Поделись я ими с родителями, те наверняка скажут, что мне пора замуж. А я не уверена, что готова к замужеству. И вообще, я хочу выйти замуж по любви, а не по расчёту. Мысль звучит святотатственно. Я знаю, что должна буду выйти за того, кого выберет отец. Так принято в нашем городке и в отцовской общине. Правда, тятя и матушка женились по любви, но далось им это ой как нелегко.
Тяжело вздыхаю и вновь мотаю головой, стряхивая задумчивость. Снег выпал ночью, всё вокруг выглядит необыкновенно чистым. Представляю, как морозный воздух, проникая в лёгкие, замораживает мой разум, очищая и обеляя мысли. Я люблю заснеженный лес. Мне кажется, что снег скрывает все людские пороки.
Наверное, поэтому тятя так часто уходит в чащу, подступающую к самому нашему дому. Он молится там Богу, или, как сам говорит, Рибоно шел ойлам, то естьПовелителю Вселенной. Отцовские глаза при этом закрыты, руки протянуты к небу. Может быть, он тоже отправляется в лес, чтобы почувствовать себя обновлённым?
Тятя родом из Купелисела в нескольких днях пути отсюда. Он переехал в Дубоссары и присоединился к небольшой группе хасидов, последователей покойного реб Менделе, ученика великого праведника Баал-Шем-Това. У них есть так называемый штибл небольшой дом, ставший им синагогой. Прежде дом принадлежал Юрке-Возчику. Говорят, под деревом в Юркином дворике сиживал сам Баал-Шем-Тов. Местные хасиды приняли моего отца с распростёртыми объятиями. Отца, но не матушку.
Иногда я спрашиваю себя, если бы реб Менделе и Баал-Шем-Тов (зихроно ливраха!) были бы живы до сих пор, не отнеслись бы они к ней иначе? Может статься, поняли бы, что она старается быть доброй еврейкой, в то время как другие евреи обращаются с ней зло и непочтительно? Я ужасно сержусь на расползающиеся по городу слухи, что она якобы готовит некошерную пищу (это неправда!). И всё только из-за того, что матушка не покрывает голову, как делают остальные замужние женщины.
Вот почему тятя построил свой крепкий и тёплый дом в лесу, а не в городе. Матушка не захотела вечно находиться под недрёманным оком соседей, а кроме того, ей требовалось место, где можно было посадить фруктовые деревья, развести пчёл, кур и коз. У нас есть маленький хлев с коровой и козой, полянка с ульями позади дома и сад над рекой. Тятя работает в городе каменщиком, а тонанимается подёнщиком на поля. Однако он у меня учёный человек и вполне достоин звания ребе, хотя его никто так не называет.
Мне кажется, тятя знает больше, чем все местные хасиды, вместе взятые, даже побольше ребе Менделовича, стоящего во главе нашей маленькой общины-кехиллы. Тятю нередко включают в миньян для молитв, который обязательно должен состоять из десяти человек. У тяти много секретов. Например, по утрам он купается в Днестре. Я никогда не видела, как он это делает, но точно знаю, что купается. Другой секретего молитвы у могилы реб Менделе. А ещенаша библиотека. Стены в доме увешаны полками со священными книгами-сфорим, я привыкла засыпать под тятин голос, читающий Талмуд, Мидраш или мистические хасидские писания. Эти истории кажутся мне волшебными сказками о всяких чудесных местах, вроде Вавилона или Иерусалима.
Там много учёных людей. Там уважали бы моего отца, воздали бы ему должное. Там много и учёных юношей подходящего возраста: именно среди таких мой тятя хотел бы найти мне мужа. Я воображаю, как они выстраиваются в очередь у дверей нашего дома, чтобы хоть одним глазком увидеть меняучёную и благочестивую дочь ребе, а мой тятя выбирает среди них самого мудрого и доброго.
Приходится в очередной раз встряхнуться. В глубине души я вынуждена сознаться, что это не совсем то, чего хочу. Когда мы с Лайей укладываемся спать на нашем чердаке, я смотрю в окошко над головой и представляю, что кто-то случайно натыкается на наш домик, взбирается на крышу, заглядывает внутрь, видит меня и Немедленно влюбляется.
Всё потому, что время уходит. По крайней мере, я так чувствую. Чем старше я становлюсь, тем сложнее будет найти мужа. Не понимаю, для чего тятя настоял, чтобы мы с Лайей подождали, пока нам не исполнится по восемнадцать.
