но он смотрел на нее пристально, изучающе. Рабыни иногда пытаются примерно таким же образом привлечь к себе внимание их владельца. Это был жест рабыни, действие рабыни. Кэбот задумался, знала ли она о том, что она делала. Конечно, это было эротично, чувствовать, как мягкий язык скользит по ладони руки. Кроме того, этот жест или акт, часто используется не просто в качестве умиротворяющего поведения, но и как способ выпросить ласку.
Блондинка, апатичная и довольная, даже не стала возражать против действий брюнетки, по-видимому, приняв их за извинения и просьбу о прощении. С её точки зрения, соперница теперь была не больше, чем ещё одним домашним животным, которое в настоящее время она не была заинтересована, в виду её собственной удовлетворенности, отгонять от доминирующего самца.
Мужчина положил левую руку на лоб брюнетки и, придержав девушку на месте, мягко забрал свою правую руку. Та нерешительно посмотрела на него.
Тэрл поощрительно улыбнулся ей, и брюнетка поспешно опустила голову, около его ноги. Тогда он мягко, но настойчиво потянул её руки в стороны, давая понять, что теперь ей, стоящей около него на коленях, нет никакого смысла продолжать свои претензии на скромность, столь неуместную в их крошечном мирке, и что она больше не должна понапрасну напрягать силы пытаясь так нелепо прятать от него свою красоту. После этого англичанка больше не стала нелепо хватать себя как прежде, в жалкой попытке прикрыться от его глаз. Конечно, он, казалось, по-прежнему смущал её, но она же прижималась к его ноге, низко опустив голову, так что он не должен был видеть в ней полную рабыню.
Это позабавило Кэбота. Неужели она не понимала, что он в любой момент мог схватить её и держать, поворачивая и исследуя каждый дюйм её тела, чтобы затем, сделав оценку, отвергнуть, отбросив её к стене контейнера, как если бы она могла быть рабыней?
Однако он заставил себя вспомнить, что она была свободной женщиной.
Брюнетка, робко, сквозь слезы, стоявшие в её глазах, посмотрела на него. А затем, снова склонив голову, мягко лизнула сторону его ноги и сразу подняла голову, чтобы оценить его реакцию.
Это был вид действия, которое могла бы сделать рабыня. Будет ли принято её домогательство, или мужчина мог почувствовать раздражение и оплеухой отбросить её от своей ноги?
Мужчина аккуратно положил руку ей на голову, а затем, через мгновение, девушка почувствовала, что её волосы натянулись, намертво зажатые в его кулаке.
Она была беспомощна. Её тело дрожало, словно в лихорадке.
А мужчина, казалось, изо всех сил боролся с самим собой.
«Он хочет меня», подумала брюнетка, пытаясь держать свою голову настолько неподвижно, насколько это было возможно.
Она вдруг прекрасно осознала, что, сделай она хоть какое-нибудь внезапное движение, которое можно было бы принять за попытку убежать, это повредит ей ещё больше. Девушка нисколько не сомневалась, что стоит ему только захотеть и он простым сжатием кулака или его поворотом, сможет подвергнуть её пытке сотен крошечных ножей, огненной болью вспарывающих кожу её головы. И она знала, что ради того, чтобы прекратить это мученье, она сделает всё, что угодно. Но он всё же выпустил её волосы. В конце концов, англичанка была свободной женщиной.
Брюнетка присела, напротив его ноги. Она была поражена и смущена. Он мог сделать с нею всё, чего бы ему ни захотелось, но не сделал этого.
Тогда она снова опустила голову и поцеловала его ногу.
При этом в ней опять всколыхнулись странные, необъяснимые эмоции.
«Так вот значит, каково это, быть женщиной, подумала она. Я хочу, чтобы он заявил права на меня. Я хочу носить его ошейник. Ударьте меня, докажите мне, что я принадлежу вам».
Но Тэрл не трогал её. Ведь она была свободна.
А она, казалось, была повергнута в шок своими чувствами. Не это ли чувствовали женщины, спросила она себя, и тысячу, и две тысячи лет назад, в Багдаде и Дамаске, в Византии и Риме, в Афинах и Фивах, в Коринфе и Карфагене, в Галлии и Британии, в германских лесах и песках Персии или Египта, в Ниневии и Вавилоне, в пойменных долинах рек и просторных степях, в доминионе лучников и примитивных хижинах, где металл был в новинку или в освещенных огнём костра пещерах, где чья-то волосатая рука кропотливо обрабатывала кремень?
Каково это было, спрашивала она себя, биться в шнурах доисторического любовника.
«Куда ушли боги? спросила она сама себя. Почему мы больше не слышим, как они взывают друг к другу? Что случилось с нами? Что мы сделали с миром?»
И ей показалось, что она почувствовала мягкое прикосновение пальцев мира, но мира ей чуждого, мира природы, лугов и туманов, сырых скал и стеблей травы, покрытой каплями утренней росы, мира, очень похожего на её собственный, возможно, когда он ещё был неиспорчен, и мира одновременно очень отличающийся от того мира, который она знала, искусственного, хитрого, полного лжи и оговорок, лицемерия и суррогатов, условностей и иллюзий.
«Я что, рабыня? спросила она себя. А этот человек мой владелец?»
Подняв глаза на него, девушка увидела, что он улыбается.
«Он читает меня по моему телу, по выражениям моего лица! опешила она. Он знает, что я думаю! Он должен знать это! Так значит, Ты читаешь женщин, не так ли? Ну тогда, в случае такой как я, Ты ошибаешься! Возможно, есть низкие женщины, которые унизились бы и поставив ногу мужчины себе на голову, но я не одна из них! Мои колени не ищут место, где можно было бы встать! Мой язык не для ног рабовладельцев! Мои руки не для их цепей, а моё горло не для их ошейников! Я не такая. Я не такая. Я не рабыня. Нет, нет, я не рабыня, не рабыня!»
В следующий момент, внезапно, зло, она оттолкнулась от него, и прислонилась спиной твёрдому прозрачному барьеру, надёжно державшему их в заключении.
В ответ на его понимающую улыбку, брюнетка метнулась к нему, попытавшись ударить, но мужчина перехватил её запястья и легко удержал совершенно беспомощную девушку перед собой. Её попытки вырваться были столь же бесполезны, как если бы она была ребёнком. Он держал её, пока слезы бессилия и расстройства не потекли по её щекам. Лишь после этого он отпустил руки пленницы.
«Я ненавижу тебя, думала девушка, сердито сверкая глазами. Я ненавижу тебя!»
Однако стоило мужчине нахмуриться, и она испугано сжалась.
«Я вызвала его недовольство, подумала брюнетка. Но тогда почему он не наказывает меня? Конечно, потому что ясвободная женщина!»
Англичанка задрожала, когда он отвёл от неё свой взгляд.
«Он наказал бы меня, если бы я была рабыней, сообразила девушка. Но тогда почему он не сделает меня своей рабыней? Быть может потому, что он решил, что я не достойна, быть его рабыней! Но ведь ясно он хочет меня! Уверена, что он не возражал бы видеть меня у своих ног! Тогда, почему бы ему не сделать меня своей рабыней? Где Земля? Где мой прежний мир! Где мир, в котором я понимаю себя? Что это за место такое, что я не могу понять сама себя, и где я стала не такой, какой я была? Я никогда не должна была понимать себя такой, какая я есть на самом деле, потому что это запрещено! Но почему, это запрещено? Научите меня, тому, кто я есть! Научите меня! Освободите меня! Освободите меня, чтобы я могла быть собой и вашей Господин!»