Когда нет выхода, это тоже выход, ворчит он. Они-то тебя никогда не уважали. Ни тебя, ни мой выбор.
Может быть, он хочет загладить вину
Мы с ним не разговаривали больше двенадцати лет. Они нас с тобой изгнали! Я поклялся, что никогда не вернусь. А теперь, ишь, зовут! Меня одного, заметь, не тебя. Не поеду.
Янкель ничего такого не говорил, матушка вздыхает. Ты знаешь, что я чувствую к твоим родичам, но Если твой отец отправится в ойлам, не приведи, Господи! Хас вешалом! ты ж себя поедом съешь, что с ним не простился.
Они меня потом не отпустят. Яследующий в роду, ты это знаешь. Если они тебя не принимают, я от них отказываюсь. Почему я должен бросить жену и дочерей ради отца, который не одобрял моей жизни?
Мамины тонкие длинные пальцы сжимают широкую тятину руку до того крепко, что белеют костяшки.
Дела там, похоже, совсем плохи, иначе Янкель бы не пришёл. Думаю, тебе надо отправляться немедленно, нынешней же ночью. Она заглядывает ему в глаза. Я тебе верю, Берман. Я знаю, что ты нас не покинешь.
Адель, тут вопрос не в доверии, печально возражает тятя. Вот ты бы сама вернулась к своим?
Никогда! мотает головой мама.
И в чём же разница?
В том, что ребе на смертном одре! Неужто не понятно?
А если бы при смерти был Дмитро?
Дмитро? Это ещё кто? О чём они там толкуют? Родители начинают казаться мне какими-то чужими, но их разговорсмутно знаком, словно я слышала подобный во сне.
Это не одно и то же, сам знаешь. Я устала от нашей жизни, говорит матушка. От этой хибары на опушке леса, от местных фарисеев, шипящих нам в спины. Мы с тобой в тупике, на краю пропасти. Что, если тебе подарили надежду на спасение? Возможность вернуть утраченное?
Почему бы нам, в таком случае, не вернуться к твоим, м-м? Помириться.
Нет, нельзя.
Так в чём же разница? повышает голос тятя.
Матушка плачет. Он встаёт и обнимает её.
Ты сама выбрала такую жизнь. Выбрала меня. А теперь, значит, жалеешь?
Нет! мама поднимает взгляд. Но вдруг у тебя получится? И нас сохранить, и с родными помириться? Они протянули тебе руку, чего мои нипочём не сделают.
Адель, тятя со вздохом обнимает матушку покрепче, я согласен, но только с условием, что ты поедешь со мной.
А как же девочки? Как они тут одни? мамин голос срывается на крик, и Лайя вновь беспокойно ворочается.
Если отец наконец-то признает тебя моей законной женой, хрипло произносит тятя, признает перед всей общиной, тогда мы съездим за ними и все вместе вернёмся в Купель. Но пока не узнаю, что решил отец, не собираюсь выставлять дочерей на позор. Сначала он должен принять тебя. Таково моё условие.
Мы не можем оставить девочек одних!
О них позаботится кехилла. А кроме того, у нас же нет разрешения покидать местечко. Я не хочу подвергать дочерей смертельной опасности, тятя трёт лоб. В Дубоссарах им будет спокойней.
Ты точно спятил! Неужели не разумеешь, несчастный мишуге, что они станут лёгкой добычей для первого же мерзавца?
Либа справится. Она сильнее, чем ты думаешь.
Может, всё-таки рассказать им?..
Рассказать? О чём она, интересно знать?
Нет! Мы же договорились! Дождёмся их помолвок. Не стоит загодя смущать им душу. Люди здесь живут достойные, настоящие менчес, они присмотрят за нашими девочками.
Нехорошо это, оставлять детей одних, упорствует матушка.
Либа будет на хозяйстве. Ей ведь почти восемнадцать.
Кстати, ещё один довод. Какое будущее ждёт её здесь? Сам вечно твердишь, что во всём местечке никто не захочет жениться на наших дочках, а тут такой случай. Либе пора замуж, Берман, засиделась она в девках.
Когда придёт время, я найду им хороших мужей. Не рви себе сердце.
И когда же оно, по-твоему, придёт? Сколько лет должно исполниться Либе? Вот дождёшься, что никто не захочет брать замуж вековуху. Прошу тебя, возьмём их с собой.
Мне вдруг становится холодно, руки покрываются гусиной кожей.
Нет, твёрдо отвечает тятя. Мне дочери дороже яхонтов с жемчугами, я не потащу их в опасный путь.
