Десятник особой сотни - Александр Владимирович Забусов 18 стр.

 Так вот, пошла я за ним. Топчу тропу след в след. Еще не поняла, он ли. Оборотень к тыну купецкому прижался, осмотрелся. А когда место выбрал, улегся там в снег и затаился в ожидании, решила, что оный крови возжелал. Ведь ваши оборотни схожи с европейской ветвью отклонения от человека. Знавала я раньше Ну да! Так вот, потом уж поняла, кого. Когда Илим на санях подъехал, волк к воротам подобрался. Как челядь створы открывать стала, сей зверь свечей взвился над санями и внутрь запрыгнул. Илим, дуралей, без брони форсить любил. Вот и дофорсился. Пока его варяг попытался, что либо сделать, крутясь у застрявшего меж столбов задка саней, волк хозяина-то загрызть успел. Выскочил и в щель забора, в нее и пролез. Дальше вы знаете.

Закатила глаза, умиляясь воспоминанием.

 А как след путал! Я следила. Я в восхищении.

 Значит говоришь, Перунов хорт?

Князь посмотрел на Злобу. Тот кивнул, а Прозор, вообще все время молчал.

 А у нас в войске что ж, никого подобного нема?

 Когда-то были. Целый род. Дак ведь по твоему приказу извели их всех под корень. Вон у Прозора с тех пор и памятка осталась.  Злоба кивком указал на ущербность сотника.  Руки лишился. Уж сколько лет минуло.

 Во-от, откуда ноги растут! Что делать предлагаете?

Глава 9

Сон крепко сковал свои объятья. И сам он был непонятным и красочным. Сначала туман густой, непроглядный. Потом будто кто встряхнул все пространство вокруг, и поднял взвесь ярких розовых красок, добавив беспокойства во внутреннюю картину восприятия. Снова смена обстановки, невидимый пылесос высосал муть, и картинка окрасилась иными красками. Перед ним открылась лесная поляна. Хорошо, зелено, птицы поют. Лето. Только расслабился, когда позади окликают. Голос знакомый.

 Ну и сильна же ведьма.

Обернулся. Ох и ни фига ж себе! Говорящий медведь. Сидит на пятой точке своего организма, щурится. Так прикольно!

 Чему удивляешься, варяг? Ведьма весь город в сонную одурь окутала. Пока к тебе пробился, сил потратил много. Ничего не попишешь, полнолуние. Что, никак крестного не узнал?

Мозг пошел в работу. Мысли забегали, отметая лишние мысли в корзину памяти.

 Велес.

 Ха! Ну наконец-то. Просыпаться тебе нужно, Лихой! По твою душу сейчас сотни полторы смертных в сей конец города стекаются. Честно сказать, они и сами тоже под впечатлением Ксениного колдовства. Сонные как осенние мухи, но дело свое Злоба знает. Если не поторопишься, пропадешь. Удачи!

Лиходееву будто кто на ухо прокричал: «Подъем! Тревога!» Команда въевшаяся с молодых ногтей сработала. Еще не проснувшись, уже одевался в темноте, не обращая внимания на возможность побудки хозяев, у кого снимал угол. Насельники избы спали беспробудно, хоть из пушки пали. Действительно колдовство.

Лука!

«Тут я!»

Давай мухой прошвырнись по округе. Блокируют нас. Тепленькими взять постараются. Ищи проход, к эвакуации по запасному варианту.

«Понял!»

Егор заблаговременно готовил аварийный отход, вот на такой экстренный случай. На крепостной стене, неподалеку от снимаемого жилища, в укромном месте закреплена веревка. Ему лишь перебраться через стену, а там поле, река и лес. Проскочить и поминайте, как звали.

В мозг сунулся Лука:

«Весь конец окружают. Народищу понагнали много!»

Проход?

«Идем!»

До стены он добирался хоть и торопливо, но с подсказками карманного духа, более-менее аккуратно. Действительно, сонная одурь затронула и самих загонщиков. Если бы народ по избам не спал мертвым сном, своими действиями, производимым шумом, побудили бы всех.

Утопая по колено в снегу, постоянно ощущая суету метрах в ста-ста пятидесяти, за кустами колючего кустарника нашарил заиндевевшую на морозе веревку, больше похожую на металлический трос, тянувшуюся на верх. Подергал. Колко. Пришлось варьги одевать, иначе ладони сотрет. Велел Луке:

Посмотри, что там на галерее!

Тут же услышал.

«Караульных двое, но оба спят. Поднимайся».

