Тайм-менеджер посмотрел в свой блокнот, сосредоточенно пожевал губами. И вдруг вполне миролюбиво отнесся к беспардонной перекройке собственного графика:
Отчего ж не сходить. Полюбуемся.
Его, видимо, тоже снедало любопытство.
Как и всех прочих. Через полчаса все как один собрались в малом конференце. А по сути, просто кабинете с экраном на стене. Этот небольшой зал был, что называется, и в пир, и в мир. В нем сажали студентов и практикантов, туда отводили «на подождать» кандидатов перед собеседованиями, поили чаем приезжих баеров и супервайзеров. По субботам Дебольский назначал в нем тренинги, а среди недели вводил в курс дела новых сотрудников. Да и вообще, зал этот использовался по любой мало-мальской необходимости.
Тренеры любопытно развалились на стульях. У дальней стены, подключая провод ноутбука, выдергивая одни штепсели и всовывая другие, уже суетилась Жанночка. Неловко приседая в своей не то чтобы короткой, но не предназначенной для наклонов юбке, отчего длинные ноги ее складывались как у кузнечика, и черные колготки на коленях натягивались и становились светлее.
Зарайская, поглядывая на висящий на стене экран, настраивала ноутбук. Спиной к залу, наклонившись. И под ее тонкой белой трикотажной кофтой с длинным рукавом отчетливо проступали ребра и острые лопатки. А пышная длинная юбка поднялась на бедрах, обнажив тонкие икры.
Дурачок-Волков, чья наивная восторженная влюбленность уже потихоньку начала переходить из области секрета в епархию местных шуток, встал столбом и прикипел взглядом: Зарайская переступала с ноги на ноги, и юбка ее облизывала складками бедра.
Здравствуйте, господа тренеры.
Сказала она, и не все даже сразу поняли, откуда голос. Потому что при этом Зарайская не подумала обернуться или хотя бы разогнуться, а только перещелкнула каблуками, выведя вперед левую ногу, и юбка зовуще мазнула по икрам.
Звонкий голос ее пронесся по залу, легким тремором отдавшись в глотке Дебольского.
Она обернулась: на лице Зарайской блуждала легкая ироническая улыбка. Нижняя губа была заметно тоньше верхней, и потому улыбка всегда выглядела чуть насмешливой.
Вы меня не любите, неожиданно сказала она, убрала руки за спину, видимо, сцепив пальцы в замок и глядя на всех и ни на кого.
Попов нервно завозился на месте, лысина его, казалось, покраснела и покрылась испариной. Жанночка смутилась: даже особо не приглядываясь, видно было, что ей хотелось бы возразить. Но, разумеется, она промолчала: бесконечное раболепное уважение, которое она питала к Зарайской, не позволило ей даже рот открыть, чтобы перебить. Антон-сан сохранил полную невозмутимость.
ВолковДебольский специально глянул на него, чуть отклонившись в кресле, кажется, даже не услышал ее слов. Он напряженно и влюбленно смотрел на щиколотки Зарайской, и лицо его приняло выражение какой-то сосредоточенной муки.
Дебольскому вдруг подумалось, что если он в свое время вот так же смотрел на Наташку в институтето хорошо, что не видел и не запомнил себя со стороны.
Это нормально, продолжала Зарайская легко и раскованно разговаривая с небольшой аудиторией. Она свела и тут же развела перед собой пальцы рук, видимо, по привычке, начала раскачиваться на каблуках.
Носки ее туфель поднялисьтяжелая юбка колыхнулась. Дебольский сам почувствовал, что смотрит на это странное движение и не может оторвать от него глаз. Побалансировала несколько секунд на острых каблуках, не замечая того, опустилась, чуть приподнялась на мыски и снова поменяла. Будто на качелях.
Слова ее терялись в этом ритмичном движении. В нем было что-то гипнотически приковывающее взгляд.
Я для васчеловек новый. Незнакомый. Вы для меня, по сути, тоже. Я пока еще не очень хорошо разобралась в специфике производства.
Дебольский с трудом оторвался от созерцания острых носков туфель и не удержал усмешки: он работал в фирме без малого десять лет и до сих пор понятия не имел, как производят всю ту пузырящеся-мыльную массу, которую они продавали.
Но я стараюсь, улыбнулась Зарайская. На прошлой неделе, на мгновение приобрела она серьезность. Хотя и серьезность ее была будто не совсем настоящая. Словно она на самом деле играла в тренера или в свою должность, или вообще в работу, я ездила по регионам.
