Обратно к ней, хотя она и не была местом назначения, где он когда-либо бывал.
Все это ложь, сказал он себе, созданная химией между ними. Не считая того..., что иногда, когда вы чувствуете вещи достаточно глубоко, сила иллюзии такова, что реальность может быть изменена, по крайней мере временно. Он знал это по тому, что видел в культе. Он, не понаслышке, знал, что делает с людьми преданность, видел, как она превращает развращенного смертного в Спасителя в глазах заблудших душ, готовых отдать ему каждую частичку себя.
Он всегда клялся, что ничего подобного с ним не случится.
- Это не имеет значения, - пробормотал он, отвечая на ее вопрос о своем имени.
- Значит, отец тебя так назвал?
- Да, он настаивает, чтобы люди называли меня так.
Она нахмурилась, подумал он, не глядя на нее. Он чувствовал, что она все обдумывает.
- Можно тебя кое о чем спросить? - спросила она.
- Ты только что это сделала.
- Кто именно твой отец?
- Это не имеет значения
- Это Даавос, не так ли?
Дюран вытянул руки над головой и похрустел спиной. При любых других обстоятельствах он бы избежал этого вопроса, просто покинув комнату. Но не в этот раз.
- Да, - сказал он через некоторое время. - Так и есть. Его зовут Экскалдюран.
Когда она выдохнула, ее выдох длинный, медленный и низкий, означал «мне жаль», и он оценил, что она не облекла это в слова.
- Значит, сейчас восемь утра, - пробормотала она.
Дюран нахмурился. - Неужели?
- Знаешь, - продолжала она, - я лгала себе. Мысленно я говорила, что мы пробудем здесь двенадцать часов. Это все, что я была готова предоставить дневному свету. Но сейчас лето? Думаю, часов пятнадцать. По меньшей мере.
- Время пройдет быстро.
Так и было. И, Боже, он был рад, что она сменила тему.
Она опять изменила позу. - На самом деле оно будет проходить, как всегда. Продолжительность минут не меняется, равно как и их количество, необходимое для того, чтобы составить час. Но, чувак, это кажется вечностью.
- Это правда.
Он не знал, что несет. Звук ее голоса ласкал его тело, и он снова затвердел. Ему никогда раньше не приходилось беспокоиться о подобном дерьме, и теперь он имел непосредственное представление о неудобствах мужского пола.
- Твой запах изменился, - сказала она, понизив голос.
Дюран закрыл глаза и ударился затылком о гладкую стену: - Сожалею.
- Не стоит.
- Нам надо поспать. - Отличное предложение. - Ага. Это будет
- Я не девственница.
У него отвисла челюсть. А потом он представил ее с другим, любым другим и ревность, без всякой на то причины, воспламенила его кровь, и переключила его мысли на охранников Чэйлена.
- Я тоже, не девственник, - сказал он напряженно.
- Ты когда-нибудь была женат? У тебя есть шеллан?
- Нет.
- Хорошо. Значит не буду чувствовать себя виноватой. Я тоже, кстати. До набегов было один или два мужчины, но ничего серьезного. Никого не знакомила с родителями.
Дюран потер обеими руками лицо.
- Печально, - продолжала она, - что они никогда не увидят моих детей. И хеллрена, который у меня может быть.
- Я рад.
- Прошу прощения? - резко вскинулась она.
- Нет-нет. - Он опустил руки. - Я не это имел в виду. Я рад, что ты думаешь, будто есть что-то по ту сторону всего этого. Что твоя жизнь продолжается. Хорошо сосредоточиться на счастливом будущем.
- Я бы не стала заходить так далеко.
«Ты все равно, дальше, чем я», - подумал он.
Вот почему он не пересекал разделявшее их расстояние. Какой бы открытой она ни казалась и как бы сильно он ее ни хотел, он не собирался делать с ней нарочно то, что сделал с Некси по ошибке.
Цель. У него была одна-единственная цель. После всего, он, подобно детонатору, взрывающемуся вместе с бомбой, перестанет существовать.
Буквально.
Глава 16
АМАРИ ИМЕЛА В ВИДУ ИМЕННО ТО, ЧТО СКАЗАЛА, ГОВОРЯ О ВРЕМЕНИ. Это правда, что секунды, минуты и часы были неизменны, несмотря на восприятие. Но, черт побери, в этом тихом, темном бункере, укрытом горной грядой, укрытой, в свою очередь землей, они с пленником погрузились в бесконечность.