Подтягиваясь на руках, упираясь и оскальзываясь по шероховатой, хоть и скользкой стене, выбрался на галерею. Не такое это и легкое дело, плюс ко всему тулуп мешает, а без него холодно. Ему еще по морозу до жилья добраться будет нужно. В темноте отдышался, огляделся. Выглянул вниз, попытавшись окинуть взором степной участок за пределами города. Вроде бы пусто. Перебросил веревку на другую сторону.

«Ну, помогайте боги славянские!».

Полез вниз.

Что происходило в городе? О-о! Это впечатляло.

Ну, во-первых, ведьма знала точно район, где обретался оборотень. Во-вторых, четко донесла до ушей Злобы и Прозора, где стоит сарай, с чердака которого он совершал прыжок, и в который вернулся после дела. В-третьих, поколдовав, погрузила в сон большую часть жителей города. Казалось, безопасникам осталось всего-то захотеть и тот кто будоражил покой князя будет повязан и предъявлен пред ясные очи сюзерена. На сей момент любая изба представляла проходной двор. Как говорится: «Заходите люди добрые, берите, что хотите!».

Оказалось, не все так просто. Сарай оказался пуст. Поэтому поразмыслив, Злоба решил суживать кольцо окружения, шерстить все избы района. Ведь не мог человек в такой мороз жить на улице. Как раньше об этом не подумал? На ведьму понадеялся. А можно ли всецело полагаться на женщину?

К поимке привлек полсотни безопасников. Три сотни воев Щуки оцепили городской конец, десяток варяг держал рядом с собой, на случай, если человек оборотится волком. Им не привыкать с берсерками дело иметь, так что и с волком справятся. Вон и сеть приготовили, если получится, живым возьмут. Прозор предоставил полсотни своих бойцов, сам же отправился с остальными за городские стены, на случай, ежели все же упустят татя внутри городского предела. Все бы ничего, только весь подчиненный ему служивый народ, сам на ходу чуть ли не засыпал, зевая готовился к самому худшему. И сделать ничего не получалось. Убери колдовство и можно лишиться внезапности.

Хибару, на которую указала Ксения, блокировал известный по всему воинству ловец татей, десятник Ёрш, с двумя десятками такими же как и он оторв. А он воин опытный, помимо логова оборотня, захватил под себя еще и подворья рядом, дотумкав до того, что тот может менять лежки.

Когда все уже было готово к захвату, на порог одной из изб черт вынес старика, страдавшего бессонницей, и никакое колдовство не могло ее побороть. Служивые Ерша по-тихому скрали старинушку.

 Слышь, дед,  зевая допытывался десятник,  пришлые в избах есть? Или только свои обретаются?

 Есть. Как не быть, онучек. Посля того, как ворог Курск пожег, много люда без крыши остались. Приютили, чай люди мы. Весна придет, отстроятся.

 Ну и где кто?

 Дак ясно где. Вон там,  указал пальцем,  у Марфы четверо. Все мужи справные и бронь наличествует. Марфа довольна, гроши платят и вдовицу словом и делом почитают.

 Четверо, говоришь?

 Ага. У Бажена, две семьи с дитями, но те смерды. Прижимисты на отдарок. Вон, на крайнем подворье Смеян с семейством проживает, так у него десятник Лихой обретается. У нас с бабкой

 Стоп! Лихой говоришь? Уж не тот ли, что у князя Изяслава в особой сотне?

 Он самый.

 Мал, Зимовит, тащите деда к Злобе. Все слышали? Чую в сети нам большая рыбина идет!

Ёрш пораскинул мозгами. Как появился реальный след, сонливость слетела напрочь. Что это? Простая случайность или действительно они у цели? Как бы то ни было, ему начинать нужно именно с избы Смеяна.

Два десятка элитных бойцов, торя ногами сугробы снега, приблизились к дому. Часть из них, вышколено взяла под контроль проемы окон. Ёрш, со второй частью, прикрывшись щитом, был готов вломиться во влазню. Самый сильный, он же и самый здоровый, Крив, поплевав на ладони, отвел огромный молот для удара.

 Да-ай!  Не скрываясь, в голос подал команду Ёрш.

Сильнейший удар потряс входную дверь, сметая щеколду и куроча петли.

 Р-разом!

Подсвечивая себе огнем факелов, в избу ввалились упорядоченной толпой, застав просыпавшийся народ в непонятках. Долго не разбирались. Прошвырнулись по углам, загашникам и подполу, выяснив, что Лихого здесь нет, повязали всех и отбыли к другому пристанищу пришлых. Кому положено, придут следом и сами разберутся, кого казнить, кого миловать.

Изба Марфы, где устроили себе лежку четверо мужиков, не пойми с чего живущих, представляла собой большой пятистенок с чердаком. Внезапность утратила силу, поэтому пошли в полный рост, ни от кого не скрываясь.

