Мне хотелось узнать о ней побольше.
Телефон жёг грудь через карман. Затмение нашло на меня второй раз за день: я вынул рюкзак из-под кровати.
«Если хочу узнать побольше, можно просто спросить у нее лично».
Никого не опасаясь больше, я шел с рюкзаком в санблок. Ничего не боясь, зашел в изолятор: я нашей встречи прошло не больше двух часов, она не должна была меня забыть.
И снова я! веду себя, как идиот, но мне всё равно хорошо. Добыл твои вещи, демонстрирую ей рюкзак. Из-за того, что бутылка лопнула, все внутри пришло в негодность, телефон в том числе. Но если ты скажешь, что тебе нравится, я попробую это достать.
Глаза, полные недоумения. Я готов рассмеяться: она похожа на маленькую птичку сейчас. Такой озадаченный вид!
Музыка, говорю я, вроде той, что я далподойдёт?
Неловкое молчание. Она никак не сообразит, что к чему.
Или найти что-то вроде того? указываю на CD на тумбочке.
Нет!
Быстрый ответ! Я готов расхохотаться.
Понял! Тогда поищу, рука сама собой козырнула. Затмение номер три: в жизни такого не делал. Надо скорее уходить. Мне и стыдно, и смешно.
В дверях нос к носу столкнулся с Энолой Гай. Пока я лихорадочно соображал, как объясниться застигнутому на месте преступления, услышал:
Спасибо! подала голос Авионика.
Я оглянулся. Она действительно меня благодарила. Побыв на волоске от смерти, пребывая неизвестно где, с полным отсутствием информации о ситуации и связанными руками она не забыла о вежливости. Отчего-то меня это поразило.
Повисшую паузу нарушила Энола Гай.
Облигация! объявила она невпопад будничным тоном.
Явка! ответила ей Авионика.
Актёрство!
Отечество!
Отчество!
Октава, вырвалось у меня прежде Энолы Гай. Они играли в «слова», и мне захотелось стать частью игры.
От повисшей паузы стало неловко: конечно, как-то глупо с моей стороны лезть к ним двоим, но отчего-то я очень хотел быть причастным.
Акватория, откликнулась Авионика, и я воспарил к потолку.
Яблоко, подхватила Энола, демонстрируя принесенный на полдник фрукт. И повела глазами в сторону двери: пора б тебе, Камэл, уйти.
Общество, ещё пара слови пойду. Это просто детская игра: но почему мне так хорошо?
Одеяло.
Олово.
Огниво.
Вы во что там играете? возмутилась Авионика. «Перебери слова на «О»»? «Озорство»!
Отцовство! прыснула Энола.
Отрочество! выпалил я.
Да чтоб вас! «Одиночество»!
Мне пора уходить, нужно незаметно вернуть рюкзак обратно, но почему же я до сих пор держусь за дверную ручку?
Око!
Окно!
Закрывая за собой дверь, слышу лишь возмущенный возглас:
Да твою ж налево!..
Давясь от смеха, я сполз на пол по стене. Боже, мне в жизни не было так весело!
Ё-на
«Чудны́е» сны мне снились, сколько себя помню. Иногда это были нелепые бытовые зарисовки: показываю друзьям котят в кресле, которое почему-то стоит посреди кухни; иногдачто-то на грани фантастики, например, остромордый поезд, передвигающийся, не касаясь рельс. Иногда я рассказывала свои сны, иногдазабывала. Но всё чаще меня посещало дежавю: когда мы с друзьями склоняемся над креслом, чтобы посмотреть на котят, а креслона кухне: намедни его переставили туда, чтобы почистить; или когда спустя много лет по телевизору показали поезд на магнитной подушке: тот самый, что не касается рельс.
Поначалу мне всё казалось нормальным: «сон в руку», «вещий сон» на каждом шагу можно было услышать об этом. «Ух ты!», «Ничего себе!», «Вот это совпадение!» я так не думала. Я была уверена, что все видят будущее во снах.
Годы ушли на осознание, что это не так.
