Мир вокруг нас расцвёл внезапно, когда солнце выглянуло наполовину. Трава из серо-синей превратилась в зеленую. Водяной смотрел на это так, словно сейчас подпрыгнет и убежит. Глаза его сверкали и бегали вокруг, глядя на все происходящее жадно, мгновенно перескакивая с места на место. Он поджимал лапы, словно свет сейчас затопит его. Рот его раскрылся, показывая нежно-розовый язык. Откуда-то налетел прохладный ветерок, принеся с собой нежный запах хвои. Водяной вдохнул этот аромат, зажмурившись от удовольствия, чтобы через мгновенье снова раскрыть глаза и страстно вглядываться в то, как меняется все вокруг. В лесу за нашими спинами защебетали птицы. Водяной чуть повел головой, вслушиваясь в их разговор. Я отвернулась и стала смотреть, как раскаленный добела диск почти оторвался от холмов на той стороне земли. Я улыбалась, внутри меня клокотало и булькало счастье. Еще никто никогда не заражал меня своим восторгом так, как делал это огромный зверь. На моих глазах свирепый монстр превращался в огромный комок счастья. Минуты превращались в секунды, пролетая мимо нас безумным вихрем, и вот уже солнечный диск полностью вышел из-за горизонта. Наступило утро. Мы молчали не в силах вымолвить ни слова. И тогда я услышала это - странный звук, словно что-то стеклянное упало, но не разбилось. Я решила - мне показалось, но тут же за первым последовал второй. Тонкий, хрустальный. Я обернулась и увидела, как огромные глаза наполняются слезами. Скатываясь по морде, они застывали, превращаясь в мутные камни негранёного изумруда, которые со звоном падали на траву. Я протянула руку и подняла с земли камень, размером со спичечный коробок. Он не блестел, не искрился, а был матовым, словно грязное, от времени, стекло. Я положила его на ладонь. Он был легким и теплым.
Никаких ножей, Косой. Плакать можно не только от боли.
А камни все падали и падали. Они россыпью ложились на траву, и если бы Вы глянули на них, поверьте мне, ни за что на свете не сказали бы, что они имеют хоть какую то ценность. А она была, и была огромна.
- Водяной, хватит. Остановись...
- Думаю, он не для тебя старается, - тихо сказала Великая, - Знаешь, ведь слезы боли сдержать можно, а вот слезы радости...
Водяной нас не слышал. Он замер, глядя на солнечный диск, и только по частому дыханию можно было понять, что он еще живой. Он забавно вытянул шею и застыл, глядя на то, как по земле разливается свет. Где сейчас он летает? В какой вселенной? Одному Богу известно, что сейчас творится в этой огромной мохнатой голове. Хотелось бы мне взглянуть хоть на секундочку, как выглядит его восторг.
- Ты бы убрала их, - сказала Великая.
- Кого?
- Не кого, а что. Камни, балда. Подальше от любопытных глаз.
- Мы в чаще глухого леса. Кто их тут увидит? Кому до нас вообще есть дело?
- Ты удивишься, узнав, как порой бывают проворны те, кому до нас нет никакого дела.
Под рукой у меня не было ничего, куда можно было бы сложить мое сокровище. Я достала из кармана платок, полный летающих ягод и без сожаления высыпала их на траву. Они засверкали красными искрами на зеленой траве. Я собрала все камни в платок и крепко связала его концы в тугой узел. Тридцать два камня. И хоть узелок вышел весьма внушительным на вид, на вес оказался практически невесомым. Я уселась на свое место, положила его на колени и накрыла своими руками.
- Великая, я хотела спросить тебя...
- Я знаю.
- Знаешь?
- Ну конечно. Я же все - таки вижу будущее, - голос ее был таким, каким говорят с людьми о чем-то неприятном, но необходимом.
- Ну... Тогда...
- Честно говоря, мне не очень хочется об этом разговаривать.
- Почему?
- Потому что знаю, как ты намерена поступить потом.
- Я сделаю что-то плохое?
