А меня возьмёте, мастер?выпалила она.
Отец только хмыкнул, а мастер Асканио неприятно осклабился, сдёрнул круглую чёрную шапочку и наклонил голову, гладкую и блестящую посередине и обросшую на висках, за ушами и, наверное, на затылке кое-где седой, а кое-где ещё тёмной щетиной.
Вот, сударыня,сказал он ядовито,единственно возможная для алхимика причёска. Потому что и в ингредиентах не должно быть ничего лишнего, в том числе и волос; и вспыхнет ваша роскошная грива вся разом, если Предвечная храни, горелка будет неисправна или вы соль с поташем перепутаете.
Камилла судорожно вцепилась в косу, намотав конец на кулак.
А если я волосы обстригу,с отчаянной решимостью спросила она,тогда возьмёте?
Змей с отцом рассмеялись, отец ещё и за косу дёрнул, ухватившись поверх Камиллиного кулака.
А меня-то спросить, позволяю ли?
Камилла изо всех прикусила язык, чтобы не ляпнуть, что в их семье матьхозяйка, а уж она точно позволит.
А не лучше в городе алхимиком, чем в деревне ведьмой?нашлась она, потому что совсем смолчать ну никак не получалось.
А ты ведьма?неожиданно заинтересовался Змей.
Искатель брат Манфред сказал «чистый целитель».
Слабенький, да? Поднадзорный, учиться не взяли,Змей ткнул её жёлтым сухим пальцем в лоб.
Да, мастер,сказала Камилла, не отстраняясь от его руки, хотя очень хотелось: и от рукава пахло чем-то очень резко, и вообще неприятно. Не любила она, когда кто-то подходил слишком близко.И ещё я Старшую речь знаю, даже читать могу. Только некоторые слова не знаю, что значат,созналась она.
Вернее, знаешь только некоторые слова,ухмыльнулся он, и Камилла нахмурилась, соображая, о чём это он.Ладно,сказал он и этак хитренько глянул на её отца,если пострижёшься не длиннее, чем на полпальца, возьму ученицей, слово мастера.
Они с отцом опять засмеялись, отец опять подёргал её за косу и сказал:
Ладно, Мила, хватит уши греть. Иди уже купи себе бус каких-нибудь. Или книгу. Про любовь,он подмигнул ей, но Камилла только фыркнула: про любовь! Пф-ф, она бы лучше про абесинских пиратов почитала.
Ей ещё очень хотелось послушать, о чём будут Змей с отцом говорить, но отец развернул её к двери и хлопнул ладонью по заднице: иди уже. Пришлось идти.
В общем, бродить по торговой улице, где лавочки были для среднего достатка горожан, а не совсем уж страшно дорогие, тоже было интересно. Никаких бус Камилла, понятно, не покупала, а до книжной лавки не добралась ещё. Заходила к торговцу тканями, присмотрела себе на осень не очень толстого мягкого сукна (вытянулась она за лето, прошлогоднее платье коротко уже станет, надо будет его Дине отдать: захочетсебе надставит, захочетподарит кому). Покупать пока не стала, чтобы не таскаться с жарким кулём под мышкой, хоть торговец и предлагал с мальчишкой-посыльным доставить отрез на постоялый двор. Камилла отговорилась тем, что поглядит, сколько денег останетсявдруг ещё и полотна на рубашку хватит купить? Всё равно ж возвращаться. Потом зашла в посудную лавку и долго облизывалась на густо-синие с золотом чашки с блюдцами, но там приказчик попался надоедливый, как муха: глядя на её дорогущий в чайных розах полушалок, он, видно, никак не хотел отпускать денежную покупательницу с пустыми руками, а раз те чашки были ей всё же не по карману, он настойчиво (чтоб не сказать похуже) пытался всучить ей то сервиз с хрустальной благодатью, то хоть пару чайников, заварочный и для кипятка, расписанных какими-то овечками в поле. Насилу Камилла от него сбежала.
Волосья прибери, дурища деревенская,буркнул какой-то мордатый дядька в форме городского стражника, едва она вышла из лавки.
А?Камилла непонимающе потрогала свою гладко заплетённую косукуда её ещё прибирать? Выйти «по-городскому», совсем без платка, ей казалось всё-таки неловко, и полушалок она накинула на плечи и завязала на груди, хоть и непривычно было ходить с непокрытой головой, но уж причесалась зато волосок к волоску.
Косу под платок спрячь, говорю,на что-то злясь, сказал он.Обрежутбудешь потом выть и на стражу жаловаться.
А зачем её резать?