Можно было бы спросить у матушки, но ей недостаёт тятиной учёности, и она не любит рассуждать о подобных материях. Её больше заботит, что скажут люди да как они на нас посмотрят. Из-за их косых взглядов она сердится, но не заламывает без толку руки, а предпочитает хорошенько вымесить тесто. Тятя говорит, что её рукируки настоящей булочницы, творящие из теста чудеса. Матушка может приготовить еду буквально из ничего. Она умеет варить сыр и собирать мёд. Знает, как смешать травки и корешки для ароматного чая. Печёт вкуснейшие халы, оладьи, рогалики и миндальное печенье-мандельброт. А уж её бабка с корицей славится по всей округе. Матушка продаёт печево в городе.
Покончив с делами на кухне, она частенько выбирается через окошко на крышу, чтобы понежиться на солнышке. Лайя любит сидеть там рядом с ней. С крыши как на ладони видно всё местечко и лес. По-моему, матушку интересует не только свежий воздух. Если тятя с головой погружён в свои книги, то мама витает в облаках. По словам Лайимечтает об иных краях и землях.
4Лайя
Мне казалось, что молитвы,
скромный вид и верный путь
приведут нас к счастью и довольству.
Что найдём мы путь к Сиону,
Днестрпредстанет Иорданом,
нашим раем на земле.
Мнепятнадцать.
Я узнала:
моей маме выбор веры,
путь благой и послушанье
обернулись лишь хулой.
Слушаю рассказы мамы
о её родном селеньи,
об Онишковцах. Когда-то,
там жила святая Анна,
прозванная Лебедицей.
Всей душой туда стремлюсь я.
Та святая Лебедица
не молилась слепо Богу.
Знала, что несовершенна,
но собою оставалась,
не рядясь в чужие перья.
Времени не тратя даром,
стать другою
не стремилась.
В том была вся её сила,
что своим путём пошла.
Православные в селенье
церковь в честь неё воздвигли,
рядом с родником, который
никогда не замерзает,
нокак лёд зимой и летом.
Льёт ли дождь,
печёт ли солнце,
снег идёт,
метель ли свищет,
а родник тот всё такой же.
Говорят, в былое время
близ Онишковцев гнездились
сотни птиц тех белоснежных,
и сама святая Анна
им защитницей служила.
«Их теперь давно уж нет там»,
тяжело вздыхает мама.
Гниль подъела
лес дремучий,
и страдают,
плачут Кодры,
чуя смертную беду.
В людях также гниль я чую.
Но нет смысла быть хорошим,
презирая всех на свете.
Ведь тогда не остаётся
ничего. Лишь прочь лететь
вслед за Анной-Лебедицей.
5Либа
Возвратившись с утренней прогулки, мы застаём матушку на кухне. Она готовит завтрак и ставит тесто. Тятя стряхивает с ног налипший снег.
Гут морген, гулко здоровается он и целует матушку в щёку.
Доброго ранку, отвечает она, убирая со лба золотистую прядку. Либа, закрой дверь, хату выстудишь.
А Лайя где? Я стягиваю с головы платок.
В курятник пошла, за яйцами, весело говорит мама.
Они с Лайейранние пташки, чего не скажешь обо мне. Меня по утрам поднимает только предвкушение прогулки с тятей.
Вешаю жакетку на гвоздик у двери. Мама уже разливает по чашкам чай.
Ну, скоро ты? Продрогла ж як цуцик, окликает она меня.
Поёжившись, начинаю заплетать косу. Волосы у меня густые, длинные, блестящие, словно окатанная водой галька.
Как красивы твои волосы, переливаются, точь-в-точьлунный камень, говорит мама. Оставь их распущенными, доня.
Лунный камень? Скорей уж жирная шерсть, ворчу я.
Они тёмные, гладкие, ужасно непослушные и, увы, совсем не похожи на лёгкие и светлые волосы мамы и Лайи.
Давай помогу заплести, предлагает матушка.
Отрицательно мотаю головой.
Иди за стол, моя зафтиг, зовёт тятя. Оставь свои волосы в покое, всё с ними хорошо.
От этих слов я сжимаюсь. Терпеть не могу, когда он называет меня «пышечкой», пусть даже в шутку и ласково. Притом я знаю, что будет дальше. Входит Лайя.
