Камилла изо всех сил постаралась не фыркать. Конечно! Посвятив свою жизнь Церкви, она бы бесплатно лечила радикулит святой матери, сама бы сидела на ячменной каше с постным маслом, а сельчане жертвовали бы деньги за исцеление часовне. Правда, тогда бы никто на сестру Камиллу не шипел и не плевался, наоборот, кланялись бы за десять шаговвот уж радости-то! Нет уж, она лучше будет вкусно кушать и красиво одеваться. А плевки за спиной Н-ну чем больше плюются, тем дороже потом платят.
Ну что,сказал меж тем носатый,берём под надзор.
Мать за спиной вздохнула, но промолчала. Камилла насупилась. Понятно, что надзора Искателей было не избежать, но чтобы об этом объявили вот так, при жрице Теперь всё село будет знать, что она не просто ведьмина дочь, а сама ведьма.
Ну, и плевать, подумав, решила она. Кто не боялся с ведьминой дочкой водиться, тот и ведьмы не побоится, а остальные сами будут держаться подальше. Надзорэто, понятно, не звезда на лбу: с настоящими, обученными магами самые дурные старались руки держать при себе, а языкза зубами. Но про матушку вон сколько гадостей за спиной болтают, а в глаза и четверти того сказать не смеют: ведьма же. Вот и с нею, с Камиллой, будет так же. И сватать ей примаков, глядишь, перестанут.
Сестра Эвелина, мне-то осенью приезжать?спросила мать.Или сейчас проверите?
Та глянула на носатого, носатый кивнул, и мать положила руки на камень, опять ставший белым, как нетронутый снег. У неё он так же засветился, на полдюйма до первого кольца не доходя, но там зелень то переливалась с багровым, то вовсе чёрными волнами шла.
Да,хмыкнул брат Манфред,сложная натура. Думай вот, куда такую посылать учиться, если бы сил хватило.
Не напоминайте,передёрнула пухлыми плечами сестра Эвелина.До сих пор забыть не могу, как ломала голову с мальчишкой, у которого стихий пополам с Тьмой было. Отправила на боевика учиться, а его оттуда всё-таки к малефикарам через полгода перевели. Я уж думала, что с меня слупят стоимость полугода обучения, но Создатель миловал, просто мордой по столу повозили от души.
Камилла глянула на неё сочувственно. Вот уж, оказывается, служба у Искателейтоже не мёд. А ещё она представила себе, как у той же Дины после венца открываются вдруг магические способности, и эту дурищу, кое-как читающую по складам, заставляют учиться в чародейской школе. А она только-только замуж вышла! Вот уж, наверное, рёв стоит всякий раз. И муж теперьне холостой, не женатый, и родным как помоями в лицо: а ваша-то меньшаяведьма! И отец матушку за волосы треплет или ремнём охаживает: от кого нагуляла? Не было в нашем роду колдовского семени!.. А Искатели императорский указ выполняют, они тут вовсе ни при чём, и однако же всякий раз видят это всё и слушают. Тут и озвереть недолго, а сестра Эвелина вон улыбается и подбадривает.
Для настоящего, правильного настоя из эльфийского уха нужны только листья, и листья только сочные, ярко-зелёные, не тронутые ещё по краям желтизной. Мать говорила, что иные аптекари кидают всю траву целиком в котёл, чтобы не тратить лишнего времени: лекарство простое, дешёвое, возись ещё с ним! Камилла однако, ополовинив одну из грядок, старательно ощипывала со стеблей верхние листочки. Стебли с нижними, загрубевшими листьями обычно приходилось выбрасывать, но на днях коновал просил оставить ему пучок-другойэльфийское ухо горькое до тошноты, и здоровая скотина есть его не станет ни в какую. А вот прихворнувшая кобылка с охотой сжуёт два-три стебелька, да дядьке Николе с его хромой ногой только по полям бродить, чтобы эльфийского уха набрать. Так что Камилла откладывала в отдельную кучку кустики помоложе, позеленее, оставляя на них и по паре-тройке хороших листиков, не только уже негодных для настоя. Дядька Никола был хороший мужик, даром что похабник и матерщинник, ему было не жалко.
Занятие было тупое, скучное и отнимало много времени. А ещё матушку укоряют, что батрачек нанимает, а сама никакой домашней работой не занимается! А когда самой стирать да полы мыть, если вот так засядешь на час, а то и на два просто перебрать травы? А потом их надо в остывающей печи подвялить, вороша каждые четверть часа и щупая, не становятся ли уже слишком сухими. Бегая к ним от корыта, ага. Как же всё-таки люди любят соваться туда, в чём ни хрена не смыслят, удивлялась Камилла. К кузнецу, чай, с советами не суются, как правильно молот держать. А вот траву собрать и высушитьэто каждый дурак сумеет, понятно дело. Так и хотелось спросить, чего ж сами не собираете да не сушите? Некогда вам? А мне вот некогда рубахи свои стирать!