Она и Дюран оказались в странном виде вечности, похожей на безмятежный, теплый пруд, температура которого точно соответствовала температуре их тел, и, который был абсолютно, совершенно неподвижным, как будто не было всех тех шагов, предпринятых ими до этого погружения. На самом деле иллюзия бесконечности была настолько полной, что даже реализм ситуации с ее братом отчасти утратил свою остроту. Не то чтобы она забыла о положении Алана, это больше походило, как если бы чувство срочности, которым она была мотивирована, внезапно сошло с трассы «сражайся или беги» и отдыхало на скамейке в стороне, глотая воду, тяжело дыша и готовясь к следующему этапу.
Чувство паники вернется в ту же секунду, как на улице стемнеет.
Но, сейчас, в этом месте, ее охватило другое чувство.
У стены напротив тело Дюрана испускало всевозможные сигналы возбуждения: аромат темных специй, например. Во-вторых, он постоянно ерзал, его ботинки скрипели, когда он то и дело скрещивал ноги, он кхекал, пытаясь прокашляться, хрустел плечом, когда потягивался. И еще раз. И... еще.
Она точно знала, что его беспокоит. Как покалывает в позвоночнике. Как усиливается жар и пульсация в венах.
Она надеялась, что он первым начнет действовать, а это было довольно трусливо. На самом делеполный отстой, будто, если бы он первым подошел и поцеловал ее, то она бы не отвечала за свой собственный выбор и не чувствовала бы себя виноватой, что, пока ее брат страдает, она тут сходится с незнакомцем.
Закрыв глаза, она скрестила руки на груди, и решила прекратить это дерьмо и заснуть.
Через две секунды она уже сидела. Перенесла вес на ноги. Пошла к нему.
Стала той, кто проложил путь через это пустое, но каким-то образом совершенно загроможденное пространство между ними. Как и время, расстояние исказилось, превратившись в многие километры.
Дюран тихо выругался, когда она остановилась перед ним.
- Ты можешь сказать мне «нет», - сказала она. - Но я не собираюсь извиняться.
- В данный момент, я не знаю, что означает это слово.
- Какое именно?
- То, которое имеет значение.
Опустившись на колени, она оседлала его вытянутые ноги. Ее руки потянулись к его рубашке, нашли мягкую ткань, прижались к твердой груди под ней. Наклонившись вперед, она склонила голову набок и заколебалась.
Он замер. Казалось был смущен и ошарашен. Шокирован, как будто не знал, чего ожидать. Но он не отталкивал ее. Отнюдь нет. И аромат темных специй теперь ревел в ее носу, густой эротический запах, опьяняя ее еще больше.
Его губы приоткрылись, и он с трудом сглотнул.
- Пожалуйста... - прошептал он. - Сделай это.
Амари наклонилась к его губам. С его уровнем возбуждения, она думала, что он схватит ее сзади за шею и жестко захватит ее губы. Вместо этого он закрыл глаза, и когда она мягко коснулась его, его губы под ее ртом задрожали - пока она полностью не захватила их. Затем он ответил, повторяя ее движения, поглаживая, лелея, лаская.
Когда она вошла в него языком, он задохнулся. Застонал. Дернул бедрами.
Его тело под ней было напряжено, как натянутая струна, ладони упирались в пол, руки дрожали, когда он удерживал себя на месте, мышцы ног сокращались серией спазмов. Она оценила сдержанность, действительно оценила.
Это означало, что он уважал ее в духе старых времен.
Но это было не то, чего она хотела.
Прервав поцелуй, она села на его колени и поняла, что должна что-то сделать, чтобы привести его в чувство. Поцелуи были прекрасны, поцелуи были великолепны, но она не хотела останавливаться на прелюдии, а он, казалось, не хотел быть тем, кто поднимет все на новый уровень.
Пока она вытаскивала нижнюю часть футболки из-за пояса своих штанов, у нее мелькнула глупая мысль, что эта тонкая и плотная, с длинными рукавами, спортивная одежда в обтяжку хороша в тренажерном зале или на пробежке, но совершенно неуместна в этой горячей и беспокойной ситуации.
Хуже, чем неуместна. Это целое препятствие.
