Смотрите! восклицает кто-то, указывая на экран.
Трансляция переместилась из студии в какое-то место под открытым небом. Гепер-самец исчез. Вместо него нам показывают молодую самку. Она сидит на стуле под открытым небом, рядом с ней мешок и стеклянная чаша. Изображение странно бликует, как будто между камерой и геперкойстеклянная стена. Позади виднеются далекие горы и несколько звезд над ними. В отличие от своего собрата геперка не поглядывает нервно куда-то в сторону, а смотрит прямо в камеру. С самообладанием, которого трудно ожидать от живущего в неволе гепера.
Несколько парней буквально ложатся на парты. Самки геперов, по слухам, куда более лакомый кусочек, чем самцы. Плоть у них более пышная, более жирная. А молодая самкавроде этойобладает ни с чем не сравнимым вкусом.
Прежде чем шипение и пускание слюны успевают начаться вновь, геперка запускает руку в мешок. Она спокойно достает шар и держит его на вытянутой руке, демонстрируя в камеру. Но я смотрю не на шар, а ей в глаза. Она смотрит на меня так, будто видит сквозь объектив.
Мне не обязательно смотреть, чтобы увидеть, что на шаре написано «87». Все мои одноклассники испускают громкое шипение, за которым следует причмокивание. Начинаются поздравления: уши всего класса трутся о мои. Через минуту, между очередными объятиями, я опускаю глаза на экран. Поразительно, но геперка все еще держит шар в руке, на ее лице застыло выражение спокойной решимости. Картинка начинает таять. Однако прежде чем она исчезает, я замечаю, как увлажняются глаза геперки, и она опускает голову так, что пряди волос падают на лицо. Ее решимость неожиданно сменилась невыразимой печалью.
Проходит не так уж много времени, прежде чем появляются они. Одноклассники еще продолжают меня поздравлять, но я уже слышу их уверенные шаги в коридоре. К тому времени, когда они открывают дверь класса, все успевают сесть и поднимаются в знак приветствия. Все четверо вошедших одеты в безупречные шелковые костюмы простого элегантного покроя.
Эф-три? спрашивает главный, встав за учительский стол. Голос у него такой же, как костюм: дорогой, холеный, но не терпящий возражений.
Я поднимаю руку.
Четыре пары глаз впиваются в меня. Они не враждебны, просто делают свои работу без лишних эмоций.
Примите наши поздравления, вы являетесь обладателем выигрышной последовательности чисел, под нос себе бормочет главный. Проследуйте с нами, Эф-три. Вас отвезут непосредственно в Институт исследований геперов. Транспорт ждет перед школой. Пойдемте.
Спасибо, отвечаю я, у меня такое чувство, что везучей меня нет никого в мире. Но мне надо забрать из дома кое-какие вещи, одежду. И бритву, и скребок, и маникюрный набор, и щетку для клыков.
Нет. Одежду вам предоставят в Институте. Пойдемте.
* * *
Мне никогда раньше не приходилось ездить в экипажах, в которые запряжено столько лошадей. Это вороные жеребцы с блестящей черной шкурой, они буквально сливаются с темнотой. Когда я подхожу к экипажу, они поворачивают морды в мою сторону и принюхиваются. Я быстро забираюсь внутрь. Ученики и учителя выходят во двор посмотреть, и из восточного, и из западного крыла. Все они останавливаются на почтительном расстоянии и стоят неподвижно и молча.
Из-за тонированных окон внутри экипажанепроглядная тьма, и я начинаю нервничать. Подавляю желание вытянуть руки или раскрыть глаза пошире. Опустив голову, медленно скольжу внутрь, пока мои колени не утыкаются в мягкое кожаное сиденье. Я слышу, что за мной следуют еще несколько человек, чувствую, как сиденье проседает под весом их тел.
В первый раз едешь в таком экипаже? спрашивает кто-то.
Да.
Молчание.
Потом другой голос произносит:
Подождем другого победителя.
Другой ученик? интересуюсь я.
Молчание.
Да. Это не займет много времени.
Смотрю в окно, пытаясь не выдать того факта, что я ничего не вижу.
Надо подписать кое-какие бумаги, сообщает еще один голос, сопровождаемый шорохом бумаги. Щелкает зажим папки. Вот, возьмите.
Продолжая смотреть на улицу, взмахиваю правой рукой и натыкаюсь на папку.