Продать, конечно,он даже языком прицокнул от такой несообразительности.За такую косищу две-три кроны точно дадут, а ты ходишь мотаешь тут ею, босяков в соблазн вводишь. А потом ревёте, как вам теперь домой ехать
Ой, спасибо, сударь.Камилла торопливо перекинула косу на грудь и заправила её под узел платка. Ещё она, присмотревшись, поняла, что у стражника болит от жары и с похмелья голова, но лезть к нему «А давайте, сударь, я вам голову подлечу» не посмела: и разрешения у неё нет кого-то лечить, а в городе небось с этим строго, и как ещё этот дядька захочет у ведьмы лечиться.
Она пошла дальше, всё так же поглядывая по сторонам, но при этом то и дело трогая косу: две-три кроны, ничего себе! У городских дамочек что, своих-то вообще полтора волоска, что ли, раз готовы такие деньжищи платить? Или это для театра? Актрисам вроде как надо разные парики, чтобы разных женщин играть: сегодня рыжая, завтра белобрысаякаждый раз перекрашиваться, все волосы сожжёшь. Облысеешь, и уже поневоле придётся парик покупать. Эх, жалко летом в театре пьес не играютона бы сходила. Красиво, хоть и не больно понятно, и голоса у актёров такие прямо до мурашек по спине.
Она вдруг поняла, что стоит и пялится на вывеску с ножницами и бритвой. Лысенький толстячок за большим красивым окном (одно, наверное, стоило подороже, чем иной домишко) оторвался от какого-то господина, замотанного до самого носа в простыню, но всё равно важного и прямого, как палка, и приветливо помахал ей пухлой ручкой. Камилла неуверенно поднялась по ступенькам и потянула тяжёлую, железом окованную, как почти во всех лавках, дверь на себя. Прозвенел колокольчик над головой, и толстячок сказал:
Доброго дня, красавица. Садись пока, водички себе наливай, не стесняйсяжарко сегодня. Можешь косу сразу расплести и волосы расчесать, чтобы время не тратить потом. Осветлить небось хочешь?Он даже вздохнул тихонько.Портите только волосы.
И вид потом как у уличных девок,проворчал господин в кресле.Не цените, бестолочи, того, что есть. Всё хотите, как у какой-нибудь принцессы.
Камилла понятия не имела, про какую принцессу речь и почему вот прямо всем загорелось высветлить волосы, поэтому скромненько присела на не новый, но удобный диванчик. Рядом на круглом столике стоял кувшин с водой и стакан, но пить она не стала, чтобы вода не оказалась тут же на спине и подмышками (и на платье всё сейчас же проступит некрасивыми, неопрятными пятнами). Вот посидит, остынет немножкотогда можно и выпить глоток-другой. Ждать-то всё равно долго.
Толстячок щёлкал ножницами, рассказывал всякие смешные истории, так что господин у него в кресле то одобрительно хмыкал, то вовсе посмеивался. Камилла тоже прыснула разок-другой в ладошки, не сдержавшись: очень уж у цирюльника здорово получилось какую-то горластую тётку изобразить,а сама тем временем расплетала косу. Потом мастер осторожно снял с посетителя простыню, стряхнул с неё обрезки волос на пол и бросил её в большой мешок, а для Камиллы достал чистую. «Ого,подумала она,не напасёшься их так». Ещё она подумала, что в цирюльне, где после каждого посетителя простыни меняют, цены, наверное, ого-го какиехватит ли ей кроны?
Господин посмотрелся в огромное, чуть не в половину роста, зеркало, пригладил виски и дал толстячку какую-то монету. Потом собрал в горсть волосы Камиллы (она сердито отстранилась), вздохнул, повторил про бестолочь и вышел, звякнув колокольчиком.
Садись, красавица,сказал толстячок.В какой цвет красить хочешь?
Камилла мотнула головой.
Не красить,решительно сказала она.Сбрить. Налысо.
Цирюльник уронил ножницы.
Сбрить?прямо-таки в ужасе переспросил он. Потом его лицо просветлело.Продать хочешь, что ли? Беру. Три золотыхгодится? Только брить-то зачем? Я тебе стрижечку такую сделаю, под пажа. Походишь как мальчишка, а к Солнцевороту, глядишь, волосы заново отрастут: вон они у тебя какие, за три-четыре недели до плеч отрастут запросто. Постригу бесплатно,заверил он, потому что Камилла помотала головой.А за лишние три-четыре дюйма всё равно тебе никто больше трёх крон не даст.
Я не из-за денег,сказала Камилла.Я хочу к мастеру Асканио в ученицы, а он возьмёт только если не длиннее полпальца. А чем полпальца оставлять, проще тогда уж совсем
К Змею в ученицы?толстячок воздел ручки к потолку.Дитя, ты в своём уме?