Матушка начинает горько плакать.
Адель голос тяти смягчается.
Не трожь меня! Ради тебя я пожертвовала всем. Всем, что у меня было. Стараюсь, из сил выбиваюсь, а всё напрасно. Не будет нам счастья, ни здесь, ни там. Может, вообще нигде не будет. Приязни между мной и твоими родичами никогда не было, но и тут нам не лучше. Я ж не глухая, слышу, что люди говорят. Прошу тебя, поезжай один. Ради меня, Берман, ради наших дочек. Получи отцовское благословение, а потом возвращайся. Вернись к нам живой и невредимый, и уж тогда мы решим, либо здесь оставаться, либо уехать.
А если они меня не отпустят? Если я не вернусь? Или отец пролежит при смерти несколько месяцев? Не хочу искушать судьбу, без тебя мне не жить. Они могут заморочить меня, сбить с толку. Тымоя судьба, гелибте, без тебя хоть в петлю. А с ними отец понижает голос до шепота, с ними я сам не свой.
А если кто-то убьёт наших девочек или обесчестит, ты в петлю не полезешь? матушка качает головой, сжимая кулаки. Только дикий зверь бросает детёнышей.
Я и есть зверь, усмехается тятя. Однако уже много лет как сбросил шкуру. Кому и знать, как не тебе, он внезапно мрачнеет. Время идёт, люди меняются. Может быть, скоро всё станет по-другому. Если же нет По скулам тяти ходят желваки. Ты права. Я должен отдать сыновний долг. Оплакать отца, произнести кадиш над его могилой, ежели до этого дойдёт.
Я тут подумала если всё сложится совсем плохо, мы могли бы отсюда уехать. Сейчас многие говорят об Америке.
Америкаэто сказка.
Ох, Берман, никакого сладу с тобой нет, мама всплёскивает руками и вздыхает. Ну, хорошо, я отправлюсь с тобой.
С девочками ничего не случится, ласково произносит тятя. Обещаю, мы вернёмся за ними. Адель Тебе кажется, будто я нарочно перечу, но это вовсе не так. Здесь им безопаснее.
Матушка решительно встаёт, вытаскивает из-под кровати сундук и что-то оттуда вынимает.
Адель шепчет тятя.
Даже не начинай, Берман. Я должна подумать. Мне надо на воздух.
Она накидывает на плечи какой-то белый плащ и потирает руки, словно ей вдруг стало холодно. Она в самом деле дрожит, затем пригибается к полу, точно у неё заболел живот. Изящные руки выгибаются дугами, но под каким-то странным, неправильным углом. Воздух начинает мерцать. Я не понимаю, что происходит, однако не могу отвести глаз. Матушкино лицо и руки покрываются белым пухом, словно из каждой поры пробивается длинное перо. Платье бесформенной кучей падает на пол. Матушка остаётся обнажённой, вот только вся она теперь покрыта перьями, блестящими в неверном свете керосинки. Вдруг она скручивается в три погибели, точно хочет свернуться в шар, только руки тянутся и тянутся вверх. Миг, и они становятся огромными крыльями, слегка отдающими желтизной лунного луча, упавшего сквозь окно. Моя мамалебедь!
В ужасе зажимаю ладонью рот. Только бы не закричать. Я засмотрелась на лебедицу и едва не пропустила, как отец подошёл к сундуку и вытащил оттуда бурый мохнатый плащ. Кажется, я уже видела на нём такой. Или нет? Пожалуй, нет. Мех чересчур густой, словно шкура живого зверя. Горожане надевают похожие, отправляясь колядовать. Раздаётся звук, который не может издать человек. Моё сердце уходит в пятки.
Там, где только что был тятя, стоит медведь. Я едва не визжу от страха! Никогда не видела такого огромного медведя. Он в два раза больше моего тяти, целая гора бурого меха. Глазки у зверя блестящие, точно агатовые бусины. Зубыострые, желтоватые, удлинённая морда заканчивается крупным влажным носом. Медведь шагает вперёд. Тёмный, почти чёрный мех переливается, и когда зверь движется, то кажется рябым, будто кора берёзы. Под шкурой перекатываются мощные мышцы, кривые когти скребут по половицам. «Я сплю, всплывает мысль. Сплю и вижу сон. Сказки и явь перемешались в моей голове, вот и всё». Оглядываюсь на Лайю. Сестра крепко спит. Может, я тоже сплю?
Меня бьёт крупная дрожь. Как бы с лестницы не сверзиться.
