Вот у меня! Все самое лучшее! Самое дешевое! Ни у кого другого не найдешь такого вкусного винограда, таких острых мечей, такой свежей зелени, таких покладистых девочек.
В лавке у купца, похожего на хомяка, у которого из-за отвислых щек вытрясли все запасы, Мих придирчиво перебрал и перемерил пар десять холщовых, прошитых неровными стежками торопливых мастериц, порток. Выбрал те, что не спадали, где штанины были примерно одной длины и где нитки не расползались от первого прикосновения. А потом отправился во фруктовые рядызаедать покупку чем-нибудь сочным и сладким.
Мих походил между рядов, купил пару персиков, грушу, гроздь странного винограда с желто-фиолетовыми двухцветными ягодами. Стал прицениваться к крупным сизым сливам, которыми торговала бедовая курносая девчонка, еще, наверное, не достигшая восемнадцатилетия, но с двумя ребятишками, крепко державшимися за подол, и третьим в процессе производства, как вдруг увидел знакомое лицо.
Навстречу ему неспеша шла контеза Сона, за ней семенила служанка с полной корзиной продуктов. Из корзины торчало горлышко баклажки с медом, свежие, присыпанные нежной белой мукой, сдобные булочки
Госпожа! метнулся ей наперерез Мих. Госпожа Сона! ЯМих. Вы меня помните?
О-о-о! контеза отступила назад, взлетели вверх аккуратные брови, Мих, как я могла тебя забыть. Мы многим тебе обязаны. Какое счастье, что ты случился на моем пути.
Госпожа Сона протянула для поцелуя руку в кружевной белой перчатке. Мих прикоснулся губами к пахнущей цветочными духами прохладной шелковой ладони. Тонкие пальцы слегка дрожали.
Мих! уже торопила его контеза. Мы едем на нашу виллу. Нэна, ты купишь виноград и лимоны и последуешь за нами.
Контеза подхватила яркие, апельсинового оттенка юбки: «Идем, Мих! Идем! Вон моя карета».
Глаза госпожи Соны блестели лихорадочным, нездоровым блеском. За ней тянулся горьковатый, смешанный с пылью шлейф беды. В карете шлейф не рассеялся, хлестал по щекам, щемил сердце, не давал вздохнуть.
На губах у контезы застыла вымуштрованная годами воспитания лукавая улыбка, но в глазах стояли слезы.
Госпожа Сона, твердо сказал Мих, не решившись, однако, взять контезу за руку, что случилось?
Лукавая улыбка смялась, сморщились нарумяненные губы, госпожа Сона уронила лицо в кружево перчаток и разрыдалась.
Темные дорожки бежали вниз по бледным щекам, пачкая жирной сажей тонкий шелк. Благородных дам учили с детства не проявлять чувств на людях, нопрорвало плотину. Слишком много мутной, горькой воды скопилось на душе.
Контеза, захлебываясь рыданиями, начала рассказывать.
Когда Мих только отправился в путешествие, все было так хорошо, так спокойно. Старый контез больше не хворал, старшему сыну подобрали замечательную невесту, красивую милую девушку из рода Ашерин. Младенец Мирикаль вырос в здорового толстенького малыша и стал как две капли воды похож на своего отца. А Родко, который благодаря волшебным пилюлям Миха полностью поправился, стал такой красивый. Льняные кудри, синие глаза, добрая улыбка.
Беда подкралась незаметно, прошуршала змеиной кожей по пожухлой траве.
Сначала у Родко появился редкий сухой кашель. Так, ничего особенного. И легкая потливость по ночам. У кого не бывает. Контезе даже не сразу сообщили, не посчитали достаточно важным. Когда же, наконец, доложили, она и не озаботилась поначалу. Родко оставался румяным и подвижным мальчиком. Лишь когда кашель стал сильнее, пригласила известного в округе доктора. Тот долго выстукивал Родко спину и грудь, слушал плоскими волосатыми ушами, как бъется сердце, нюхал желтые мокроты.
И, как гром среди ясного неба: «Очень сожалею, контеза. У вашего сына черная лихорадка».
И такой уютный, тщательно взлелеянный мир разлетелся вдребезги, как дорогая античная ваза, оставляя после себя груду ненужных, не имеющих никакой цены осколков.
Доктор прописал Родко отвары из трав и посоветовал перебраться к морю. Теплый климат должен был способствовать если не излечению, то хотя бы замедлению течения болезни. Контез Вац немедля снял виллу в тихой долине у воды. Перебрались туда из родового замка через месяц. Снова в доме появились доктора, лекари, простые травники.