Сама Марфа проснулась от шума доносившегося из соседнего подворья. Разбудила спавшего рядом Горыню, одного из четверых насельников.

 Что?

Впопыхах натягивая поневу, рывками выговаривала:

 У соседей в избу ломятся,Буди всех, неровен час, до нас доберутся! Буди!

Внезапно кто-то сильно заколотил в дверь. Двое полураздетых, кинулись по лестнице на чердак, Горыня с Ветром встали у Марфы за спиной, готовые в любую минуту пустить в ход меч и топорик. Еще теплилась надежда, что за дверью двое-трое человек, не больше. Не судьба! Вооруженные люди просто внесли Марфу в горницу. Куда там двоим сопротивляться? Скрутили. Разбрелись по закоулкам, впуская в нагретое жилище холод и выпуская из него детские крики. Те, что раньше полезли на чердак, попытались скрыться, спрыгнув в сугроб, но так как их ожидали, завязалась короткая сеча. Живыми они были не нужны и их зарубив оставили валяться в снегу. И такое было повсеместно. Кольцо сжимаясь, наполняло невод новыми насельниками поруба.

Прозор разместил свой заслон под стенами выступающих в поле башен, в месте наиболее вероятного появления татя, если конечно он выберется из города. Не бог весть, какое укрытие, но хоть ветер не так задувает. Лошадей, чтоб не помогли обнаружить его людей, решил не брать. Да и не мог тот выйти из такого кольца окружения, какое устраивал Злоба. Прозору если по чести сказать, еще учиться и учиться у боярина, тот дока в своем деле. Он с ленцой и не покидавшей его сонливостью, определил места несения службы каждому десятку, озадачил на местности старших. Мол, упустят курянина, шкуру сдерет. Один десяток, тот которым командовал Тихон, выставил поближе к реке. Тускарь покрылся льдом, но лед был еще тонким. Ветер сдувал снег к берегам, готовя открытие зимника к сезону зимы. Да-а, ни Тихону, ни его людям сейчас не позавидуешь. Небось промерзли уже на таком-то ветру, да при морозе.

Отвлекся, из под полы тулупа достал малую баклажку. Закоченевшей рукой поднес к губам, зубами извлек пробку из горловины. Приложился, большими глотками испил прохладную жидкость, чувствуя как зубы сводит во рту. Эх, хорош! Стоялый мед не сразу, а постепенно согрел душу, заставил в язык дать слабину. Народ десятка кутаясь, завистливо поглядывал на атамана, сверкая глазами в ночной темени, унюхали запах спиртного. Скосил глаза на Вторушу. Молод по понятиям Прозора, но хитрец. В десятники метит. Просил батьку, то есть его самого, поучить жизни. Ну-ну! Поучу, отчего и не поучить. Им время до утра коротать придется.

 Понимаешь, Вторуша, я ведь как и ты, не рожден в боярской семье. Самому до всего доходить приходилось, от других многое брать. В детстве я молил бога чтоб он дал мне коня. Часто молился и часто просил. Все думал, ну почему он не обращает внимания, ведь я такой хороший, у меня нет грехов за душой. Потом понял, что бог работает по-другому. Я украл у богача из конюшни самого красивого, самого сильного коня и стал молиться о прощении. С тех пор много воды утекло, но ничего не меняется. Понял ли ты подсказку?

 Понял!  Внезапно глаза бойца приобрели опешивший вид, даже в темноте было видно как расширились в размере, можно сказать, выползли на лоб.  Смотри, батька!

 Ты что, Вторуша?

Его боец указал пальцем на темнеющую вдали стену.

 Спускается!

 Где?

К ним присоединились и остальные воины, пытаясь вглядеться в серую стену в ночной мгле. Метель. Луны не видно. Куда там! Блажит парень.

 Да вон же! Ну? Все, спрыгнул.

Прозор заволновался. А вдруг?

 Ты уверен?

 Да точно, батька!

 Эх! Былане была! Подавай сигнал!

Егор отпустил веревку и спрыгнув примерно с высоты двух метров в снег. Да! Это не город, намело знатно. Снег пушистый, морозный, оттого и принял в свои объятия мягко. Ветер аж завывает. Не успел осмотреться, когда по правую сторону, возле вынесенной от стены башни, засемафорили факелом. Ничего себе! Эдак если на лошадях, так и догнать могут. Чего он машет ним? Никак знак подает. Так! Тускарь вон в той стороне.

Развернувшись, припустил по снежной целине. Дыхалка работала как швейцарские часы, в этом мире сигарет нет, и слава яйца, не скоро будут. Снег набился в голенища высоких сапог, а из-под полушубка вместе с потом пышет мокрый жар распаренного тела.