Ох, я бываю таким неуклюжим.
Пожалуйста, подпишите здесь и здесь. Там, где крестики.
Я опускаю глаза. Ничего не видно.
Там, где крестики, вступает в разговор еще один голос.
Можно чуть-чуть подождать? Я так захвачен моментом
Сейчас, теперь голос звучит твердо. Я чувствую, что на меня смотрят.
Но в этот момент открывается дверь экипажа.
Еще один победитель, шепчет кто-то.
Тусклый, серый свет с улицы проникает внутрь.
Нельзя терять ни секунды. Я быстро опускаю взгляд, нахожу крестики и царапаю свое имя. Экипаж вздрагивает от веса нового пассажира. Потом, прежде чем я успеваю заметить, кто это, дверь захлопывается, и все снова погружается во тьму.
Мне в голень врезается лодыжка.
Смотри, куда ставишь ноги! фыркает недовольный голос. Он принадлежит девушке и звучит знакомо.
Я смотрю в окно, даже не пытаясь повернуться к ней.
Вы знакомы? спрашивает голос.
Я решаю, что безопаснее всего будет пожать плечами и почесать запястье. Это можно понять как угодно.
В ответ раздается звук почесываемых запястий. Пока я в безопасности.
Пожалуйста, подпишите эти бумаги. Здесь, здесь и здесь.
Пауза. Потом девушка говорит приказным тоном:
Там, снаружи, мои друзья. Там, снаружи, вся школа. Это лучший день в моей жизни. Вы не могли бы открыть окна так, чтобы они могли меня увидеть? Если бы они могли разделить с нами этот момент, это было бы полезно для командного духа школы.
Ей долго никто не отвечает. Потом окна открываются, и серый свет заливает экипаж.
Напротив меня сидит Пепельный Июнь.
Мы едем в темноте и тишине, наши сопровождающие предпочитают обойтись без светской беседы. Лошади останавливаются на светофоре, цокот их копыт моментально замолкает. Снаружи доносятся приглушенные звуки толпы: щелканье костей, скрежет зубов, похрустывание суставов. Сотни, если не тысячи людей выстроились вдоль улиц, чтобы посмотреть, как мы проезжаем мимо.
Пепельный Июнь молчит, но я чувствую, что она не совсем равнодушна к происходящему. Из темноты передо мной доносится пощелкивание ее шейных позвонков. Я тоже щелкаю шеей несколько раз и добавляю к этому пару похрустываний костяшками пальцев.
Не в первый раз мы с Пепельным Июнем оказываемся в непосредственной близости друг от друга в темноте. Это случилось пару лет назад, до того, как я стал таким затворником, когда она только начинала свой стремительный взлет к рядам «аристократок». Той ночью шел дождь, и весь класс собрался в школьном спортзале. Наш учитель физкультуры не пришел, и никто из нас не вызвался сообщить об этом директору. Не знаю, почемутакие вещи обычно происходят сами собоймы решили поиграть в бутылочку. Весь классдвадцать или около того учеников. Мы разделились на два круга: девушки отдельно, юноши отдельно. Я как раз хотел сказать: «Да ну вас, я такой ерундой не занимаюсь», когда один из парней раскрутил бутылку, и игра началась.
Она быстро крутилась, а потом замедлилась и почти остановилась перед парнем, сидевшим напротив меня. Затем продолжила медленно, как будто через слой вязкого клея, двигаться дальше, пока ее горлышко, похожее на раскрытый рот умирающей золотой рыбки, не замерло. Оно указывало на меня, и сомневаться в этом не приходилось.
Твою мать, разочарованно выругался мой сосед, чуть-чуть не повезло.
В этот момент сквозь кружок девушек будто прошел электрический разряд. Они принялись шептаться, склонившись друг к другу и бросая на меня призывные, заинтересованные взгляды. В мгновение ока одна из них протянула руку и крутанула бутылку. Та закрутилась быстро, потом медленнее, и когда она уже почти остановилась, когда девушки, мимо которых прошло ее горлышко, разочарованно выпрямлялись, в тот момент, когда она медленно миновала Пепельный Июнь, та встала и остановила бутылку ногой.
Надо же, сказала она. И поскольку это была Пепельный Июнь, ей никто не сказал ни слова.
Спустя минуту мы с ней оказались в кладовке, совсем близко друг к другу. Там было тесно и темно, пахло сосновой древесиной.