- Хотелось бы верить, что ты потупишь мудро. А плохо это или хорошо - не знаю. Вообще не понимаю таких категорий, как хорошо и плохо. Тут, главным образом, дело выбора. Проблема в том, что когда человеку это право выбора дают, обычно начинается полная неразбериха.
- А что, у меня будет так много вариантов, что я могу запутаться?
- Можно и двух соснах заблудиться. Выбор есть выбор, и не важно, выбирать из двух миллионов вариантов или из двух. Ладно, - выдохнула она, понимая неизбежность этого разговора. - Ты ведь о дереве хочешь узнать? Ну, конечно, - она замолчала, словно пыталась правильно сформулировать мысль, или просто тянула время. - Дерево, которое ты видела, что-то вроде пуповины. Многие заблуждаются, полагая, что оно - венец всего сущего в нашем мире, источник жизни, потому что оно исполняет желания. Но на самом деле, это не так. Творец, в самом прямом смысле этого слова, желаний не исполняет. Он создает. Из пустоты. Это и есть самое главное - из ничего создать время и место, материю и сознание, жизнь, в конце концов, и то самое пресловутое право выбора, понимаешь?
Я не понимала.
- Ладно, мы сейчас не о Нем. Мы о дереве. Это существо соединяет нашу вселенную с другой, параллельной нам. Не спрашивай меня о ней, я совершенно ничего не знаю. Для меня это черная дыра. Но знаю - о чем бы ты ни попросила его, оно выполнит любое твое желание. Это вселенная через Дерево вершит свою, понятную ей одной справедливость. Равновесие, так оно это называет. Вернее, называло.
- В каком смысле называло?
- В прямом. Дерева уже нет. Осталась лишь его тень.
- Как такое может быть?
- Говорю же, не знаю. Ничего толком ничего не знаю, ни о нем, ни о том месте, откуда оно растет. Это, в общем-то, и не важно, ведь суть его осталась прежней - оно все еще исполняет желания. Все что захочешь, каким бы невероятным ни были твои фантазии, все можно осуществить. Но! Я хочу, чтобы ты поняла - это создание, в отличие от Творца, из ничего создавать не умеет. Не может заполнять пустоту. Оно способно трансформировать и менять. А за основу оно берет того, кто приходит к нему с просьбой.
- Как это?
- Очень просто. Что бы дать тебе желаемое, чем бы оно ни было, оно возьмет часть тебя и, изменив до неузнаваемости, вернет тебе, как исполненное желание. Именно из-за этого довольно трудно простому человеку понять, радоваться ему от того, что желание его исполнилось, или горевать. Теперь понятно?
- Нет.
- Например. Приходит мужик и просит сытости ему и его семье. Что даст ему дерево?
- Еды.
- Нет. Оно даст ему семена. А уж от мужика будет зависеть, посадит он их или нет, взойдут ли они, соберет ли он урожай. Но самое страшное, что дары этого дерева выглядят, как самостоятельное, законченное произведение, как то, чего и хотел человек, и наверное, поэтому из уст в уста передается вера, что дерево это бескорыстно и от всей своей темной сущности желает людям добра, - тут Великая как-то хмуро хихикнула, - Но, чтобы семена эти сделать, - продолжила она - оно берет, да и отнимает мизинец на левой ноге. В общем-то, что за беда, правда? Подумаешь, мизинец. Его функция для человека вообще сводится к тому, чтобы колотиться о тумбочки. Беда в том, что люди не знают, что для дерева мизинец левой ноги и сердце имеют совершенно равное значение. Оно ведь из другого мира, а там мерило всех ценностей совершенно другое, а потому сложно предугадать, что оно посчитает нужным забрать у тебя. А если учесть, что оно умеет забирать не только части тела, но и души... Ты можешь прийти к нему за возможностью любить, но при этом напрочь лишиться умения сопереживать, сочувствовать, не понимая, что любовь без сочувствия - это рабство для того, кто будет объектом этой любви. Это - страшная, несправедливая лотерея.
Мы замолчали. Мне было совершенно непонятно, зачем же люди приходят туда. Я задала этот вопрос Великой. Прежде, чем ответить, она очень долго думала, а когда заговорила, мне показалось, что вопрос этот окончательно ее расстроил.