Если мне кто-то снился, я рассказывала ему, что мне приснилось. Поначалу все относились со смехом: «У нас тут свой личный пророк!» но потом сны сбывались. Если сон был хорошим, то все были в восторге, если сон был огорчительный, меня начинали винить: «Ну что же ты накаркала!», «Я, наверное, начал думать о твоих словах, вот и сбылось!». Потом и вовсе, если у близких что-то случалось в жизни плохое, они первым делом спрашивали меня: «Тебе это снилось?». Вне зависимости от правды я всегда отвечала: «нет», и вне зависимости от правды они оставались убеждены, что я вру, и что из зловредности не помогла им. Со мной сперва перестали общаться подружки, потомдальние родственники. Не сказать, чтобы я сильно расстроилась: у меня было дежавю и по этому поводу.
И все же я благодарна своим «чудны́м» снам. Они делают меня уникальной, заставляют людей по-особенному относиться ко мне. Люди очень хотят мне присниться, и в то же время до дрожи этого боятся.
Относительно себя я вижу предсказания часто: ведь во сне спящийэто главный герой. Но есть одно, особое, ради которого я, наверное, живу. Это сон, в котором Камэл приходит ко мне и говорит: «Я за тобой». Во сне я настолько счастлива, что согласна идти куда угодно, хоть на смерть.
Следуя регламенту, я рассказала о своем предсказании главе, глава рассказал Камелуи теперь между нами пропасть. Он с подозрением относится ко мне, избегает.
Но сон непременно сбудется, я это точно знаю. Это был точно Камэл: такие янтарные глаза я встречала лишь у него.
Стоит ли волноваться об исходе, который тебе известен?.. Это как если бы, ложась спать, беспокоиться о том, взойдет ли солнце утром.
Я знаю: солнце взойдёт. Конец мне известен. Я это видела во сне, а мои сны не могут меняться.
Так почему же сейчас я так отчаянно беспокоюсь? Зачем, сидя в столовой, настропалила уши, и ловлю каждое слово Энолы Гай? Она упомянула твое имя. Сказала, что ты приходил к Крушине.
О чём ты общался с той, которая больше не является твоим заданием? Зачем приходил к ней уже дважды? Ты раньше так не делал.
Я знаю, что солнце взойдет. Мои сны не меняются.
Но почему сейчас у меня темнеет в глазах, сжимается челюсть и внутри все пылает при упоминании того, что ты сближаешься с кем-то?
Ты в итоге придешь за мной. Ты позовешь меня с собой.
И я предпочла бы, чтобы ты и дальше был равнодушным ко всем: тогда я смогла бы и дальше выносить твоё равнодушие ко мне.
«Не сближайся с ней, прошу тебя».
Как бы я хотела быть способной тебе это сказать!..
Авионика
Я думала, их всего двое: «Энола», постоянно присутствующая здесь, и «глава», которого она часто упоминала, но я видела его лишь раз. Сиделка, бережно ухаживающая за мной, и её сообщник, который меня опасался.
Никто из них не говорил вменяемо: не объяснял, почему я тут, чего они от меня хотят. «Энола» играла со мной в слова и устраивала посиделки с косметикой, «глава» и вовсе общался так, словно я ему что-то должна из прошлой жизни. Но ответа на вопрос, что им надо в итоге, я так и не получила, сколько бы ни спрашивала.
И только я смирилась с мыслью, что пара психов зачем-то украла меня, только настроилась ждать очередного их обострения, как появился ещё один.
Это меня обескуражило: этого я никак не могла ожидать.
После замешательства меня охватил ужас: ведь со мной, обездвиженной, непонятно где, непонятно какон мог делать всё, что хотел. Его ничего не останавливало, потому что, видимо, на пороге этой комнаты для всех переставал действовать уголовный кодекс.
Когда он заговорил, я не расслышала ни слова от шума крови в ушахс такой силой молотилось моё сердце. Мне казалось, что голова лопнет от напряжения.
Когда же незнакомец запросто прикоснулся ко мне, я похолодела от страха. Кровь от головы резко кинулась в живот, внутренности скрутило узлом, в глазах потемнело.
Но он просто надел на меня другие наушники. Выбирая трек, что-то говорил, но я опять не разобрала ни слова. Что происходит? Кто это? Почему он всё это делает?