Сначала Родко вроде бы пошел на поправку. Посвежели бледные щеки, кашель уже мучил его по утрам гораздо меньше, появился аппетит.
А потом, очень быстро, все изменилось к худшему.
Два раза покупали чеканки, но они не помогли. Видно, была еще надежда на счастливое выздоровление. Но теперь болезнь взялась за Родко всерьез. Мих сам все увидит. И, может быть, сможет помочь.
Карета въехала в резные ворота. Двор был тщательно выметен, по стенам вился мягкий плющ, на клумбах росли яркие цветы. Обитатели виллы изо всех сил сопротивлялись смерти.
Навстречу Миху уже спешил еще более раздобревший контез Вац, вытирающий об обшлага камзола жирные пальцы, еще более высохший, но не менее подвижный, старый контез Жан, повзрослевший наследник титула, бонна с малышом на руках. Сзади пугливо жалась невеста наследникаполная высокая девушка в дорогом платье с глубоким вырезом. Особо не церемонясь, девушек здесь выдавали замуж лет в четырнадцать, в лучших традициях средневековья. У наследника уже начала пробиваться жиденькая пока бородказначит, скоро не миновать свадьбы.
Миха проводили в комнату Родко. Бросив быстрый взгляд на бедного ребенка, который полусидел в кровати обложенный подушками, прозрачного до синевы, с черными кругами под запавшими глазами, услышав тяжелые хрипы при каждом вымученном вздохе, Мих понял, что дела плохи. Очень плохи.
Мих ободряюще улыбнулся ребенку: «Ничего, Родко, еще вместе на рыбалку пойдем!»
Сначала наловим рыбы, а потом ты проводишь меня к небесной лодке? серьезно спросил мальчик.
Очень хотелось отвести глаза, но этого-то Мих и не мог себе позволить. Добрый доктор Айболит должен был внушать надежду.
Что ты, дурачок. Я пришел тебя лечить. Ясамый умный в мире лекарь. У меня много волшебных снадобий. Давай, я тебя выслушаю и язык посмотрю. Скажиа-ааа.
Осмотр ничего утешительного не принес. Судя по всему, туберкулез захватил большую часть обоих легких. Родко оставалось жить совсем немного.
Об этом он и сказал контезу Вацу за стаканом молодого яблочного сидра. Честно. Без обмана. Добавил еще: «Нужна чеканка».
Сам знаю, что нужна, мрачно вгрызся контез в гусиную ногу. Но, как на зло, все Данники куда-то исчезли. Мои люди прочесывают город уже третью неделюникаких следов. Ублюдочный город. Ублюдочное море. И люди здесь ублюдочные. По мордам видно Сону жалко. Ночами не спит. Почернела вся. Ты точно ничего не можешь сделать, Мих?
Мих вздохнул. Объяснять контезу про двухмесячный курс антибиотиков было бесполезно.
Неделю Мих не отходил от постели Родко. Поил соком алоэ, смешанным с медом, ставил на грудь ледяные компрессы и просто развлекал, рассказывая сказки. Те, что помнил с детства. Про ковер-самолет, Змея Горыныча, Василису Премудрую, старика Хоттабыча.
На седьмой день Родко проснулся неожиданно бодрым и повеселевшим.
В несчастных глазах госпожи Соны появилась надежда. Но Мих хорошо понимал, что происходит. Перед агонией организм больного пускал в бой последние резервы. Такое улучшение наступало обычно на день. А ночью или рано утром человек умирал.
Госпожа Сона и Контез цвели улыбками, и у Миха не хватило духа сказать им правду. Да и не стоило, честно говоря.
Мих чувствовал себя уставшим и опустошенным. Выпотрошенным, как лежащая на кухонном столе индюшка. Уставшим от бессилия, от стоящего в воздухе густого запаха крови, от строгого, все понимающего взгляда Родко. Он малодушно оставил на некоторое время лихорадочно-возбужденного мальчика в окружении родителей и отправился к морю. Ничто так не успокаивает, как бесконечно бьющаяся о скалы волна в оборках белой пены.
Мих поднялся по узкой горной тропе на один из утесов. Солнце вот-вот должно было скрыться за горизонтом. Небо цвело нежно-алым цветом девичьего румянца. На краю утеса сидела спиной к нему молодая женщина, бездумно бросала в воду мелкие голыши. Крепкая шея, пшеничного цвета коса до плеча, длинные руки с широкими запястьями показались чем-то знакомыми.
Ивка? cильнее забилось сердце.
Ивка, еще не веря в удачу, позвал Мих.
