Почему он здесь? спросила я, постаравшись, чтобы Ризек не услышал гнева в моем голосе.
Не будем терять ни минуты, произнес Ризек, поманив Акоса.
Они оба переступили порог моей спальни.
Керезет демонстрировал полное подчинение Ризеку, но я заметила, что он все же старался держаться на расстоянии. Он был на пределе.
Кайра, познакомься с Акосом Керезетом. Акостретье дитя рода Керезетов и наш Ризек ухмыльнулся, наш верный слуга.
Он намекал на то, что Акосу судьбою предначертано умереть за нашу семью. Погибнуть, служа нам, как еще два сезона назад объявила Ассамблея.
Губы Акоса искривились.
У Акосауникальный токодар, который, думаю, тебя заинтересует, продолжил Ризек и кивнул Керезету.
Тот присел на корточки и протянул мне руку. Я тупо уставилась на его ладонь. Я ничего не понимала. Ризек хочет, чтобы я причинила ему боль? Зачем?
Давай, сестренка, тебе понравится, произнес Ризек.
Я потянулась к ладони Акоса. Тьма расползалась под кожей, как чернильная клякса.
Я дотронулась до руки Акоса, приготовившись услышать крик. Но тени внезапно отпрянули и исчезли, а вместе с ними ушла и боль.
Это было совсем не похоже на действие лекарства, которое я принимала прежде. От препаратов меня мутило, в лучшем случае они одурманивали, притупляя чувства. А сейчас я словно вернулась в прошлое, в те дни, когда еще не проснулся мой дар. Впрочем, даже тогда я не ощущала такого умиротворения.
Неужели Акос подарил мне покой?
Что это? спросила я.
Кожа Акоса была теплой, шершавой и сухой, как галька, не слишком добросовестно обкатанная морем. Я уставилась на наши сцепленные руки.
Я отсек Ток. Голос Акоса оказался на удивление глубоким, хотя и ломким, как у любого мальчишки его возраста. И неважно, какой дар он несет.
У моей сестрыочень важный дар, перебил его Ризек. Но с некоторых пор от него нет толку, потому что он постоянно выводит Кайру из строя. Так что теперь именно ты сможешь сослужить нам службу Но не забывай, кто тут хозяин, тихо проговорил Ризек, склонившись к уху Акоса.
Тот не шевельнулся, но на его лице мелькнула гримаса отвращения.
Я села на пятки, продолжая ощущать прикосновение его ладони. Но я уже не глядела на него. Я сгорала от стыда. Можно было подумать, что он застал меня за переодеванием, увидев больше, чем дозволено чужим.
Я поднялась, и он встал вместе со мной. Несмотря на мой высокий рост, Акос оказался выше меня на полголовы.
Значит, мы будем везде ходить с ним за ручку? спросила я. Что о нас подумают люди?
Подумают, что оннаш слуга, ответил Ризек. Так оно и есть.
Брат шагнул ко мне. Я отпрянула, выдернув ладонь из руки Акоса. Черная паутина мигом вернулась на место.
А где благодарность? произнес Ризек. Ты не оценила огромные усилия, которые я прилагаю для обеспечения твоего комфорта, приставляя к тебе столь одаренного слугу?
Оценила. Спасибо, Ризек, вымолвила я, не решаясь его провоцировать.
Я не хотела, чтобы брат опять заменил мои воспоминания своими.
Не за что! улыбнулся он. Я пойду на все, лишь бы мои генералы жили в хороших условиях.
Никаким генералом он меня, разумеется, не считал. Солдаты прозвали меня «Плетью Ризека», инструментом для наказания, который Ризек использовал, когда ему было нужно. Ризек воспринимал меня как свое собственное, весьма впечатляющее оружие. Я была для него еще одним клинком.
Когда мой брат покинул спальню, мы с Акосом остались наедине. Я принялась ходить по комнате. От стола к изножью кровати и от закрытого шифоньераобратно к кровати. Мне не нравилось, с каким любопытством Акос разглядывает обстановку, будто лапая все вокруг.
И давно ты так живешь? спросил он.
Как «так»? резко бросила я.
В тот момент я могла думать лишь о том, в каком виде он меня застал: лежащей на полу, в поту и слезах
Я чувствовала себя зверем, пойманным в западню.
Скрывая свои страдания, в его голосе отчетливо прозвучала жалость.
Жалостьпрезрение в обертке доброты. Ее требовалось пресечь сразу, иначе потом общение сделается невозможным. Так меня учил отец.