Сидела она в открытой пристроечке, которую какой-то проезжий, заглянувший за зельем от зубной боли, красиво, но непонятно обозвал «верандой». Камилла вообще эту «веранду» любиласвежо, пахнет травами, которые висят под потолком и разложены на полках разговоры с кухни слышны, а тебя при этом не видно. При том, что всегда можно отговориться: не в дом же тащить целый сноп травы, с которой и земля осыпается, и сухие листья-былинки, и живность всякая мелкаякуда ж без неё? Ну да, кто спорит, подслушивать некрасиво. Так если ты о чём-то таком говоришь, где лишних ушей не надо, так загляни в пристройку-то, посмотри, есть там кто или нет. Там ведь и батрачки, бывает, сидят, а у них языки длинные и без костей.
А на кухне мать разговаривала с трактирщиком Томасом, Михиным дядькой. Тот начал с того, что спросил про багряные лилии: верно ли, что их отваром, или как его там, можно любого пьяного буяна утихомирить. Понятно, что недёшево, так ведь иной раз хоть головой об стенку бейся, когда этакий важный господин ужрётся и начнёт либо в драку лезть, либо похабные песни орать, а кроме него в чистом крыле и другие важные господа имеются! Которым это ой как не нравится, а виноват у них кто? Трактирщик, ясен день! Мать пообещала сделать, да с хорошей скидкой, раз уж Миха сам эти лилии рвал («Кто бы ещё его об этом просил»,подумала Камилла, но понятно, продолжала сидеть мышкой). А трактирщик с чего-то вдруг игриво спросил, нет ли такого снадобья, чтобы девка м-м погулявшая снова девкой стала?
Нет,сказала мать с нескрываемой насмешкой в голосе,не знаю такого. Я своим сыновьям просто сказала, что мозги у мужика должны быть между ушей, а не между ног, и покрывать их шашни я не стану. Вроде пока слушаются.
То-то и оно, что пока,вздохнул тот.Мой вонОн резко замолчал, а потом заговорил без всяких игривостей и жалоб на нелёгкую трактирщицкую долю.А может, всё ж таки подумаешь, Лаванда?спросил он.Ладно, когда тёща ведьма, они все ведьмы,он хохотнул, но как-то так вот просто положено про тёщ шутить, что ведьмы-де, ну так он и пошутил, да только на самом-то деле ему вовсе не смешно.А вот к жене-ведьме в примаки к тебе вон только Фин и пошёл, других не нашлось.
А может,опять же насмешливо спросила мать,других я не приняла? Были другие, Томас, были. За домик да за серебро в кошельке не только девки подолы задирают, ваш брат тоже только так нагибается. Коли за три года не забредёт в село никто такой смелый, чтобы ведьмы не испугался, так возьму в примаки для Милы скотинку безответную. Такого мужа, чтобы и думать не смел мою дочь в колдовстве обвинять. Не хочется, понятно, в зятья тютю бесхребетного, да тыкать каждый раз пьяного головой в ведро, чтоб не смел Милу упрекать, будто она его приворожила да высушила, подлаятого ещё меньше хочется. А вы ведь народ такой Не дай Создатель, баба в чём-то лучше вас! Не все, хвала Создателю, конечно, да только таких, кому женин дар яйца не прищемляет, немного. Таких на всех ведьм точно не хватит.
Михе твоя Мила яйца точно не прищемит,возразил трактирщик, и Камилла дёрнулась от этой «Милы». Когда её так звали родители-братья, ещё ладно, хотя она и не любила, чтобы её имя кромсали. А с чужих она всегда требовала, чтобы полностью именовалиКамилла!Миха ко всякому народу привычный,говорил Михин дядька дальше,тот богатый, этот знатный, вон тот чародей, а этот императорского войска капитан с тридцатью годами выслуги Лаванда! Я ж твою дочку не в служанки беру, постели постояльцам взбивать! Поставлю ей флигелёк отдельный, да и пусть себе в нём варит декокты свои. И лечебные, и всякие. Николе вон на тот Солнцеворот бутылку такого бальзама поднесла, разумница, что я до последней капли всё из стакана вылизал, как он меня угостилпрямо вода живая! А что ей ещё, может, десять лет на настоящую травницу учиться, так я её на цепь посажу, что ли? Надо будет чего у тебя спросить, так пойдёт да спросит.