Девушка обернулась. Радостная улыбка осветила круглое лицо. Она немного располнела с предыдущей их встречи. Округлился живот под фартуком, округлились щеки.
Рада тебя видеть, Мих!
Я тоже страшно рад. Но сейчас не до этого. У тебя еще есть чеканки?
Как раз сейчас думаю о том, куда пристроить оставшиеся.
Больше не думай. Идем со мной. У тебя уже есть покупатель.
Они успели вовремя.
Родко, растеряв последние силы, задыхаясь, лежал в подушках. Рубашка была в красных пятнах. Увидев лекаря, он приподнялся, хотел что-то сказать, но тут из горла хлынула кровь.
Закричала госпожа Сона, отшатнулся назад контез.
Скорее, Мих подтолкнул Ивку к кровати.
Девушка торопливо достала чеканку, приложила к прозрачной детской руке. Чеканка начала погружаться в плоть. Лекарю показалось на мгновение, что Ивкина рука тоже растворяется, плавится вместе с причудливо вырезанными серебряными краями.
Кажется, Ивка сама это почувствовала. Отняла ладонь.
Кровотечение прекратилось. Родко без сил откинулся на подушки. Он мгновенно уснул. Худая грудь едва заметно приподнимала одеяло. Со щек исчезли красные пятна. Выровнялось дыхание.
Контез потребовал, чтобы Мих немедленно осмотрел мальчика. Мих осторожно, чтобы не разбудить, приложил к груди деревянную трубку. Хрипов почти не было слышно.
Госпожа Сона беззвучно плакала, вытирая глаза ладонью, как простая крестьянка. За всей этой суматохой лекарь не заметил, что Ивка исчезла. А когда заметилотправился ее искать.
Мих обнаружил исчезнувшую девушку во дворе виллы. Ивка стояла, прижав к груди заплечный мешок, и вид у нее был затравленный, как у загнанного зайца.
Мих! Помоги, кинулась Ивка к нему. Ворота заперты, а мне надо уйти. Немедленно. Очень, очень надо.
Мих удивился: «У контеза тебе ничего не грозит. Ты только что спасла его сына. Вокруг виллы высокий забор, ставни на окнах, стража. Ты гораздо больше рискуешь, если отправишься неизвестно куда на ночь глядя. Ты еще не получила плату, Ивка. Неужели добровольно откажешься от золотого и еще нескольких серебряных монет милостью контеза Ваца, сытного ужина и мягкой постели?»
Мих! Ты не понимаешь! в голосе Ивки звучал неприкрытый ужас, рука теребила цепочку на шее. Прикажи открыть ворота. Пожалуйста! Стражники тебя послушаются.
Ну, если не понимаю, тогда сейчас, Мих сделал шаг в сторону ворот. И замер изрядно удивленный. Нет, из кустов не выпрыгнул живой бенгальский тигр, но выскользнула ужом темная человеческая фигура. На таких Мих насмотрелся в голливудских фильмах про ниндзя (не тертл, не тертл, не думайте). При свете факелов Мих ясно увидел, как человек распрямляется, поднимает руки, и что в руках он держит что-то до смешного напоминающее пистолет.
На лбу у Ивки загорелась неоновая красная точка. Лазерный прицел. Откуда?
Девчонка, естественно, ничего не понимала. Не подумала увернуться, спрятаться, хотя бы присесть.
Мих бывал в тире всего несколько раз в жизни. Он всего один раз выстрелил из найденного в крепости «Смит энд Вессона». Просто чтобы убедиться, что пистолет исправен. Но вычистил. И зарядил. И держал в кобуре под рубашкой. На всякий случай. Не то, чтобы он считал, что случай когда-нибудь представится, даже, скорее, наоборот. Но, береженого бог бережет.
Плохо соображая, что делает, Мих дрожащими руками рванул кобуру, выхватил старое оружие и, почти не целясь, выстрелил в темную фигуру. Новичкам везет. Ниндзя покачнулся и осел на землю. Мих нажал на курок еще раз и, наконец, покрылся холодным потом. Стрелять в живых людей ему не приходилось ни разу. Впрочем, в гусей и перепелоктоже.
Прозвенев, прорезала теплый вечерний воздух быстрая стрела. Всполошенные грохотом пистолетного выстрела высыпали из дома хозяева и слуги.
Кто-то невидимый громко вскрикнул и медленно, ломая ветки, выпал из-за кустов бузины. На крыльце стоял старый контез Жан, деловито перезаряжающий арбалет. От ворот бежала на шум стража. Пока никто не видел, Мих, воровато оглянувшись, убрал «Смит энд Вессон» в кобуру.