Легко, не глядя, оперлась о стол. Тут же присела на его край и поджала скрещенные в лодыжках ноги. Дебольский подумал, что тренер она никудышный. Никакой более или менее сносный профессионал не позволит себе такой раскованности при группе.
Зарайская же вроде бы ничего не замечала:
Раз уж я пришла на точку, мне нужно знать ее функционал. Я изучаю торговых представителей, супервайзеров. Смотрю, как обстоят дела, что происходит, вообще, как люди работают. Я разрабатываю методики, и мне надо видеть точки провисания, она легко качнулась, сидя на краю стола. Подалась плечами назад, откинув за спину длинные волосы. И в широкой жестикуляции подняла руки с ломкими пластичными запястьями.
Дебольский понял, что был не прав. Она еще ничего не сказала, но в аудитории висела тишина, даже Антон-сан и Попов внимательно слушали слова, в которых нечего было слушать. Может, ему вот так сесть при группе было и нельзяЗарайской было можно.
Скажем так, я провела первичный аудит по нашим регионам: просто чтобы вникнуть. Не скажу, что везде успела. Но просмотрела пять узлов.
Худые острые плечи ее поднялись и тут же опустились:
И, вы знаете, мне не понравилось.
Раздались смешки, и сам Дебольский тоже не удержался. Чему там особо было нравиться, когда тренингаосновного их вида деятельности, если смотреть по бумаге, как такового и в природе не существовало.
Смотрите, в чем я вижу основные проблемы, потянулась она к мышке, и на экране высветилась сводная таблица. Потом график. Потом схема. Стрелки, пунктиры, обводы.
Никто бы не стал заниматься этой скучной работой в свой выходной. Но Зарайской, видимо, было нечего делать.
Она жестикулировала, что-то говорила. А Дебольский поймал себя на том, что не вслушивается.
Под тонкой кофтой с длинным рукавом он видел юношески проступающие ребра и заметные соски: очевидно, лифчика плоская Зарайская не носила, он был ей ни к чему. Дебольский никогда не видел женщины с такой маленькой, практически неощутимой грудью, как у нее.
И при этом с такими нежными, трепетно-соблазнительными сосками.
Первое, что явно необходимо, ладонь на мгновение поднялась, будто обозначив стартовую позицию, усилить тренинги по продукту.
Снова раздались слабые смешки. И у самой Зарайской уголок губ дрогнул, приподнявшись, будто она и сейчас не серьезнов шутку.
В четырех из пяти точек торговые представители не могут отработать возражение. Она на секунду замолчала, а потом пожала плечами:Просто не знают продукт. Клиенты жалуются, а ответить им ничего не могут, потому что не в курсе.
Кисти ее были узкие, ломко-подвижные. И совершенно белые, без признаков веснушек. Дебольский только сейчас по-настоящему убедился, что и с лица ее эта особенность пропала. Веснушек у Зарайской больше не было.
Дальше, продолжала она и сменила ногу, на которую опиралась. Снова завела одну щиколотку за другую, юбка коротким всхлипом отбилась и с прежней страстью обняла ее ноги, в складках забликовало солнце, светящее из-под поднятых жалюзи. В пяти из пяти точек не выполняются шаги визита. Вот, кстати, еще, открылась новая схема, и Дебольский снова подумал: вот это энергия. Не снимаются остатки. То есть люди просто не работают с предзаказом. Вообще обучение персонала поставлено слабо. И она удивленно посмотрела на всех и ни на кого, вдруг перейдя на панибратски-доверительный тон:Ребят, мы что, вообще не занимаемся тренингом? Что мы тогда делаем?
На словах ее было сложно сосредоточиться.
Говорят, когда-то по ранней молодости Сигизмундыч очень верил в тренинги. Сам каких только не проходил. Все знал вдоль и поперек. Горел этим деломжил на работе. Потом разочаровался.
Скажите это шефу, будто в ответ на его мысли усмехнулся Антон-сан. Все засмеялись.
Зарайская, сидя вполоборота, только повернула голову, пристроив подбородок на остром плече, посмотрела на него почти прозрачными глазами:
А я сюда пришла на тренерскую должность. Мне скучно листать резюме на «хед хантере».
Ночью Дебольский лежал в постели и не мог закрыть глаз. Наташка мирно спала рядом. Сон не шел.