Никто из нас не двигался. Голоса остальных доносились сквозь дверь как будто с огромного расстояния. Я опустил глаза и старался спокойно дышать через нос.
Я хотел поговорить с ней, это была прекраснаяединственнаявозможность высказать все, что копилось во мне много лет. «Пепельный Июнь, ты уже давно мне небезразлична. С того самого момента, как я тебя увидел. Ты единственная девушка, которая мне когда-либо нравилась, единственная, о ком я думаю каждый день».
Не думаешь, что надо что-то предпринять? спросила она неожиданно хриплым шепотом. Мой шанс, и без того шаткий, растаял без следа.
Мы неуклюже натыкались на стены, отстегивая рукава. Я схватил замок, потянул, почувствовал, как он расстегивается.
Избавившись от рукавов, мы застыли. Она ждет, чтобы я начал? Я услышал щелчок ее шейных позвонков, утробное ворчание, рык и шипение, обдавшее стены брызгами слюны.
Я опустошил свой разум, а потом наполнил его животным желанием, которое тут же и выдумал. Раскрыл рот, и первобытная дикость и требовательность моего рыка поразила меня самого. Я протянул к ней руки, наши предплечья столкнулись, и по моей коже прошлись ногти. На секунду мне в голову пришло, что если прольется хоть капля крови, природа ее желания быстроза долю секундыизменится, и она вцепится мне в шею, ее клыки как бритвы пронзят мою артерию, и через пару секунд все остальные окажутся здесь, чтобы принять участие в кровавой оргии. Но, поглощенный моментом, я не остановился. Мы не остановились. Мы соприкоснулись руками и, пытаясь устроиться, стукались о дерево, окружавшее нас со всех сторон: глухие удары раздавались каждый раз, когда локоть или колено ударялись о невидимую стену.
Я сумел первым. Прежде чем она смогла твердо встать на ноги, я вставил локоть в выемку у нее под мышкой. Так, как я читал в книгах, как видел в кино. Я овладел ею. Она напряглась в предвкушении, когда ощутила мой локоть, но тут же полностью расслабилась. Я вращал локоть долгими, упоительными движениями, и она двигалась в такт. На ее оскаленных зубах поблескивала слюна. Я сосредоточился на том, чтобы испускать рык с правильной лихорадочной интонацией, и на том, чтобы мое тело вибрировало с достаточной страстью и яростью.
После мы с Пепельным Июнем наклонились, чтобы найти наши рукава на полу, и на одну незабываемую долю секунды наши руки соприкоснулись. Ее пальцы пробежались по моей ладони. Мы оба отшатнулисья удивленно, она с отвращением. Пепельный Июнь молчала, видимо, приходила в себя. Я собирался открыть дверь кладовки, но она меня остановила:
Погоди.
Что случилось?
Можно, мы просто немного постоим тут?
Хорошо.
Прошла где-то минута. В темноте мне не было видно, что она делает.
Ты начала она.
Я ждал, что она скажет дальше, но она молчала.
Как думаешь, дождь все еще идет? спросила она наконец.
Не знаю. Может быть.
По радио сказали, что дождь будет идти всю ночь.
Правда?
Она опять помолчала, прежде чем продолжить:
Ты ведь пешком ходишь, верно?
Да, ответил я через некоторое время.
У тебя сегодня есть с собой зонтик?
Да.
Я сегодня шла в школу пешком, сказала она, хотя мы оба прекрасно знали, что она лжет, но забыла зонтик дома.
Я не ответил.
Ты не мог бы проводить меня до дома? прошептала она. Ненавижу мокнуть.
Я сказал ей, что я не против.
Встретимся у ворот после школы, хорошо?
Хорошо.
Она толкнула дверь кладовки. Возвращаясь к остальным, мы не смотрели друг на друга. Ребята выжидающе глядели на меня, так что я дал им то, чего они хотели:
Вау, выдохнул я и оскалил клыки. Они зачесали запястья.
Позже той ночью, после того, как прозвенел последний звонок и все ученики ушли, я остался за партой. Я сидел там и слушал, как затихает шум в коридорах, как последние ученики и учителя отправляются домой и цокот копыт исчезает вдалеке. Дождь лился с неба толстыми серыми колоннами, капли бились в окно. Только когда через несколько часов прозвучала сирена, возвещавшая рассвет, я встал и пошел домой. У ворот не было ни души, как я и думал. К этому времени совсем похолодало, и дождь продолжал идти, как будто желая заполнить опустевшие улицы. Я не стал открывать зонт, позволив дождю пропитать всю мою одежду, мокрому холодукоснуться моей кожи, заморозить мое сердце.