Мать замолчала, и у Камиллы замерло сердце: неужели согласится? Трактирщик ведь, по деревенским меркам, неслыханную вещь предлагает: замужняя баба будет совсем не бабьим делом заниматься, и будет ей во всём полная воля, кроме разве с мужем спать, когда тот потребует. А трактирщик Томасэто вам не Марта-вдовица. Он вон с управителем Манксом на короткой ноге; если что, тот и перед владетелем всегда словечко замолвит. А если и правда Миха перед важными гостями нагибается, так кому какое дело, в каком месте у него мозоли? Да и станут ли ещё его через три-четыре года нагибатьусишки вон уже пробиваются, а там и бриться начнёт «по-городскому», как сам дядька, так на него уже больно охотников не будет, надо думать.
Лаванда,масленым голоском продолжал уговаривать трактирщик,я б другой бабе пел про шёлковые платья да про серёжки золотые, а тебе про то и говорить не стану. Сама знаешь, невестку одену, как дочь роднуюмне же самому лестно погордиться-похвастаться, в чём мои бабёнки ходят. Не про то речь! Никто Милу ни словом не попрекнёт, что ведьмадля того ж и замуж зовём. Так что ты подумай, а? Два года, сама знаешьэто вовсе не много, обернуться не успеешь. А с внуками водиться ты всё равно не станешь: когда тебе? А повидаться часок кто тебе мешает? Приходи в любой день. Подумай,уже жёстче повторил он.Я-то человек не гордый, хоть ещё сто раз приду да спрошу, не передумала ли. Да тебе-то неловко будет десять раз сказать нет, а на одиннадцатый передумать. Так что ты лучше помолчи пока, а как Фин вернётся, с ним потолкуй, что ли.
А ты с ним толковал уже,натянутым ломким голосом спросила мать, хоть и старалась говорить с насмешкой.
Толковал,подтвердил трактирщик.Не скажу, будто он прямо заплясал, врать не стану, но сказал, что резон в этом есть.
Он, видимо, поднялсятяжко скрипнул табурет.
Ладно,сказал он,пойду, пожалуй. Я чего ещё сказать-то хотел А! Наливка у тебя больно хороша, не продашь ли четверть-другую? Это важные господа вина требуют, а кто попроще, те и наливку пьют-не жалуются.
А чего ж всего четверть, а не весь бочонок?хмыкнула мать.Продам, пожалуй. И настой багряных лилий сделаю. Готовь денежки, Томас.
У меня лучше есть,хитренько отозвался тот.Стоял у меня намедни господин литератор да в карты проигрался. Так он мне цельную стопку книг за долги оставил. Я спросил, придержать ли, чтобы выкупить мог, а он ручкой машет: продавай, ежели найдёшь кому. Ну, я сразу про тебя и подумал да про мальчишек твоих: вы же всё из города книжки привозите. Возьмёшь за наливку-то?
Возьму,быстро сказала мать.Неси. И бочонок пустой на обмен.
«Книгиэто здорово,подумала Камилла.Занятно только, какие?» На тот Солнцеворот Миха подарил ей то ли забытую, то ли брошенную какой-то проезжей дамой книгу с роскошными гравюрами под тонкой, почти прозрачной бумагой. Гравюры Камилла разглядывала с удовольствием и подолгу, а вот сама книга была пустая и глупая. Про какую-то благородную сиротку, томившуюся у злых родственников (Ничего себе злые! Кормили-одевали здоровую кобылу и даже работать по дому взамен не заставляли; сидела себе с пяльцами да вздыхала, что её на балы не берут, а где людям со своими тремя дочками денег на ещё одно бархатное платье взять, про то не думала), пока не встретился ей молодой богатый красавец да не влюбился в неё, всякое соображение потеряв. У литератора, у мужчины, такое навряд ли водится, но кто его знает? Было бы что-нибудь про дальние земли да про старые временаона бы почитала. Или стихи вроде тех, что отец привёз в прошлый раз:
Завтра наше время закончится,
Разлетится рваными клочьями.
Утром, криком вороньим порченным,
Заплету в клинок одиночество*
Не очень понятно, но прямо до самых печёнок пробирает.
Мать пошла проводить гостя, а Камилла собрала ободранные стебли, кроме отложенных для коновала, и понесла их выкидывать в яму, куда складывали всякие огрызки-очистки и повыдерганные сорняки. Когда она вернулась, мать задумчиво ворошила листья на противне, собираясь вроде как поставить его в печь.