- Я так понимаю, вопрос не в том, зачем, это и так ясно. Отчего не делают все сами?
Я кивнула.
- Ты права, многие делают это из собственной лени.
- Я этого не говорила.
- Это подразумевает твой вопрос, - она тяжело вздохнула. - Из лени, но не только физической, но и моральной. Не оттого, что невыполнимо, а оттого, что страшно брать на себя ответственность, жутко делать что-то совершенно новое. Кажется, что это невероятно просто - пришел, попросил, получил. Просто и легко. А главное, что все, что они делают собственными руками, всегда вызывает у них сомненья. Всегда, глядя на творение рук своих, человек спрашивает, а все ли правильно я сделал? А когда все сделали за тебя, таких вопросов не возникает. Но иногда лень человеческой души приобретает совсем другой оттенок - отчаянье. О, это самая коварная разновидность человеческой лени, - голос ее стал громче, но, похоже, что сама она этого не заметила, - А главная большая беда ее кроется в том, что она безумна. Отчаявшийся ничего не видит, ничего не замечает и не способен рассуждать. Но самое главное, что в отличие от обычной лени, тихой и скромной, этой - нужно действовать. - Великая говорила все быстрее, голос ее звенел и местами срывался. Говорила она так отчаянно, что, казалось, еще немного - и заплачет. - Бежать, лететь, совершать глупости, лезть на рожон. Заставить себя успокоиться умеет не каждый, и в этом - то и заключается суть - любое нежелание приструнить себя, обуздать свое сознание я называю ленью, и неважно, чего требует твоя лень - сесть и ничего не делать или бежать, сломя голову, не разбирая дороги. Нежелание взять себя в руки - есть лень человеческой души. Никогда, НИКОГДА не позволяй себе отчаиваться, - почти кричала она, - иначе можно наворотить такого... - она замолчала.
- Господи, Великая, так ты...
- Я была там! - вскрикнула она. Затем чуть тише, но так горько, что у меня комок встал в горле, добавила. - Я приходила к этому чертову дереву, и это безумное порождение чужой вселенной лишило меня возможности умирать!
- Но это же... хорошо?
- Жить вечно? Хорошо только на словах, и отлично смотрится в детских сказках, но на деле...
- Вы же говорили, что не помните, как стали бессмертной?
- Я что, первая, кто тебе соврал?
- Нет, к сожалению.
- И не последняя. Я прекрасно помню все, до каждой мелочи. Шел дождь, а тучи были такие низкие, тяжелые. Мокрые ботинки и одежду, прилипшую к телу. Помню гробовое молчание. Знаешь, там, на поляне, тихо, как в вакууме, даже мух не слышно, и ни одна птица не селится рядом с ним. И голос дерева, звучащий в моей голове, и мое согласие.
- Но зачем? Что Вам было нужно?
- Мне было столько же, сколько и тебе сейчас. Красотой Бог меня не наделил, особыми талантами - тоже, да и с обаянием у меня было туго.
- Ну?
- Что ну? Чего может хотеть молодая и некрасивая девчонка в двадцать два года?
- Мне девятнадцать вообще-то.
- Поздравляю, а выглядишь на двадцать два.
- Зато Вы прекрасно сохранились. Ну, так что это?
- Ну ты и балда. Влюбилась я. - сказала она так тихо, словно разговор этот выжал из нее все силы, и говорить ей больше не хотелось. - Не спрашивай больше об этом. Не хочу...
Мы замолчали, и в тишине я вспоминала маленького мальчика, который просил друга, а получил мышь. У меня не осталось сомнений, что Дерево бессовестно обкрадывало каждого, кто приходил к нему. По коже пробежал мерзкий холодок.
- Великая, а сам человек не может выбрать, чем пожертвовать?
- Не знаю. Видишь ли... - молчание, потом задумчивый и неуверенный голос. - Думаю, никому не приходило в голову договариваться о плате. Знаешь, по-моему, ты первый человек, которого осенило что-то подобное.