А вот и шейне мейделе пожаловала! говорит тятя.
Красавица, значит. Я сосредоточенно плету косу.
Гут морген, улыбается Лайя и смотрит на меня. Как прогулка?
Пожимаю плечами. Покончив с косой, сажусь за стол, подношу чашку ко рту.
Барух атах Адонай элохейну мелех хаолам, Шехакол Нийе Бидваро, благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, кто создал всё словом своим, я стараюсь читать молитву с подобающим благоговением.
Амен! радостно восклицает тятя.
Что же, раз уж красавицей мне не бывать, постараюсь стать хотя бы хорошей еврейкой.
6Лайя
Выхожу во двор я,
собираю яйца
и смотрю на небо
в поисках чего-то,
хоть чего-нибудь.
Ночью шелестели
листья Или крылья?
Я оборотилась,
глянула в окошко.
Лебедь, лебедь, лебедь
сел на нашу крышу,
смотрит на меня.
Я застыла камнем.
Лебедь, лебедь!
Лебедь вдруг
расправил
крылья и
вознёсся в небо.
И с той самой ночи
я молюсь усердно,
чтобы повидать
эту птицу вновь.
Больше не застыну
я столбом соляным,
распахну окошко,
полечу за ней.
Вновь вожу глазами
по коре древесной,
по листве узорной,
и по облакам.
Ветви, словно руки,
словно мои руки,
тянутся к чему-то
ввысь,
и ввысь,
и ввысь
Дом наш ночью давит
жёрновом тяжёлым,
давит мне на грудь.
Пусть внутри тепло мне,
пусть внутри светло мне,
но куда же мёртвым,
старым мёртвым доскам
до ветвей шумливых
полога лесного?
Спать в лесу хочу я,
вольном и зелёном,
Дом мойэто Кодры,
только там мой дом.
Утром снежным
мне тревожно,
это значит
что-то близко.
Лишь моргну
всё изменилось,
вот чему нас учит
лес:
искры хватит,
чтоб сгорело,
чтоб истлело всё
дотла.
В душе пожар,
я как струна.
Вся наша жизнь
гнетёт меня.
Гнетут молитвы,
святые дни:
святое от светского
отдели.
Благочестив
всегда отец,
так день-деньской,
и где конец?
Одно и то же
от зари до зари.
Вся слава дщери
Царя внутри.
Манят меня
далёкие дали
там, за днестровскими
камышами,
там, за околицей
скромного штетла.
Сердце щемит,
душа не на месте.
Как же мне слиться
со всеми вместе?
Как жить покойно
и богу молиться
в доме родимом?
Быть дочерью тяти,
похожей на Либу,
своею в селеньи?
Видя мои муки,
мама меня гонит
со двора гулять.
Что же ей ответить?
Я понять не в силах
почему, как Либу,
пирожки не учит
печь она меня?
Почему не может
научить остаться,
вдаль не улетать?
Опускаю веки,
глубоко вздыхаю.
Только б не сорваться!
Чешется спина.
Как же мне охота
сбросить эту кожу!
Мысли, мысли, мысли
вьются, точно мошки,
душу больно жалят.
Я смотрю на небо,
и молюсь ему я,
просто, как умею.
Я прошу свободы
для души пленённой.
Это не гордыня
и не благочестье.
Это что-то хочет
вырваться на волю.
7Либа
Ночь. Тятя вернулся с работы. Время близится к полуночи. Лайя уже посапывает рядом со мной. Весь день её что-то тревожило. Я собиралась спросить, что с ней такое, но случая не представилось. Вдруг раздаётся стук в дверь.
Один раз, второй.
Стучат так громко, что и мёртвого поднимут. Ума не приложу, как это Лайя не проснулась? На цыпочках крадусь к люку, ведущему на наш чердак. Оттуда можно увидеть входную дверь. Тятя идёт открывать. Матушка с утра до ночи простояла у печи (бабка, знаете ли, сама себя не испечёт). Интересно, мама знает, кто пришёл?
А вдруг за тятей явились солдаты? В нашем местечке уже много кого призвали в царскую армию. Особенно это заметно вечером по тёмным окошкам хат.
Я знаю, что такая мелочь, как стук костяшек пальцев по дереву, может навсегда изменить твою жизнь. Мы все это хорошо знаем. В армию тебя отправят служить на целых шесть лет. И ещё неизвестно, вернёшься ли ты домой живым.