Он смотрел в потолок, горящие красным цифры отпечатывались на сетчатке. И оставались видимы и при закрытых веках.
12:00
0:00
3:00
Мысливялые, безынтересные, скучныебродили в его голове, не оставляя следа. Не думалось ни о чем. И сна не было.
Качели взлетали вверх, и звонкий Лёлькин смех оглашал пустынный пляж, кромку леса, скалы, отражался от поверхности воды, возвращался и бил ее по вздымающимся в небо босым ступням.
Качели неслись вниз и падали прямо на Сашкув его руки. И он отталкивал со всей силы, лишь на мгновение крепко прижавшись к ее коленям.
Чтобы через секунду сзади, охватив ладонями ягодицы, Пашка снова толкнул качели на него.
Те взлетали в воздух, поднимали ее к облакам. Все выше и выше. Раскачивая шире, резче, быстрее. И Лёля визжала, и подгоняла-подгоняла их: то вытягивала вперед босые ступни с согнутыми под прямым углом напряженными пальцами, то поджимала ноги под себя, заводила под самую доску, опускала плечи, и веревка искривлялась от напряжения. Качели торопились, качели старались!
Одна деревянная дощечка на веревке, привязанной меж двух сосен. Такая длинная, что Лёля подлетала к самым макушкам, скрывалась в облаках.
Она подставляла палящему солнцу счастливое лицо, щурилась и заливалась смехом. Он искрился, множился и отзывался из леса. Рассыпавшиеся спутанные волосы летали вместе с качелями: откидывались назад, не поспевали, оставались за спиной, тянулись шлейфом, а потом падали на лицо: лезли в рот и глаза, окутывали щеки.
Ее короткое платье то охватывало сплющенные на доске бедра, обрисовывали дальний треугольник, прижимались к нему, облизывая лобок. А потом вздувалось колоколом. Качели летели на Сашу, будто для того, чтобы показать ему, как поднимается юбка, взметывается потоком ветра, парусит. И обнажает бедра. А вместе звенящий красный лоскут купальника над ними. Откровенничаетпоказывает, когда качели летят прямо на него. Близко, чтобы он мог разглядеть затерявшуюся веснушку или родинку. Но лишь на мгновение охватить ладонями горячие колени. Чтобы юбка снова прижалась, облизав ее ноги.
И тут он не утерпел.
Вместо того чтобы оттолкнуть, схватил за веревки! Качели дернуло, они закрутились, уволакивая его вместе с собой. Потянули, обиделись, вознегодовали. И горячие от солнца Лёлькины волосы прыснули ему в лицо, попали в рот, заставили зажмурить глаза. Но он не отпускал, упирался ногами, сбивая пятки о гальку. Лёля с визгом прижалась к нему, вцепилась в веревку, пытаясь остановить кручение. И острые колени, горячие локти, маятная тенета юбки забились о его тело.
Нет-нет, ты что? звонкий ее крик прокатился по пляжу, а Сашка уже стаскивал ее с доски. И Лёля капризничала, хохотала:Я хочу еще! Раскачайте меня!
Но Сашка нетерпеливо елозил руками по ее бедрам, задирая короткую юбку, чтобы потрогать тот красный треугольник купальника. И Лёлины глаза замерли, посмотрели на него, утопив в прозрачной воде. А губы едва слышно шевельнулись:
Я хочу еще.
Острые Лёлины локти дернулись в его руках, и кисти обвили шею. Чтобы через секунду она оттолкнулась и обхватила его ногамищиколотки скрестились за спиной. Сухие потрескавшиеся губы прижались к его.
Покинутые качели обиженно закрутились, забили по ногам. И Сашка подхватил ее руками под бедра, коснулся пальцами влажного от морской воды треугольника купальника. И ему в рот скользнул острый горячий Лёлин язык.
Все вторничное утро Зарайская просидела в кабинете Сигизмундыча. Она откинулась на спинку кресла, разведя руки на подлокотники, свесив ладони, изломанные в кисти. Забросив ногу на ногу, качала на мыске туфлю. И улыбалась.
Шеф вился ужом. Он то хмурился, то принимался что-то горячо озабоченно говорить. То вставал, будто собирался прогнать, потом опоминалсясадился обратно. Не знал куда деваться.