- Наверное, для этого я здесь, - и посмотрела вниз. Подо мной расстилалась зеленая пропасть, подняла голову - безоблачная синева без начала и конца. Великая была права, тут самое безопасное место на свете.
- Думаешь, есть на свете человек, для которого нет ничего важнее мизинца на левой ноге? - спросила я у нее.
- Думаю, есть, - она хихикнула. - Обязательно должен быть, иначе что же это за жизнь такая, где нет таких странных людей.
- Мне пора, Великая. Впереди долгий путь, и мне нужно идти.
- Идти? Зачем идти? Подай ка мне сюда те ягодки...
***
Под нами пролетали зеленые поля, сменяющиеся горными хребтами, пересеченные реками. Тут, наверху, намного холоднее. Я всем телом пыталась зарыться в длинную шерсть, которая почти целиком скрывала меня собой, но, к сожалению, совсем не грела. Водяной - животное хладнокровное, и от его тела исходил еле уловимый, но все-таки холод. И зачем ему такая длинная шерсть? Но его запах... Водяной ведь пах сиренью, и мне это безумно нравилось. Я вдыхала его аромат и никак не могла надышаться. И это при том, что обычно я не люблю сирень.
Трех ягод не хватило, и Великая, без тени сомнения, велела Водяному съесть остальные семь. Уже через несколько минут огромные лапы оторвались от земли. Я еле успела заскочить к нему на спину. Урчащий от восторга зверь инстинктивно повёл хвостом, и оказалось, что воздух подвластен ему не меньше, чем вода. И вот, загребая лапами и руля хвостом, огромное чудовище поднялось в воздух огромным пушистым дирижаблем.
Я завизжала от восторга. До чего же страшно! До чего же здорово! Будет возможность полетать на Водяном - никогда не отказывайте себе в этом удовольствии. На мой визг зверь улыбнулся своей самой очаровательной на свете улыбкой. Ветер летел нам навстречу, помогая, держа нас на весу, поднимая нас все выше. Над нами пролетали облака, и мне пришла в голову мысль зачерпнуть и положить себе кусочек облака в карман. Но потом я решила, что если оно превратится в тучку и польет дождем, будет не до смеха.
Солнце на такой высоте преломлялось как - то иначе, и казалось, что лучи его отлиты из золотого хрусталя. Мы взмыли вверх, и вынырнули над облаками, оставив их под нашими ногами. Солнце облило нас волной света и тепла. Я почувствовала, как сбилось дыхание зверя, как забилось, заметалось его сердце - сильно, часто, жадно, и услышала знакомый хрустальный перезвон.
- Водяной, ты что, опять плачешь?
- Какой сентиментальный зверь оказался, - пробубнила Великая, лежащая рядом со мной на необъятной спине.
Водяной ничего не ответил нам, а лишь продолжал бросать драгоценные камни в пропасть под нами. Они летели вниз, пропадая в облаках, несясь к далекой земле, падая в зеленую траву, теряясь среди прибрежной гальки, падая на дно горных ручьев и глубоких озер, закатываясь в темные расщелины гор. Когда-нибудь кто-то найдет их, и возможно, даже не будет подозревать о том, какая ценность лежит перед ним, а просто будет любоваться камнем, как безделушкой. Я положила руку на платок, в котором покоились камни. Мне удалось. Самой не верилось, что я смогла справиться со всем этим и вышла сухой из воды, в переносном смысле, конечно.
Мы взяли курс к замку. Водяной не был быстроходен, зато надежен, а плавность его полета чуть не убаюкала мою истерзанную нервную систему. Зверь, наконец-то, успокоился и просто плыл, омываемый потоком воздуха. Великая молчала. И все-таки что-то засело во мне. Это что-то крошечной молнией то тут, то там, вспыхивало в моей голове, никак не давая ухватить себя, чтобы понять, чего же оно хочет от меня. Как слово на кончике языка, мысль эта вертелась в моей голове. И вот, где-то между дремой и сном, я, наконец-то, схватила паршивицу за хвост.
- Великая, а где находится это дерево?
Великая издала глухой звук, похожий поскуливание старого, всю жизнь битого, пса.