В воздухе витает запах шоколада, но я уже готовлю себя к тому, что наша жизнь вот-вот рухнет.
Кто там?
За дверью неразборчиво бубнят. Входит незнакомец, кланяется тяте. Тот, ахнув, восклицает:
Янкель?!
Гость стоит согнувшись до тех пор, пока тятя не благословляет его, возложив ладони ему на голову.
Йеварехеха Адонай Ве Йишмереха, да благословит тебя Господь и сохранит тебя
Странно, почему он произносит Аароново благословение? Обычно он читает его вечером в пятницу, возложив руки на наши с Лайей головы, сразу после того как мы споём «Шолом Алейхем», приветствуя ангелов, нисходящих к нам в дом, а затем благословляет вино.
Мужчина поднимает голову и целует отцовские пальцы.
Янкель! удивлённо повторяет тятя, и они обнимаются. Какими судьбами? Откуда ты
Да, реб, узнать, где ты живёшь, было очень непросто, уж поверь мне.
Матушка делает шаг ему навстречу и склоняет голову:
Выпьете с устатку? У меня и бабка как раз подоспела.
Адель, моя жена, представляет её тятя.
К моему немалому удивлению, гость произносит, взглянув на матушку:
Помню.
На нём длинная накидка из мохнатого, похожего на медвежью шкуру сукна, атласный сюртук, белые чулки и громоздкие чёрные ботинки.
Прошу, садитесь, матушка жестом приглашает мужчин, а сама скрывается в кухне.
Слышу, как она наполняет чайник и ставит его на огонь. Гость присаживается к столу и пристально смотрит на тятю.
Рад видеть тебя, Берман.
Тятя фыркает.
Что привело тебя ко мне, брат мой?
Этотятин брат? Вот так новости!
Азохнвэй! Горе-то какое, Берман! вдруг принимается голосить гость, раскачиваясь взад-вперёд. Азохнвэй, ребе занедужил, долго не протянет.
Лицо тяти вытягивается, он бледнеет, словно видит призрака.
Вот, угощайтесь, матушка наливает мужчинам по рюмке шнапса.
Гостьнеужели он мой дядя? делает большой глоток, вздрагивает и продолжает:
Вернись домой, Берман. Ты нужен ребе ты нужен нам всем. Прошу, вернись, пока не поздно. Он отпивает ещё глоток, потом тянется к чашке чая.
Я должен посоветоваться с женой, качает головой тятя.
Нет времени, умоляюще говорит Янкель. Может быть, мы уже опоздали.
Тогда что тебя здесь держит? Уходи! рычит тятя, со стуком ставя рюмку на стол.
Берман матушка успокаивающе кладёт руки на плечи отца.
Я сказал им, что никогда не вернусь, Адель. Тебе это прекрасно известно.
Но нельзя же выгонять Янкеля на мороз.
Переночуешь у нас? неприязненно спрашивает тятя.
Нет, гость встаёт. Ты прав. Мне лучше немедля отправиться в обратный путь. Я передал тебе весть. Он пожимает плечами. Остальноена твоей совести.
Убирайся из моего дома! кричит тятя.
Берман! одёргивает его матушка.
Лайя заворочалась в своей постели.
Эс тут мир банг, брат, мне очень жаль. Я подумаю, обещаю тебе.
Янкель поворачивается и идёт к двери.
Янкель! Прости, я вспылил. Останься, переночуй у нас, двери моего дома всегда открыты для тебя.
Ничего, всё в порядке, Берман. Мне действительно лучше идти.
Я соберу вам поесть в дорогу, предлагает матушка. Молока горячего бутылку заверну. Козьего.
Янкель мнётся, потом кивает. Матушка возвращается на кухню, в комнате повисает неловкое молчание. Братья смотрят куда угодно, только не друг на друга. Наконец появляется мама.
Аби гезунт, будьте здоровы. Вручает корзинку гостю и тихонько добавляет: Я с ним поговорю. Не беспокойтесь, он придёт.
Мужчина исчезает за дверью, словно его и не было никогда.
Зачем ты ему пообещала? бурчит тятя, пока матушка запирает дверь.
Она садится к столу и берёт тятю за руку.
Уймись, Берман. Сам ведь понимаешь, выхода у тебя нет. Придётся вернуться в Купель. Ты обязан воздать дань уважения отцу.