Глаза Дюрана горели, когда она вцепилась в ткань, и он дышал так, будто держал в каждой руке по машине и качал ими оба бицепса сразу. То, что она собиралась ему показать, казалось было нужно ему больше, чем кислород, учитывая его напряженное внимание.
Забавно, как мужчина может сказать тебе, как ты прекрасна, не сказав ни слова.
Амари медленно приподнимала футболку, но не потому, что она передумала или тянула время. Она хотела насладиться моментом откровения.
Вот только про спортивный лифчик под ней она совсем забыла. Стягивая футболку, она хотела показать ему свою грудь. Вместо этого, привет, чемпион.
Дюран, казалось, ничего не заметил. Он обвел горящим взглядом широкие бретельки и тугие чашечки, словно воображая плоть под ними.
- Сними его для меня, - сказала она хриплым голосом.
Еще больше трепетания с его стороны, но он не ослушался приказа. Просунув большие пальцы под нижний край широкой ленты, он поднял тугой нейлон вверх
Ее груди высвободились, подпрыгнув, соски напряглись, их покалывало от жесткого прикосновения ткани.
Дюран не закончил работу. Лифчик, поднятый только до подмышек, давил на ее груди сверху, делая их особенно полными снизу. Подавшись вперед, он прижался губами, посасывая один из ее сосков, лаская его своим теплым, влажным языком.
Амари откинула голову назад, и он обхватил ее торс сильной рукой. Зарывшись пальцами в его длинные волосы, она застонала от этих сладких прикосновений, влажного посасывания, нежного покусывания. А затем, он переключился на другой сосок. И хотя контакт был только в одном месте, она чувствовала его повсюду, по всей коже и всему телу.
Особенно между ног.
Когда они снова вернулись к поцелуям, он передвинул их, перемещая ее так, как будто она ничего не весила, прижимая ее спиной к твердому полу, который был для нее все равно, что мягкий матрас. Когда он лег на ней, странное, сверхчувствительное оцепенение охватило ее, и она приветствовала его так же, как приветствовала его горячее тяжелое тело. Она была наполовину одета, а онполностью. И это было полное разочарование.
Она быстро решила эту проблему.
Стянув до конца лифчик, она потянулась к пуговицам его рубашки. Ее пальцы кое-как пробирались вдоль ряда пуговиц, наконец, она разделила две половины, добравшись до гладкой кожи, ощущая твердые мышцы и вулканическое тепло под ней.
Брюки должны были быть следующими. Но она остановилась, наслаждаясь моментом предвкушения. Он очень отличался от нее, бугры мышц и тяжелые кости заставили ее почувствовать себя женственной, особенно когда ее обнаженные соски прижались к его торсу.
Независимая ее часть, свирепая и сильная, та, которая вошла в замок Чэйлена без оружия, неся голову мертвеца, терзалась мыслью, что где-то внутри нее жила слабая женщина, которая хотела, чтобы мужчина преследовал ее, ловил и удерживал, пока он входит в нее и жестко кусает в шею, чтобы он отмечал ее, как свою, чтобы доминировал над ней, к ее же удовольствию, и оставлял свой запах по всему ее телу. И внутри нее.
Да, современная сторона ее натуры могла бы обойтись и без этого. Но в том, что происходило между ними сейчас, не было ничего современного, это было древним, как мир, как сама раса. Это была основа самого существования, дверь в бессмертие через создание следующего поколения.
Раздвинув бедра, она еще сильнее потянула его на себя, и Дюран с готовностью передвинулся, его тело скользнуло между ее ног, выпуклость его твердого члена прижалась к центру ее естества через брюки. Когда он начал набегать и отступать, его руки, широкие, теплые и мозолистые, скользнули к ее груди, изучая ее контуры, лаская. Глубоко целуясь, они двигались вместе, сбивая ритм - генеральная репетиция обнаженного проникновения, которое должно было скоро начаться.
Когда она просунула руки между ними, он приподнял бедра, чтобы дать ей возможность расстегнуть ширинку. Затем последовала раздражающая возня, трепыхание, попытки целоваться, пока они пинаясь стаскивали с себя все, что было к югу от талии.
На нем не было нижнего белья. Неважно, что было на ней.
А потом они оказались совершенно голыми.
Дюран был великолепен кожа к коже. И было так много мест для ее рук и губ...
Но это чуть позже. Сначала соединение. Исследование потом.