Ивка запоздало распласталась на земле, прикрыв голову заплечным мешком. Мих помог ей подняться. У девушки постукивали зубы, дрожали руки.
Мих обнял ее за плечи: «Все, все кончилось».
Ивка наконец заголосила, уткнувшись лекарю в шею.
Кому же ты так по-крупному перешла дорогу, девочка, что до тебя пытаются добраться посланные совсем из другого мира вооруженные головорезы? Кому нужна мертвой безвестная беременная милоградка, такая простая и такая, оказывается, таинственная?
Мих и контез повели Ивку в дом, поддерживая под локти.
Ночью Мих лежал на до невозможности мягкой и жаркой перине, потел и, закинув руки за голову, думал о том, что его не гложет совесть оттого, что он убил человека. И что если эти два исполнителя как-то попали в их мир, значит, где-то рядом есть переход. И если бы он так не испугался, то оставил бы ниндзя в живых и очень подробно про этот переход порасспросил. Только ведь потом пришлось бы его добить, здесь никому не стоило знать все преимущества огнестрельного оружия. Мих был совсем не уверен, что так же хладнокровно мог человека расстрелять.
А еще Мих думал о том, как замечательно пахнет Ивка. Ночной свежестью. Свежескошенной травой. И молоком. И какие у нее удивительные печально-упрямые глаза. Раньше он этого не видел. Погружен был в свои печали. Да и вообще считал, что в этом мире по определению ничего заинтересовать его не может. А ведь она уйдет на рассвете. Исчезнет так же незаметно, как всегда. И ищи ее, свищи ее. А хочется снова ее найти? Очень.
Собственно, и отпускать-то не хотелось. Но Мих знал: не удержать. Все равно уйдет.
Хорошо бы сейчас незаметно проскользнуть в Ивкину комнату, опуститься на пол у кровати, обнять за плечи, прижать голову к груди, поцеловать в запекшиеся губы. Наговорить ничего не значащих, глупых, но таких важных вдруг слов. И, может быть, она его не оттолкнет. Потому что устала от одиночества, или из благодарности, что он ее спас, или почему-нибудь еще. Только не потому, что она его ждала.
А так не хотелось. То есть хотелось, конечно, но не настолько.
Глава 6
Глава шестая
Дорогой мой, на чем держится Мир?
Мой дорогой, Мир держится на порядке в нем.
Из разговора двух умных магов
Ивка
Эй, тетка! Подбери пузо, потеряешь.
Рядом с Ивкой остановился хромой мальчишка-торговец с лотком на груди.
Сам куренок щипаный, оборвала его Ивка. Что обзываешься?
Я не обзываюсь, мальчишка перенес вес на здоровую ногу, сморщил усыпанный веснушками облупленный нос-пуговку. Купи пироги. Вку-у-усные.
Ивка взглянула на лоток. Пироги там лежали тесно, бок в бок. От них шел сытный, теплый дух.
С чем пироги-то?
Эти, ушастыес картохой. А круглыес горохом.
Ивка купила оба. Не удержалась. Кусанула золотистый край. Пироги и вправду были отменные.
На карнавал пришла? спросил мальчишка, засовывая монетку за щеку.
Ивка кивнула головой: «Откуда знаешь?»
Ты не поверишь, сколько народу сюда из-за этого притащилось. Место для ночевки уже нашла?
Нет еще.
В гостиный двор не суйся, обдерут как липку. Иди к людям в дом, просись на ночлег. Да хоть к бабке Почуйке. Видишь дом с синими ставнями? Бабка за место много не возьмет. Я знаю.
Из-за угла выбежал трусцой огромный черный пес с длинным хвостом-палкой. Приблизился к Ивке, обнюхал подозрительно.
Та затаила дыхание. Черные, свирепые с виду псы попадались здесь почему-то на каждом шагу.
Город Хо-Хо-Кус стоял на острове посреди глубокого озера. Добраться сюда можно было только на лодке. Или вплавь, если ты уже совсем ненормальный. В отличие от зелено-голубой легкой морской воды, вода озера была тяжелая, маслянистая и серая, как солдатское одеяло. И очень холодная. Желания искупаться в ней не возникало совсем.
Стражники на пристани брали мзду за въезд. На этом их миссия заканчивалась. Дальше поддержание порядка брали на себя черные хвостатые псы, невозмутимо патрулирующие чистые улицы и высматривающие, где затевается безобразие. Мелкие недоразумения улаживали на месте. Безобразников безо всякого почтения конвоировали в участокразбираться. Пытающихся убежать догоняли, слегка трепали и волокли дальше.