«Вороти правее,  пробился в сознание голос Луки,  там на перерез двадцать оглоедов спешат!».

Понял, не дурак!

Чуть подправил направление, прибавил скорости. Не машина, тело молодое, но не казенное. Ему бы только до реки первым добраться, а там и лес. Попробуй ночью даже по следам побегать. Чай не парк Горького, выворотни, ямы, да коряги.

 Шух! Ш-шух, ш-шух!

Что за звук неприятный?

«Стрелами тебя окучивают! Только пока в слепую. Прибавь Лихой! Прибавь мила-ай!».

Тебе-то какая забота?

Лука не ответил, а в следующий миг взрыв чувств в мозгу.

«Со стороны реки прямо на тебя больше десятка смертных бежит!».

Черт! Черт! Что делать?

Резко затормозил. Не раздумывая больше ни секунды, принялся срывать с себя одежду. А-а, мамина норка! В сапогах снежная прокладка, хрен сымешь быстро. Гори все огнем! Как был с голым торсом, но в портах и сапогах, так и кувыркнулся через голову.

Став на четыре кости, ощутил прилив новых сил, зрение и обоняние обострились. Выпрыгнул из портов с сапогами. Теперь он волк! Попробуй отыскать белое на белом. Вытянув морду вперед, волчьим ходом, раздвигая грудью снег побежал в сторону реки. Еще издали услышал запаленное дыхание толпы мужиков, матерок не свойственный мату людей двадцать первого века и запах человеческого пота. Фу, какая мерзкая вонь исходит от смертных! Раньше не думал об этом.

 Ш-шух! Ш-шух! Шух!

Стрелы пролетают в стороне. По площадям мечут. Остановился, залег в снежный сугроб на белой целине, сам превращаясь в белый бугорок. Стороной пройдут. Или нет?

Прошли бы, если б не нашелся один единственный. Не видит, прет прямо на него, сейчас споткнется. Свечей вверх, удар лапами в грудину. Когти разрывают мех полушубка и скользят по кольчуге. Челюсти смыкаются на горле и рывок на себя. Солоноватая струя наполняет пасть.

 Вон он!

Крик подстегивает, не хуже чем зверя лесной пожар. Вот и река!

 Ш-шух! Ш-шух, шух, шух!

Ощутил не слабый толчок в лопатку. Горячий уголек наполнил все тело болью. Прыжок через наметенный ветром снежный бугор, касание лапами темного стекла льда. Широкими прыжками к средине зимника. Силы уходят, как вода в песок.

 Ш-шух-х!

Стрела бьет в тело, заставив проскользнуть лапы на льду. Больно! Средина реки.

 Ш-шух!

Еще одна заставляет совершить кувырок. Тяжелое тело ломает лед на быстрине и проваливается в полынью. В последнюю секунду сознание отмечает конец.

С рассветом Прозор вошел в ворота княжьего детинца. Злой, замерзший и голодный. Как и ожидалось, его никто не встретил и не спросил о результатах ночных бдений. Все правильно, сам князь не будет размениваться по мелочам. Владимир, будущий князь Курский слишком вольно относится к жизни. Молод, горяч и самолюбив. Считает, вокруг него и отца вертится мирозданье. Бояре? Тех, что остались нужно еще учить работать на государство, а мечом размахивать, вон, и молодой гридень из молодшей дружины умеет. Направился к себе в выделенную безродному сотнику каморку, по пути заглянув на кухню, отловив полусонного поваренка. Единственная рука крепко держала мальца за ухо, пока тот вел его к оставленным с вечера яствам. Насытился и уже в более благодушном настроении отправился почивать.

Казалось только голову приклонил, стук в дверь вывел из сна. Одуряющее состояние не прибавило ни сил, ни желания вставать.

 Князь кличет!

Краснощекий, откормленный гридень вызывал неприязнь и жуткое желание дать кулаком в зубы, прямо в улыбку распылявшую сарказм. Сдержался. Куда денешься если за тобой нет большого клубка родичей. С помощью чернавки оделся, поплелся на аудиенцию.

В большом зале собралась добрая половина боярства, покров головы которой обеспечивали шапки из соболей, куниц и бобров, с той разницей, что золоченые ткани на низкой тулье разнились цветом. Князь в кафтане темно-синего цвета с высоким воротом, с облегающими рукавами, заканчивающимися золоченой парчой, в сапогах из зеленого сафьяна, с обручем власти на голове, восседал в кресле. Сын, разодетый под стать отцу, насупив лик, приподняв ко лбу соболиную бровь, стоял у правого плеча.