Медведь носом сдвигает защёлку двери, оглядывается на лебедицу. Та вспрыгивает ему на спину, и зверь покидает дом, аккуратно притворив за собой дверь. Я шумно выдыхаю, с силой сжимаю и разжимаю кулаки, надеясь проснуться. Ногти впиваются в ладони. Опустив взгляд, замечаю, что они какие-то слишком уж тёмные, острые и до боли напоминают когти. Вскрикиваю и тянусь к плечу Лайи. Волоски на предплечье густеют буквально на глазах. Испугавшись того, что может произойти, отдёргиваю руку. Страшно, как же мне страшно! Из глаз льются слёзы. Зажмуриваюсь, не решаясь протереть лицо. Ещё, чего доброго, поцарапаюсь такими-то когтищами. Сижу тихо, как мышь. Не дай Бог разбудить Лайю. Нельзя, чтобы она сейчас меня увидела. «Это сон, Либа, твержу я себе. Просто ночной кошмар. Когда ты проснёшься, всё исчезнет».
Вытягиваюсь на постели, пытаясь успокоиться. Жду. Бух, бух, бухколотится сердце Наконец внизу скрипит родительская кровать, а через какое-то время по хате разносится тятин храп. Открываю глаза и поднимаю трясущиеся руки. Руки как руки. С облегчением выдыхаю и опять крадусь к лестнице. Какими-то встретят меня родители?
Мама сидит за столом, пьёт чай. Подхожу, сажусь на пол, кладу голову ей на колени.
Мне приснился дурной сон, жалуюсь я.
И что же тебе приснилось?
Ваш с тятей разговор, признаюсь я.
Ох, доня! Услышала, значит? мама тяжело вздыхает. Может, и видела?
Видела, покорно киваю я.
И тут всё меняется, мои представления о жизни переворачиваются вверх тормашками. Матушка всегда говорила, что сказкивовсе не выдумка, а самая настоящая быль. И теперь, склонив голову на колени своей матери-лебедицы, я в это верю. Какая же из сказокнаша?
Мама обнимает меня и шепчет:
Не думала я, что оно вот так случится. Но это ещё не всё. Нам о многом придётся поговорить.
Матушкины светлые волосы щекочут мне шею, на щёку падает её слезинка.
Однако больше она не произносит ни слова. Я встаю и молча поднимаюсь к себе. Мне не спится. До утра таращусь в окно. Страшное известие об умирающем ребе, которое принёс Янкель, не идёт у меня из головы. Как-то изменится наша жизнь? Впрочем, куда больше меня пугает то, что я узнала о родителях.
Вспоминается любимая тятина поговорка, что, мол, в каждом сердцесвои тайны, и не надо совать нос, куда тебя не просят. Ну, вот, сунула я нос в родительскую тайну, и что из этого вышло? Самое страшное, что у меня тоже, кажется, появилась тайна.
Смотрю на спящую Лайю. Её ночная сорочка сбилась, я замечаю царапины на спине, там, где могли бы быть крылья. И до меня начинает кое-что доходить. Сама якрупная, ширококостная, а моя сестрагибкая и лёгкая. Мы обе любим рыбу, но я не прочь полакомиться и мясом. Нам нравится Днестр, только я предпочитаю укромные заводи, она жезалитые солнцем просторы. Мои волосы жёсткие и тёмные, еёсветлые, почти белые, точь-в-точь как у мамы. Внезапно вся наша жизнь обретает смысл и одновременно полностью его утрачивает.
О Кодрах и его таинственных обитателях всегда ходили всякие мрачные легенды.
Теперь-то я знаю, о ком их рассказывают.
8Лайя
Утром проснувшись,
я обнаружила:
всё изменилось.
Вот толькочто?
Рядом спит Либа,
веки опухли.
Матушки нет нигде,
тятя храпит.
«Что же не так со мной?
крикнуть хочу я.
Небо, ответь!»
В лес ухожу.
Сучок обвяжу
ниточкой пряжи,
ленточкой белой.
Здесь я оставлю
кусочек коры,
тамлист золотой.
Лесу дарю их,
всё повторяя:
«Тымой, тымой,
ну, а теперь
секрет мне раскрой,
листик зелёный.
Где моя матушка?
Плачет сестрица моя отчего?»
Лес же молчит.
Кажется, что
пересекла я
границу незримую.
На камнях замшелых делаю отметки,
чтобы отыскать по ним путь в родимый дом.