Как хотите,проворчала Камилла и полезла с кресла.Пойду другого цирюльника поищу.
Сядь обратно бестолочь,горестно сказал он.К Змею она в ученицы хочет и готова для этого наголо побриться. Будь ты моей дочерью, я бы тебе Отец-то знает, кстати?
Знает.Он же вправду знает. А что посмеялся уж родную-то дочь за столько лет лучше узнать бы должен.
Толстяк вздохнул, замотал Камиллу в простыню, чуть не придушив углом, и защёлкал ножницами, срезая аккуратно прядку за прядкой как можно ближе к головераз уж остатки волос всё равно потом сбривать.
Вот твои деньги,сказал он расстроенно, когда всё было готово,и уйди с глаз моих.
Камилла посмотрела в зеркало на лопоухого лысого мальчишку, с какой-то радости обрядившегося в платье. Лицо у лопоухого придурка было коричневым от солнца, а вот выше лба та кожа, что всегда была под волосами, смотрелась прямо-таки мертвенно-белой.
Спасибо, мастер,дрогнувшим голосом сказала она.
Тот молча махнул на неё рукой, словно муху прогонял, и принялся аккуратно сплетать срезанные волосы. Камилла удивилась тому, как их много оказалось,вроде бы на голове не так смотрелись,но ничего не сказала. Собрала с полочки под зеркалом золотые монеты и низко, по самые брови, повязала платок.
У мастера Змея было заперто, и пришлось долго стучать, чтобы какой-то парень с недовольной надутой мордой открыл наконец.
Мне бы господина Асканио,решительно сказала Камилла и сдёрнула с головы полушалок.Он слово дал, что возьмёт, если постригусь.
***
Эх ты, Змеючка, Змеева ученица,вздохнула мать.
Камилла искоса глянула на наставника, но тот только ухмыльнулся: он своим прозвищем ещё и гордился, пожалуй. А Змеючкой её на второй же день обозвали соседские мальчишки. Сначала один заорал: «А, лысая, лысая! А промеж ног тоже побрито?» Кутаться от таких в платоксебе дороже, это Камилла по своему детству в селе знала: только покажи слабинузагрызут. «А вот мастер Змей мне нужное снадобье сварит,сказала она с самым снисходительным видом,так у меня вместо волос чешуя вырастет. И зубы ядовитые». В ядовитые зубы (да и в чешую тоже) они, понятно, не поверили, но Змеева ученица немного, видно, было желающих с мастером связываться. Поорали вслед про Змеючку, но Камилла на это только одобрительно кивала, а кому таких дразнить интересно? Отстали
Мать, в общем, ни расстроенной, ни рассерженной не выглядела. Это отец перекинул дочку через колено и от души отходил ремнём по заднице. Камилла вцепилась зубами в руку и только злобно сопела, так что отец отпихнул её со словами: «Дура упрямая, вся в матушку». Ну дуратак дура, а уговор уговором: брал-таки её Змей ученицей. С испытательным сроком до Солнцеворота, но брал.
Вот тут твои вещи,сказала мать, кивая на сундучок, который приволок незнакомый парень, носильщик с постоялого двора, что ли.А вот это вам, мастер, чтобы моя дочь в самом деле училась, а не ваши подштанники стирала.Она положила на всё тот же почерневший стол стопку книг.Посмотрите, может, глянется что.
Свои подштанники я дорогой прачке отдаю,покривился он,кому попало не доверю, так что тут ты зря беспокоилась.Три-четыре верхние книги он только бегло просмотрел, а вот на самую нижнюю глянули пропал.Предвечная!выдохнул он,Это откуда у тебя такое диво?
Прабабкино приданое,усмехнулась мать.Сгодится в уплату?
Этасгодится,объявил он.Остальное забери, такое и у меня есть, а тебе ещё, я так понимаю, теперь уже внуков натаскивать. А про девчонку не беспокойся, я учеников беру не для того, чтобы потом в Коллегии позориться с криворукими неучами. Гонять буду так, что сама ещё обратно домой прибежит от злобного гада.
Не прибегу,пробурчала Камилла.Учиться буду.
Ну-ну,ухмыльнулся Змей.И вот ещё что Учить девчонку буду, а вот следить за тем, чтобы подолом не вертелаэто уже не моё дело. Мне твоя сопля ни для чего не нужна, я вообще не по девочкам. Но если ей в городе от вдруг свалившейся свободы головёнку закружитэто ваши проблемы.