Всё слышала?спросила она.
Всё,хмуро ответила Камилла.Матушка, а на кой мне вообще муж сдался? Я и в девках бы жила себе, с тремя-то братьями.
А дети?
Так захочу поводиться, на то племянники будут, а своих рожатьона дёрнула плечом.Чтобы и их дразнили ведьминым отродьем? Да чтобы друзей со всего села нашлось полторы штуки, и те Михи?
Ведьмочка моя бедная, глупая,сказала мать и обняла её.Томас, конечно, дело говорит, но за Миху я тебя точно не отдам. Лучше уж ведьмино отродье, чем шлюхино.
Комментарий к Ведьма
* - Ольга Громыко, Год Крысы. Путница
========== Соискательница ==========
Вернувшийся из удачного похода в Костяной распадок отец взял в город всех четверых. То есть, старшие братцы могли уже и сами съездить, разрешения не спрашивая, особенно двадцатилетний Якоб, но всё равно это было целое приключениепоехать всем вместе. Мать только дома осталась: не хотела оставлять хозяйство на одних батрачек. Да и девчонок оставлять без присмотра не хотела тоже.
Камилла предвкушала, как пройдётся по всем попавшимся по пути лавочкамотец обещал ей целую крону, когда сбудет добычу. Она распрекрасно знала, что у неё на лбу написано «Принарядившаяся деревенщина» (да-да, на слух она никогда не жаловалась), но деревенщину в дорогом, даже по городским меркам, платье и с золотыми «гвоздиками» в ушах никто из лавок не гнал. Разве что совсем уж за дурочку держали, ни счёта, ни грамоты не знающую, так тут приказчиков ждало жестокое разочарованиеи читать, и считать Камилла умела очень неплохо.
А пока что братцы, получив свою долю из выручки, хитро переглянулись и смотались, прихватив с собой Яна, и кажется, Камилла догадывалась, куда они отправились с такими довольными мордами. Ей отец тоже выдал крону, да не золотую, чтобы не вытащили потихоньку или не выхватили силой из руки, а горстью мелочи, но сам задержался поговорить с хозяином мастерской, и Камилла, тихонько встав у него за спиной, тоже осталась послушать.
Потому что мастерская былаалхимика. Самого настоящего. Ну, то есть, в мастерскую никто чужаков не пускал, понятно, а стояли отец с Камиллой в передней, где и сесть было не на что: ни тебе кривоногих, неудобных, низких креслиц, ни даже простых табуретовне любил, видно, хозяин, чтобы гости у него рассиживались. Только и имелись в этой передней, что почерневший от времени стол, куда отец и выложил добычу, чтобы хозяин мог её толком рассмотреть, да шкафчик в углу, в котором за стеклом стояли разной формы бутылочки. Одни сверкали острыми гранями, другие были непрозрачными, не глиняными ли, зелья в них то мерцали, то густо, масляно блестели, ядовито-алые, золотистые, травянисто-зелёные «Водица крашеная»,непочтительно подумала Камилла, потому что настоящие зелья красивыми не бывают и вот так, просто в шкафах, не хранятся. Им нужны темнота и холод, и хозяин не мог этого не знать, а значит, морочил добрым людям головы.
Звали его Асканио Серпент, но в городе он был больше известен как Змей. То ли за характер его так прозвали, то ли за то, что яды изучал: он вроде как готовил для них противоядия, но ведь чтобы противоядие приготовить, надо доподлинно знать, как сам яд действует. Так что болтали всякое. Камилле до этого дела не было: Асканио Змей был алхимик-зельедел, и она готова была слушать его сутки напролёт, хотя он всего только объяснял отцу, каких частей тел каких опасных тварей ему недостаёт для полного счастья.
И ещё спросил отца, не надумал ли Ян всё-таки пойти к нему в ученики: у него, у мастера Змея, прежний ученик получил уже звание подмастерья, а подмастерьям реторты мыть невместно, приходится подёнщиков нанимать (то есть, Змей не сказал «невместно», понятно; другое слово он сказал, но Камилла его не то что запомнитьповторить не смогла бы, хотя про смысл вроде как догадалась). Ян, говорил мастер, парень неглупый, серьёзный и основательный, а алхимикэто как ни крути, не охотник деревенский.
Нет,сказал отец.Не нравится ему в городе, а травы он только собирать согласен. Возиться с ними, разбирать и резать его палкой не загонишь.
Жаль,сказал Змей, и Камиллу будто кто-то в спину толкнул.