Я обрела дар, когда мне было восемь сезонов. К вящей радости отца и брата. Мы договорились, что я буду скрывать боль ради блага рода Ноавеков. И ради шотетов.
Акос хмыкнул. По крайней мере, с жалостью, он завязал. Вот и хорошо.
Вытяни руку, тихо приказала я.
Моя мать, когда злилась, всегда говорила еле слышно. Утверждала, что таким образом заставляет людей себя слушать. Мне недоставало ее элегантной изощренности. Я обладала изяществом кулака, метящего в лицо. Однако Акос повиновался. Он протянул мне руку ладонью вверх и вздохнул, словно искренне желал облегчить мои страдания.
Я быстро сжала его предплечье и резко дернула Акоса на себя. Похоже на танец: скрещенные руки, перенос веса.
Теперь я находилась позади Акоса, а он, согнувшись, стоял с заломленной за спину рукой.
Может, я и мучаюсь, зато сил у меня хватает, прошипела я, ощущая, как напрягаются мышцы Акоса. Ты полезен, но свет клином на тебе не сошелся. Ясно?
Не дожидаясь ответа, я отпустила Акоса. Токодар вернулся и резанул меня болью, от которой защипало глаза.
В соседней комнате есть кровать, процедила я. Убирайся.
Он послушался. Я с закрытыми глазами прислонилась к спинке своего ложа.
На самом деле мне хотелось совсем не такого окончания разговора.
10. Кайра
Я не ожидала, что Акос Керезет вернется по доброй воле. Однако на следующее утро он постучал в мою дверь. В нескольких шагах позади него топталась стражница. Акос держал флакон с пурпурной жидкостью.
Доброе утро, моя госпожа, насмешливо произнес он. Поскольку никто из нас не заинтересован в постоянном физическом контакте, вы можете попробовать это снадобье. Последний пузырек из моих запасов, между прочим.
Я выпрямилась. Когда боль делалась непереносимой и я превращалась в мешок костей и мяса, каждый мускул напрягался, заставляя меня держаться прямо. Отбросив за спину распущенные волосы, я сообразила, что наверняка выгляжу странно, разгуливая в полдень в ночной сорочке, да еще и с левой рукой, от запястья до локтя покрытой наручами из кожи Панцырника.
Очередная микстура? кисло улыбнулась я. Они или вовсе не помогают, или от них вреда больше, чем пользы.
Вряд ли ты когда-нибудь пробовала обезболивающее из тихоцветов, сказал Акос, выгнув бровь. Насколько мне известно, ваш народ не жалует наши проверенные средства.
Пробовала, возразила я. Лучшие отирианские лекарства.
Отирианские, он цокнул зыком. Они хороши для обыкновенных болезней, но твоя проблемаособенная.
Боль есть боль.
Советую тебе его принять, он чуть не насильно вложил мне в руку пузырек. Снадобье, конечно, не снимет боль полностью, но заметно ослабит. К тому же у него почти нет побочных эффектов.
Я прищурилась и подозвала стражницу, которая маячила в коридоре. Та подбежала ко мне и по уставу поклонилась.
Выпей эту настойку, приказала я женщине.
Думаешь, я собираюсь тебя отравить? спросил Акос.
Не исключено.
Стражница, вытаращив глаза от страха, взяла пузырек.
Не бойся, яда здесь нет, сказал Акос.
Женщина сделала глоток и вытерла губы тыльной стороной ладони. Несколько секунд мы с ней неподвижно стояли и ждали. Падать замертво она вроде бы не собиралась. Я забрала у нее флакон. Тени метнулись в кончики пальцев, вызвав покалывание. Стражница стремительно вернулась на свой пост, словно я была Панцырником.
Снадобье воняло гнилью и солодом. Я залпом осушила пузырек, ожидая, что вкус окажется столь же мерзким, как и запах. Ничего подобного, послевкусие было цветочно-пряным. Лекарство обволокло горло и осело в желудке странной тяжестью.
Подействует через две минуты, заметил Акос. Ты надеваешь это на ночь? Он показал на мою руку, покрытую поцарапанной броней. Нападения боишься?
Броня была сильно изрезана острым ножом. Я снимала ее, только когда купалась.
Нет, буркнула я и сунула флакон Акосу.
Значит, прикрываешь знаки убийства. Акос нахмурился. И почему Плеть Ризека прячет свои знаки?