Незнакомец включил музыку. Стоял рядом, и робко улыбаясь, ожидал реакции.
«Энола» обо мне «заботилась», «глава» меня «боялся», но этот был на них не похож. Кто он и что ему нужно?
Чтобы проверить, я спросила про свои вещи: «Энола» и «глава» игнорировали этот вопрос, но он вдруг взял и принёс мне их. Я этого не ожидала: «Значит, он с ними не заодно?». Пока я соображала, что к чему, он долго в чем-то оправдывался. Мне было неловко, что он оправдывается, я хотела сказать, что всё нормально, как вдруг меня осенило: «Он видит меня тут, и это кажется ему нормальным?».
И всё встало на свои места. Он один из нихи, что бы ему ни было нужно, это явно не моё спасение.
Я убедилась в этом, когда пришла «Энола»: она его не выгнала, хоть и не была с ним особо приветлива.
«Она не хочет, чтобы он тут был, но запретить ему быть здесь не может?».
А потом он зачем-то вклинился в игру в слова, которую завела «Энола».
«Ему и это тоже кажется нормальным?».
Они заодно, сто пудов. На смену робкой надежде пришло раздражение.
«И с чего он столько ржет? Ему весело?».
Энола обо мне «заботилась», глава боялся, но стесняшка обращался со мной не как с пленницей: для него я была равной. Ему всё это казалось нормальным.
Так кто это? Он с ними заоднораз нормально общается с «Энолой» или такой же пленник, как я?
Он кажется адекватным, но раз эта ситуация не кажется ему странной, значит, мне просто кажется?
На чьей он стороне?..
Независимо от всего, впервые за столько времени я встретила «нормальное» отношение. Стестяшка изменил всё, что было до этого: он подарил мне надежду на спасение.
Ё-на
У здешних обитателей круг развлечений, как в санатории советского образца: сплетни за обедом, спортивный зал, библиотека, кинотеатр одного зрителя. Маловато, но местным обитателям вполне хватает: работы много, свободного времени мало.
У меня круг занятий еще более узкий: мне нельзя ни читать художественных книг, ни смотреть фильмовиначе потом будет очень сложно разобрать, что к чему в моих снахгде сценарий книги, где пророчество. Но чтобы описать увиденное, кругозор должен быть достаточным, поэтому в моей жизни есть энциклопедии. Иллюстрированные, но в которых не встретишь рубрику «Это интересно», или каких-нибудь интересных исторических фактов: чтобы воображение не разыгрывалось.
Если подумать, то в принципе, в моей жизни ничего не изменилось: на каждый праздник мама неизменно дарила мне энциклопедии. Что бы я ни просила: игрушку, одежду, поездку, разрешение заниматься музыкойя получала одни лишь познавательные книги. Если у меня был юбилей, то две штуки.
Это всегда оставляло во мне очень странное послевкусие. Мама была из богемы: утонченная, элегантная, возвышенная. С длинными пальцами, тонкими запястьями и волосами, убранными в греческий пучок. Я не могла представить, как она стоит в книжном магазине, в своем пальто с воротником из лисы, и наряду с партитурами и упаковочной бумагой, покупает эти монументальные книги в твердом переплёте; как она складывает эти манускрипты в авоську и несёт эту килограммовую мудрость домой. Мне казалось, что мама в жизни ничего тяжелее журнала не поднимала.
Вероятно, она хотела сделать меня умнее. Может быть, она хотела оградить меня от музыки и дать любое другое будущее. Может быть, поэтому её выбор был таким беспорядочным: астрономия, ботаника, археология, математика, анатомия?..
Хотя возможно и обратное: она думала, что я недостаточно талантлива в музыкальном плане, и хотела замаскировать это чем-то другим? Иначе она бы могла спросить меня, про какую область науки я хочу почитать.
Если так подумать, то и в плане фильмов была та же история: у нас дома было, естественно, пианино, дорогая стереосистема, но не было телевизора. Мама говорила, что телевидение отупляет. Что драмы нужно не наблюдать со стороны, а переживать. Очень иронично, если вспомнить, что твоя дочьсновидец.