Глава 17
ДЮРАН НИКОГДА НЕ ДУМАЛ, что может быть что-то более интуитивное, более всепоглощающее... более важное чем месть. Все остальное, весь его опыт, относилось к категории легко отбрасываемых отвлечений: зрелища, запахи, мысли или чувства, как мелкая монета, вывалившаяся из кармана, ничего достаточно ценного, чтобы заставить его остановиться и вернуть то, что он потерял или проигнорировал.
Это, однако... это поглотило его даже больше, чем месть.
Пробуя Амари на вкус, чувствуя ее кожа к коже, слыша, как ее дыхание прерывается, а затем взрывается на выдохе, все это было, впервые с тех пор, как он осознал жестокость отца и страдания мамэн, погружением в чувства и ощущения настолько полным, что другая потребность перехватила штурвал его целей и намерений и теперь прокладывала курс, с которым он не собирался спорить.
Черт, все, чего он хотел, это нажать на газ.
И этот момент настал.
Когда Амари приподняла бедра и он почувствовал первое прикосновение своей эрекции к ее горячей сердцевине, он понял, что пути назад нет.
На самом деле, пути назад не было уже в тот момент, когда он почувствовал ее по ту сторону водопада в своей камере.
Некоторые вещи неизбежны.
Некоторые прыжки осознаются, когда уже спрыгнул с края.
Некоторые песни звучат для тебя слишком волшебно.
Вот только сейчас он не знал, что делать. До этого момента все шло так гладко, как будто они делали это миллион раз раньше, хотя для него это было впервые и, очевидно, было чем-то новым и для нее. Но теперь он, фигурально выражаясь, топтался на месте, головка его члена раздувалась все сильнее от каждого неверного почти-там движения, полу-толчки бедер были своего рода слепой навигацией, которая приведет его туда, куда нужно только чудом.
Каламбур, ага.
Амари решила эту, становящуюся все более и более насущной, проблему, протянув руку между ними, точно так же, как она сделала это, когда расстегивала их брюки. Он задохнулся, когда ее рука коснулась его, электрический разряд был настолько силен, что он увидел звезды и с ужасом подумал, что кончил. Но нет. Когда шок прошел, он все еще был тверд и не оставил на ней никакого следа
Его тело знало, что делать.
Как только она установила связь, что-то овладело им, его бедра двинулись вперед и погрузили его глубоко в ее объятия. Он смутно ощутил, как что-то скользнуло по его плечам, ее ногти впились в него, когда она откинула голову назад и со стоном выгнулась ему навстречу. Взяв ее затылок в ладонь, чтобы придержать ее голову, он решил не торопиться - и сделал ровно наоборот.
Оказавшись в колыбели ее бедер, он вошел в нее, его верхняя губа приподнялась, обнажая клыки, но он не укусил ее по двум причинам: он не спросил разрешения, и она сама не предложила, но также потому, что для этого он должен был замедлиться, может быть даже остановиться.
А это было невозможно.
С каждым проникновением и каждым отступлением он набирал темп, и она была рядом с ним, подстраиваясь под его ритм, отражая его жадность к большему, быстрее, сильнее, жестче. Вдалеке, приближаясь к нему со скоростью света, была конечная точка удовольствия, и где-то в глубине сознания он вспомнил, как выбежал из темницы Чэйлена к ее машине, оптическая иллюзия заставила его поверить, что машина мчится к нему, а не наоборот
Вторжение той реальности грозило пригвоздить его к земле, как кол, пронзающий грудь, и он сбился с шага в танце с Амари, его мозг отключился, ритм сбился.
Хотя, он зря беспокоился Все, что ему нужно было сделать - это посмотреть в ее глаза, в ее прекрасные, сияющие глаза, чтобы снова вернуться в настоящее мгновение.
Как только их взгляды встретились, она кончила, и это было настолько невероятно, что в этот раз он замедлился, смакуя это ощущение, а не потому, что потерял связь с настоящим мгновеньем. Когда удовольствие пришло к ней, ее лицо исказилось, а тело напряглось, и она восхитительно сжималась вокруг его эрекции, снова и снова
- Дюран... О, Боже, Дюран.
Никто никогда не произносил его имени так. И он был очарован тем, как она ахнула и схватила его, ее дыхание, казалось, замерло в ее легких. Она была на небесах, и он знал, что это он отправил ее туда, и это было, даже больше того, что чувствовало его тело, это было самой лучшей частью этого удивительного опыта.