Не смей называть меня так. Никогда.
Я почувствовала какое-то давление в голове, будто кто-то сжал виски. По телу, откуда-то из глубины, пополз озноб, и моя кровь словно превратилась в лед. Сначала я решила, что виной томузлость и раздражение, но ощущения были слишком физическими и безболезненными. Я взглянула на руки. Тени никуда не делись, они темнели под кожей, но двигались медленно, заторможенно.
Сработало, верно? спросил Акос.
Боль не исчезла, она продолжала отзываться на течение Тока, но теперь она мне не мешала. Меня охватила приятная сонливость. Неужели мне удастся спокойно поспать?
В каком-то смысле, призналась я.
Я знал, что снадобье подействует. А сейчас я хочу предложить тебе сделку.
Ты считаешь, что в твоем положении можно предлагать сделки?
Ага. Сколько бы ты ни твердила, что тебе не требуется моя помощь, в действительности это не так. Ты лукавишь. Поэтому ты можешь либо каждый раз принуждать меня оказывать тебе помощь, либо обращаться со мной как с человеком и получать лекарство без всяких проблем. Выбор за тобой, моя госпожа.
Думать, глядя ему в глаза, было затруднительно, поэтому я уставилась на просветы в жалюзи, сквозь которые в комнату проникали солнечные лучи. За оградой поместья Ноавеков люди ходили по улицам, наслаждаясь теплым сезоном. Пыль, наверное, стояла столбом
В момент нашего знакомства Акос увидел меня в самом невыгодном для меня свете. Я была уязвимой, слабой и валялась на полу у его ног. Потом-то я попыталась отыграться, показав Акосу то, на что я способна, но проку вышлочуть. Мою темную паутину нельзя ни стереть, ни уничтожить, а чем больше я испытываю физических страданий, тем сложнее мне жить достойной жизнью.
Может, Акосмой единственный шанс?
Я слушаю тебя, произнесла я.
Прекрасно, он провел пальцами по густым, темным волосам. Прошлой ночью ты показала мне болевой прием. Ты умеешь сражаться.
Еще как.
И ты сможешь меня обучить, если я попрошу?
Зачем? Ты издеваешься надо мной? Ты хочешь убить Ризека? У тебя ничего не получится.
Ты полагаешь, что я хочу его убить?
А разве нет?
Он помолчал.
Я хочу забрать домой брата, поэтому мне необходимо выжить и, следовательно, я должен уметь драться, осторожно произнес Акос.
А я уже подзабыла, что такое настоящая братская любовь. Насколько мне представлялось, размазня и слюнтяй Айджа не достоин такого. Но Акос, по-солдатски уверенный в себе, выглядел очень решительным.
А ты не обучен рукопашному бою? поинтересовалась я. Зачем же Ризек посылал тебя на два сезона к Вакрезу?
Я обучен. Но мне нужно кое-что еще.
Мне тоже, я скрестила руки на груди.
В обмен на твои уроки я научу тебя делать снадобье. И ты не будешь зависеть ни от меня, ни от кого другого.
Он словно читал в моем сердце, безошибочно выбрав самое соблазнительное для меня предложение. Ведь я жаждала не избавления от боли, но независимости. И Акос преподносил ее мнев стеклянном флаконе с настойкой алого тихоцвета.
Ладно, согласилась я. Я сделаю то, о чем ты просишь.
Вскоре после нашего разговора я привела Акоса к запертой двери, за которой скрывалась небольшая комната. Это крыло поместья не модернизировали, и замки здесь отпирались не прикосновением пальца хозяина (как в кабинете и в спальне Ризека), а по старинке.
Я вытащила из кармана ключ. Сегодня на мне были свободные брюки и свитер.
В комнате имелся длинный стол, а стены были увешаны полками: на них теснились пузырьки, колбы, ножи, мерные ложки и разделочные доски. Там же выстроился ряд банок. Судя по этикеткам на шотетском, в емкостях хранились различные виды ледоцветов. У нас был небольшой их запас, хотя тувенцы не торгуют с шотетами уже в течение двадцати сезонов. Тихоцветы попадали к нам через третьи руки, среди прочей добычи, привезенной из Побывок. Металлические тигли всех оттенков оранжево-красного свисали с крючков над горелками. Самый крупныйразмером с мою голову, а самый маленькийс ладонь.
Акос выбрал тигель и поставил его на горелку.