Институт изучения геперов
Поездка получается долгой. Через пару часов даже такой роскошный экипаж начинает казаться неудобнымон не предназначен для путешествий на большие расстояния. Дальние поездкиэто вообще редкость. Солнце, появляющееся на горизонте каждые двенадцать часов, ограничивает передвижения. Если бы не оно, мы бы путешествовали более свободно, и технологии, наверное, давно бы заменили лошадей. Но в мире, где, согласно поговорке, «смерть каждый день смотрит с неба», лошади вполне удовлетворяют нужды путешественников.
Все молчат. Мы проезжаем пригороды, и дороги становятся все более ухабистыми, пока не уступают наконец место пескам пустыни. В конце концов, где-то пять часов спустя, мы останавливаемся перед унылым правительственным зданием. Я выхожу из экипажа, едва держась на затекших ногах. Из пустыни дует прохладный свежий ветер, он взлохмачивает мне волосы.
Пора идти. Нас ведут к серому зданию, ботинки наших сопровождающих поднимают небольшие облачка пыли. Поодаль стоят еще несколько экипажей. Лошади привязаны к коновязи, но все еще не успокоились после путешествия, их влажные ноздри раздуваются, от шкуры поднимается пар. Я быстро пересчитываю экипажи. Помимо того, в котором приехали мы с Пепельным Июнем, их пять. Это значит, семеро выигравших лотерею.
Ничего снаружи серого здания не предвещает роскоши, которая обрушивается на нас, едва мы заходим внутрь. Поблескивают полы из черного мрамора. Ионические колонны с завитками вверху и внизу поднимаются к невероятно высокому потолку, украшенному лепным карнизом с узором из пальмовых листьев. Голова начинает кружиться в лабиринте лестниц и пересекающихся коридоров. Мы шагаем в ряд: несколько правительственных служащих впереди, остальные позади нас, ботинки стучат по мраморному полу, мерцающему в свете ртутных ламп. Пепельный Июнь идет прямо передо мной, на расстоянии вытянутой руки. Ее волосы горят, как путеводный факел.
Коридор приводит нас к большим дверям с серебряными гербами, окаймленным двумя коринфскими колоннами. Но прямо перед ними глава группы сворачивает налево. Мы неожиданно и резко останавливаемся, он стучит в дверь. Мгновение спустя она распахивается.
Огромный зал погружен в темноту. В серединекруг черных бархатных кресел с изогнутой спинкой, расставленных, как цифры на циферблате часов. Все, кроме двух кресел, заняты. Пепельный Июнь провожают к свободному креслу, меняк соседнему и усаживают. Наши провожатые занимают места в нескольких ярдах позади нас и застывают в ожидании.
Всемером мы сидим в сером сумраке, положив руки на колени, глядя прямо перед собой. Наши клыки слегка поблескивают в полутьме. Мыохотники. Никто не двигается, словно воздух превратился в клей.
Появление представителя Института застает нас врасплох. Мы ожидали совсем другого. Вместо военной формы на ней яркое платье, длинные рукава которого украшены изображениями роз и одуванчиков. Она красиво проплывает из темного угла к центру круга, где из-под пола медленно поднимается кресло с высокой спинкой. Женщина выглядит по-домашнему мило, напоминает скорее мать семейства, чем военнослужащую. Она элегантно усаживается в кресло, которое продолжает, медленно вращаясь, подниматься. Оно описывает полный круг, и женщина успевает бросить испытующий, но дружелюбный взгляд в лицо каждому. Когда мы с ней встречаемся глазами, мне кажется, что доброта проливается на меня, как лучи летнего заката.
Она говорит тихо, но очень четко:
Поздравляю вас всех. Каждый из вас получит редкий и потрясающий опыт, о котором все остальные могут только мечтать. Женщина умолкает на секунду, прислушиваясь. После у вас не будет ни минуты покоя, особенно у того, кто сумеет поймать больше геперов, чем остальные. Все захотят узнать об Охоте. Она слегка крутится на месте, платье развевается вокруг нее.