- Не притворяйся, - засмеялась я. - Ты давным-давно знала, что я спрошу об этом.
- Знать - это одно, а не хотеть этого - совсем другое.
- Мне нужно туда. Я чувствую, что так должно быть.
- Самые великие глупости всегда начинаются с этих нелепых слов.
Я тихонько хохотнула. - Но ведь иногда с великих глупостей начинается что-то стоящее?
Она поворчала недовольно. - Это неизбежно. Если раз за разом совершать глупости, то один раз на тысячу должно повезти даже самому гремучему идиоту. Эй, плакса! - крикнула Великая Водяному. Тот вертанул головой так, что я чуть - было не десантировалась. - Разворачивайся! Меняем курс, - и, пока огромный зверь заходил на крутой вираж, тихо сказала мне. - Ты ведь знаешь, что ты больше ничего не должна мне?
- Нет. С чего это вдруг...
- Ты была права - без службы людям я - не Волшебница, и уж тем более не Великая. Спасибо, что вытащила меня из леса. Засиделась я.
***
Странное это было место. Деревья вокруг поляны росли идеальным ровным кругом, плотной стеной отгораживая его от всего, что снаружи. Огромные ели склонялись друг к другу, макушками образовывая купол над крошечной поляной. Словно немая стража, они смотрели на тебя сверху вниз. Ни ветра, ни звуков, и даже запахи здесь задыхались, превращаясь в ничто. Пустота звенела здесь, словно хрустальная.
Я стояла на самом краю поляны, не в силах приблизиться. Я просто смотрела. Мне было странным образом тоскливо. Не страшно, не жутко, а именно тоскливо, да так, что выть хотелось. Вакуум ощущений и мыслей делал из меня еще большую трусиху, чем я есть на самом деле. Словно что-то в этом месте, какое-то неощутимое колдовство, оголяло твои нервные окончания, выворачивая тебя всеми твоими мерзостями наружу.
Я шагнула вперед.
Поляна была пуста. Дерева, действительно, уже не было, но в том месте, где давным-давно его корни уходили глубоко в землю, теперь брала начало его тень. Огромная, раскидистая, она еле заметно колыхалась под несуществующим ветром и излучала слабый светло-зеленый свет. Подойдя ближе, я почувствовала, как сотня тысяч мелких иголочек неглубоко вонзились в мою кожу. Это было мерзко, хотелось стряхнуть с себя это ощущение, но оно словно бы обезоруживало. Я чувствовала себя прозрачной и видимой насквозь. И не только телесно - каждая мысль, каждое слово мимолетно звучащее в моей голове, словно бы вытащили из моей головы и бессовестно разглядывали, как дешевую бижутерию. Сама того не понимая, я подошла к месту, где начиналась тень. Дерево оставило после себя огромную дыру в земле, и теперь я стояла на самом ее краю. А там, в дыре, зияла бездна. Черная, жуткая, бесконечная - она словно дышала, шевелилась там, внизу, переливаясь из себя в себя же, переваривая ей только известную материю во что-то темнее ночи. Темная, вязкая, живая, умеющая думать и мыслить, она переливалась чернотой, сверкая и искрясь. Это нечто, уродливо-завораживающее, тянуло ко мне свои липкие, холодные щупальца. Прикасалось ко мне в каком-то другом, совершенно новом для меня измерении, так что я не видела этого, но чувствовала, как оно проводит своими мерзкими отростками по моей коже. Мне стала противно, мне стало нестерпимо мерзко, и я одернулась, как от гипноза. Как будто разряд, меня отдернуло от края, и я оглянулась. Все та же поляна, но я чувствовала - что-то изменилось. Я подняла голову и посмотрела на купол, сквозь который слабо пробивался солнечный свет, и не поверила своим глазам - еще минуту назад солнце только поднималось, и до зенита было несколько часов, а теперь оно клонилось к закату. Сколько времени прошло? Что все это значит? Как я умудрилась потерять весь день, всего на минутку заглянув в этот чертов колодец? Я сделала еще шаг назад, и тут оно заговорило.