А на лице Зарайской отдельцам явственно читалось: «Что ты мне сделаешь, когда я под таким человеком лежу. А надо было знать Сигизмундыча, чтобы оценить величину его подобострастия. Развлекай меня. Если я говорю, что мне скучно заниматься подборомя не буду заниматься подбором. Хочу вести тренингину так обеспечь».
И, судя по всему, шеф решил обеспечить.
Последние дни Сигизмундыч был странно насуплен и, кажется, пребывал не в своей тарелке. На него поглядывали с опаской и недоверием. И, наверное, этим объяснялось то, что Зарайская вышла из его кабинета легко, танцующей походкой, перестукивая каблуками. С планом «оптимизации тренерского отдела» в руках. Будто дитя с новой игрушкой.
Жанночка со своего места бросила на нее вопросительный, полный преданности взгляд. Попов, который уже собирался на обед, засуетился, чтобы не столкнуться с Зарайской в дверях. Из своего кабинетасмежного с общимпотянулись девочки-подборщицы, которые занимались персоналом уровнем пониже.
Зашумели голоса, захлопали двери. Сам Дебольский тоже подумал, что пора бы размяться. Потянулся взять телефон, и тут его окутал тонкий шлейф горько-сладких духов.
Зарайская наклонилась над его столомкончики волос мазнули по поднятому экрану ноутбука, и естественно, почти дружески, сказала:
Сашка, пошли пообедаем.
Часть 2
13
А ты популярна.
Рука Зарайской вскинулась за затылок. Пальцы пробежали по левому виску, по щеке, ласкающим движением охватили шею, собирая пряди, и перекинули волосы на правое плечо.
Сидя, она никогда не разводила колен. Почти всегда закидывала одну ногу на другую, стискивала их между собой и, скрестив щиколотки, заводила под стул. Напрягая бедра и голени, будто мастурбировала. Опиралась локтями на столешницу, подавалась вперед. И вот тогда плечи ее поднимались, талия прогибалась, и линия бедра выставлялась напоказ.
Волков, проходя мимо, обернулся, и шаг его замедлился.
Популярна. Она даже не сделала попытки взглянуть себе за спину. Будто и так чувствовала лопатками этот пронзительный взгляд.
Снова замолчала, выжидающе глядя на Дебольского. Перебрала пальцами по столешнице и сменила позу: повернувшись вполоборота, оперлась локтем о стол, и Дебольскому из-под его края стал виден острый носок нетерпеливо покачивающейся туфли.
А он все не знал, с чего начать, рассеянно уткнувшись в тарелку. Дебольский, как все нормальные люди, купил обед: суп, салат. Перед Зарайской стояла чашка кофе и две тарелки с пирожными: приторно-сладкими, рассыпающимися сахарной крошкой, истекающими глазурью, утопающими в сливках.
Она взяла и покрутила в пальцах маленькую десертную вилку.
Ну, как живешь? вдруг решился Дебольский. Получилось банально. Ему показалось, что Зарайская сейчас расхохочется в лицо, и искра смеха даже промелькнула в прозрачных глазах. Но нет. Она только улыбнулась:
Нормально. И отщипнула краешек пирожного. С его острого среза упала крошка; Зарайская разомкнула тонкие губыохватила вилку, облизала сладкий крем.
Колька Волков, сидевший за дальним столом, так и смотрел не отрывая глаз, даже не думая начинать есть.
Дурачок, коротко и неожиданно бросила Зарайская очень созвучно с его мыслями. Не поворачивая головы и продолжая смотреть Дебольскому в глаза, и ему странным образом показалось, будто говорит она и не она. Его скоро уволят.
Откуда ты знаешь? Он удивленно выпрямился на стуле. Пожалуй, чуть поспешно: тот скрипнул. Но это же было между собой: просто мужики шутили, смеялись, говоря о Волкове и «директорской подстилке».
Зарайская легко пожала плечами:
Да брось, это же видно, мертвые души в коллективе всегда сразу заметно. Он не тянет, в голосе зазвучали стальные нотки, от таких людей надо избавляться. Теперь пришла яон уйдет. И снова взялась за пирожное.
А Дебольский вдруг не сдержал непонятную, рвущуюся наружу досаду:
Ну, у тебя такое положение, что, пожалуй.
А вот теперь она расхохоталась.
Запрокинула голову, открыв тонкую шею с проступающими жилками. И звонкий смех ее прокатился по маленькому залу кафе, заставив вздрогнуть ожидающих у кассы.