Гибкие тростинки окаймляют берег,
мне кивают, манят, пух ихсловно перья.
В полумраке пух этот кажется знаком.
Вот он и ответ?
Словно отыскала остров среди шторма.
Где ты, моя мама?
Вижу, лебедь белый
плавает по волнам.
Слышу птичьи крики,
ветра свист, а лебедь
тянет свою песню,
просит отозваться.
Айе, айе, айе!
Вот бы спеть мне с ними,
но не понимаю
я их языка.
Это и не папин
идиш-мамалошен,
и не украинский
матушки родимой.
Странный, чудный говор,
словно неземной.
Безымянные созданья
там мелькают
меж стволами,
птичьи крики,
шум и трели,
свет и шорохи листвы.
Колокольцев перезвон
вдруг разносится.
Быть может
это дети на коньках?
Шалуны скользят по льду,
с бубенцами на сапожках?
Нет, не бубенцы,
ошиблась.
Динь-динь-дон.
Но что же это
льдисто так звенит,
тревожно?
Вдоль по извивам днестровских притоков
следую тихо я тенью бесплотной.
Где-то к реке прилепились деревни,
люди беседуют в комнатах тёплых.
Думают, верно, никто их не слышит.
Я словно призрак незримый, и только.
Парубков вижу на санках, торговок
рыбой и слушаю их болтовню.
Юные парочки прячутся в чаще,
в глушь очерета скатившись с горы,
все беззаботны, бездумны, беспечны.
Тампод кустами целуются жарко,
вьётся парок над губами их лёгкий.
Мне бы свободы их, ну, хоть глоточек,
Мне бы скатиться с горки на санках.
Где же ты, где же, жуть небывалая?
Где же ты чудо, яркое, чудное?
Прячешься ли за лесами дремучими?
За лесами,
за горами,
за широкими долами
место,
сказка,
человек?
Где же моя настоящая жизнь,
и тот,
кто меня найдёт?
Кто в мир поглядит моими глазами,
кто сердце моё поймёт,
разделит то, что я понимаю?
Что втайне знала всегда?
И всё обернётся тогда иначе.
Что станет со мной тогда?
9Либа
На следующий день мы с матушкой идём стирать бельё на ручей, что позади дома. Лайя, как всегда, где-то бродит. Матушка опять её отпустила. Я же вынуждена заниматься хозяйством.
Мы кладём бельё в ледяную воду и принимаемся бить вальками. Живот мешает мне наклоняться. Пытаюсь его втянуть. Ничего не получается. Ненавижу собственное тело. По-моему, я самабудто валун у реки. Мама сгибается и разгибается над водой, словно гибкая тростинка. Лайя пошла в неё. Обе они тонкие, хрупкие, невесомые. Почему я раньше этого не замечала? Не понимаю.
Матушка сегодня рассеянна, постоянно оглядывается, точно ждёт чего-то.
Ума не приложу, как поговорить с ней о том, что видела прошлой ночью. Я до сих пор надеюсь, что это был дурной сон, но в глубине души знаю: мне открылась правда, о которой я давно исподволь догадывалась. Скажем, я всегда легко находила верные лесные тропки, просто взглянув на землю и деревья или учуяв запах. Всё вдруг встало на свои места и вместе с темещё больше запуталось. Хотя куда уж больше?
Мама, ты чего? спрашиваю я.
Да вот, смотрю, нет ли кого поблизости.
Никого там нет.
В лесу никогда нельзя быть уверенной, крохiтка. Пододвинься-ка поближе.
Подбираю юбки и подсаживаюсь к ней. Матушка сидит на корточках, у меня так не получается. Пыхчу, пытаясь устроиться поудобнее.
Она шепчет мне в самое ухо:
Прежде чем мы с тятей отправимся в Купель, я кое-что тебе расскажу. Всё равно однажды вы с сестрой должны были обо всём узнать. Прошлой ночью ты увидела нечто странное, да? То, чего тебе видеть не следовало. Она прикрывает глаза. Лайяне дочь твоего тяти, её отецлебедь, такой же, как я.
Что-что? Земля уходит у меня из-под ног, к горлу подступает колючий комок, похожий на клок шерсти, дыхание перехватывает.
Не будем терять время, матушка берёт моё лицо в ладони, её серые глаза глядят на меня в упор. Ты же видела меня в обличии лебедя. Да, я из лебединой семьи.
Пытаюсь вывернуться из маминых рук. Увидеть превращение тайкомодно, а услышать из её собственных устсовсем другое. Не уверена, что мне этого хочется.