Ох, какая там свобода! По хозяйству, правда, делать приходилось ещё меньше, чем дома. То есть, вообще ничегоу Змея на всё прислуга была, даже кровать можно было оставлять как есть, служанка застелет. А вот привести мастерскую в порядок, потому что с самой весны там убирались только тупые криворукие подёнщицы (у Змея, похоже, все были криворукие и тупые)это как раз было обязанностью ученика. Чтобы каждую лопаточку, каждую мензурку знал, как родную. Так что Камилла чистила, скребла и отмывала, аж по спине ручьём текло. И читала, читала, читала, и делала длиннющие выписки, потому что Змей часто задавал такие вопросы, что голова пухла. Книги у него были чуть ли не про всё на светепро травы, про камни, про звёзды и прочие светила, про зверей, птиц и гадов из чего только ни варились разные зелья, и всё это алхимик должен был знать. А ещё, какие ингредиенты можно совмещать, а какиеПредвечная упаси
Эту Предвечную, кстати, мастер Асканио поминал всякий раз, когда добрый человек сказал бы «Создатель». А вот до Создателя и его Пророчицы Змею как раз не было никакого дела. Когда Камилла в солнцев день собралась по привычке в храм и спросила разрешения у мастера отлучиться из дому, тот плечами передёрнул и сказал: «Ну, сходи»,с таким видом, точно Камилла по лавочкам прогуляться просилась. И тут же заорал: «Корвин, у тебя основа под Слёзы невесты готова?»так что ясно было, что сам он никуда идти не собирается. Она даже подумала, что раз отпросилась, то сходит, понятно, а в другой раз может, ещё и тоже не пойдёт. В здешней часовне на ученицу Змея небось не ласковее посмотрят, чем домана ведьмино отродье.
Мать помогла ей затащить сундучок наверх, в комнатку чуть ли не на чердаке. Спасибо, хоть отдельную, а то вон служанки втроём жили; Камилла же, давая отдых гудящей голове, пристрастилась читать перед сном что-нибудь не по алхимии, а стихи какие-нибудь или истории про лихих наёмниковсоседкам бы точно не понравилось, что у неё лампа горит за полночь. Она, кстати, хотела на свои деньги горного масла купить для лампы, но Змей высмеял её, заверив, что уж на освещение как-нибудь сам заработает. А если ей деньги карманы жгут, так пусть лучше купит на осень и зиму боты суконные и тёплые штаны: в подвале скоро холодно станет, как в погребе.
Он вообще хороший,вздохнула Камилла.Язык только ядовитый, а так он заботливый.
Она села на кровать и сложила руки на коленях. Убираться в лаборатории ей было велено только в ужасном негнущемся фартуке до самого пола и в длинных, до локтя, перчатках из толстой, но мягкой кожи, под которые руки сначала смазывались жирной вонючей дрянью. Закончив уборку, надо было помыть и фартук, и перчатки, и руки с мылом, и лицо умыть, а потом и руки, и лицо опять намазать, но уже не вонючей дрянью, а душистым маслом, которое подмастерье по имени Корвин варил целыми котелками. Наверное, там было что-то ещё, кроме цветочного масла, разбавленного прокалённым рапсовым, потому что руки от него за тот семерик, который прошёл до приезда матери, стали мягкими-мягкими, даже мозоли на ладонях от ножа и от пестика почти сошли.
Если что,сказала мать, присев рядом и обняв её за плечи,возвращайся. Отец уже успокоился, не злится больше. Сам понимает, что всё верно, городской алхимик лучше ведьмы деревенской. Но если не по тебе окажется, приезжай обратно, а в селе поболтают да и заткнутся. Сама знаешь, всю жизнь на дураков оглядываться
Лучше вовсе не жить,кивнула Камилла и привалилась лбом к её плечу.
Матушка потёрлась щекой об её макушку, назвала Камиллу «ёжиком» и, вздохнув, встала.
Ладно,сказала она,пойду, а то мастер твой гостей не любит, я гляжу. Вечером приходи на постоялый двор, поговорим по-людски, а то всё мне кажется, что твой заботливый вот-вот придёт гнать меня отсюда.
========== Ученица ==========
Камилла то ли слышала от кого-то, то ли читала, будто на юге глава семьи может из семьи этой изгнать любого, кто его приказа не выполнил: сына, младшего брата, племянника, внука В Империи такого, понятно, не водилосьотречься можно было только от осуждённого преступника. А парень, которому исполнилось шестнадцать, мог хоть вдрызг разругаться с отцом и уйти проситься в ученики к кому угодно, наняться к любому хозяину или тем более в армию завербоватьсявсё равно он оставался кровной роднёй и законным наследником, даже если отец орал ему вслед, что знать его больше не знает и на порог не пустит.