Зачем ты училась рукопашному бою, если ты можешь причинить боль с помощью простого прикосновения? спросил он, наполняя стакан водой из-под крана.
Вылил в тигель, зажег огонь, взял нож и разделочную доску.
Это часть шотетского образования, нас обучают боевым искусствам с детства. И мне это нравилось, добавила я, помедлив.
Где тихоцветы? осведомился он, водя пальцем по банкам.
В верхнейсправа.
Но ведь шотеты не используют ледоцветы.
Шотеты не используют, ответила я. Но мыисключение. У нас есть все. Перчатки найдешь под горелками.
Что же, госпожа Исключительность, фыркнул он, тебе надо будет изыскать способ добывать еще и еще. Нам понадобится много.
Понятно, сказала я и на миг умолкла. А читать тебя в армии не обучили?
Я полагала, что Вакрез должен был научить его не только драться. Но и писать, к примеру. «Откровенный язык»это язык разговорный, а не письменный, детям приходилось учиться писать и читать.
Подобные материи их не интересовали, ответил Акос. Мне командовали «Бегом марш!», и я бежал. Вот и все.
Тувенскому мальчишке не пристало жаловаться на то, что его превратили в сильного шотетского мужчину, заявила я.
Я не превратился в шотета. Ятувенец и всегда им останусь.
То, что ты беседуешь со мной на шотетском, свидетельствует о другом.
То, что я беседую с тобой на шотетском, является дурацким генетическим вывертом! рявкнул он.
Я не стала спорить. Но чувствовала, что со временем Акос изменит свое мнение.
Акос извлек из банки с тихоцветами бутон, оторвал лепесток и сунул в рот. Я зачарованно смотрела на Акоса. Такая доза должна была мгновенно свалить его с ног. Акос проглотил лепесток, на секунду прикрыл глаза и как ни в чем не бывало вернулся к разделочной доске.
У тебя к ним иммунитет? Как к моему токодару?
Нет. Но они воздействуют на меня слабее, чем на других.
И каким образом он это обнаружил?
Акос положил бутон на доску и плашмя надавил ножом на цветоложе. Бутон раскрылся. Провел острием по каждому лепестку, быстро расправляя их. Это было похоже на волшебство.
Я наблюдала, как пузырится зелье из тихоцветов, сначалакрасное, затем, после добавления засахаренных солефрутоворанжевое Когда Акос прибавил стебли сендеса, предварительно срезав с них листья, варево стало коричневым. За сендесом последовала щепотка порошка из «цветов ревности», и жидкость вновь покраснела. Как странно. Да и невозможно.
Акос снял тигель с огня, переставил на соседнюю горелку, чтобы остудить, и повернулся ко мне.
Это весьма сложное искусство, произнес он, широким жестом обводя комнату с ее полками, на которых стояли колбы, пузырьки и банки с ледоцветами. А с обезболивающим на тихоцвете будет еще труднее. Ошибись хоть чуточку и приготовишь себе яд. Надеюсь, ты умеешь быть не только жестокой, но и аккуратной.
Он легонько коснулся тигля кончиком пальца и сразу же его отдернул. Я невольно залюбовалась его быстрыми движениями и поняла, к какой боевой школе он принадлежит. Зиватахак, «путь сердца».
Ты знаешь о моей жестокости лишь понаслышке, заметила я. А хочешь я тебе скажу, что я слышала о тебе? Тынеженка, трус и дурак. Слухи верны, как считаешь?
Ты из Ноавеков, упрямо буркнул он, скрещивая руки на груди. Беспощадность в вашей крови.
Я не выбирала кровь в своих венах, возразила я. Как и ты не выбирал свою судьбу. Мы с тобой стали тем, кем должны были стать.
Я развернулась и покинула комнату, задев дверной косяк закованной в броню рукой.
Я проснулась на рассвете, когда перестало действовать снадобье. За окном начиналось бледное утро. Как всегда медленно, по-старушечьи, я сползла с кровати, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть. Натянула легкий и просторный тренировочный костюм из синтетической ткани, сшитый на Тепесе. Никто лучше тепессаров не умел создавать одежду, сохраняющую прохладу: их планета была настолько жаркой, что люди не выходили из дома без термозащиты.
Прижавшись лбом к стене, я зажмурилась и на ощупь принялась заплетать волосы. Мне давно не доводилось расчесывать свои густые темные волосы, как я расчесывала их в детстве, надеясь завить в тугие кудри. Боль лишила меня и этого удовольствия.