Во снах я проживаю другие жизни, чувствую чужие боли, испытываю чужой страх, испытываю желание умереть.
Чтобы освободиться от этих эмоций, день я обычно посвящаю порядку. Привожу в порядок себя, комнату. Записываю сны, эмоции, мысли, делаю зарисовки. Переписываю начисто, чтобы отдать материал аналитикам. Читаю, практикуюсь в рисунке. Глава дал мне комнату в самом конце коридора, и оставил две смежные комнаты пустыми: чтобы меня окружала тишина.
Я благодарна ему: моё детство было наполнено музыкой, и она возвращает меня в болезненное состояние. В тишине голос разума слышно яснее и чётче.
Я бы не вспоминала об этой грёбанной музыке ещё сто лет, если бы не узнала, что Камэл пошел к той девке, чтобы отдать ей свой плеер: хотел развеять её скуку. Она подарок оценила, и поэтому он подрядился принести ещё.
Этот факт сел занозой в сердце: чтобы добиться его расположения всего-то и надо было, что заговорить о музыке?..
Камэл
Ты в последнее время очень оживленный, Камэл! сияет улыбкой завобмундированием, отдавая экипировку на задание. Мы видимся уже третий раз на неделе: две разведки и вот охота. Никогда не видел тебя таким радостным. Интересное задание?
Оживленный? Радостный? Я?
Хотя, есть подумать, так и есть. Киваю.
Охота меня не интересует. Там, вовне, у меня есть побочный квест.
На первой разведке мне удалось найти место, где продаются зарядные устройства, а на второйраздобыть немного денег. Сегодня охотавозможно, мне удастся купить зарядку для телефона Ави. Наверное, не слишком нагло будет одним глазком глянуть на её плей-лист Это поможет мне собрать для неё новый: парочку песен я уже в него накидал.
Пока не начал этим заниматься, не чувствовал себя таким ограниченным. С той подборкой, что сейчас у Ави, проблем не было: я был на длительном задании в мире людей, и возможность добыть плеер, найти музыку и пополнять её время от времени у меня была. Но дома все не так: всё, что приносится из внешнего мира, хранится у завобмундированием.
Пока формировал новый список песен в голове, наткнулся на проблему тщательной избирательности. «Что могло бы ей понравиться? Не слишком ли жесткая песня, и не слишком ли агрессивен солист?». Вспоминал отовсюду понемногу: тут хороший текст, здесьсоло гитары, тутбарабаны, а тут исполнение на высоте. Формировал и думал: «Когда ты будешь слушать, обратишь ли внимание на те же моменты, что и я?».
«Одни ли у нас интересы?».
«Что тебе нравится? Почему?».
Я мог бы просто спросить, что понравилось ей из моего плейлиста, но не могу часто ходить в изоляторне хочу попасться на глаза главе.
Подумал, что стоит добавить несколько лайвов, с овациями и выкриками из толпы: может, они помогут представить, что она на концерте, а не на больничной койке. И поймал себя на желании сходить куда-нибудь: ни разу в жизни не был на настоящем концерте. Послемиться бы в толпе, попрыгать в такт, с дребезжанием, отзывающимся в груди, и криком, тонущем в общем гуле. Думаю, это было бы здорово.
Но это, конечно, должен быть не охраняемый милицией концерт. Ведь я всё ещё в федеральном розыске.
Энола Гай
Никогда не водилась с девочками, которые часами играли с пупсиками: то пеленая, то купая, то укачивая. Я играла иначе: стоила из конструктора домик, обустраивала егои всё, конец, уходила играть во что-то другое. Никогда не играла дальше, не имитировала жизньмне казалось это таким скучным. Девочки, нянчившие кукол, казались мне примитивными, у которых воображение не позволяет придумать игру поинтереснее.
Я никогда не хотела братика или сестричку. Отчасти моё равнодушие можно было объяснить здравым смыслом: отношения между отцом и матерью были такие, что ребёнка они могли найти разве что в капусте.
Поэтому брат у меня появился, когда я была на пятом курсе института. После его рождения каждый родственник считал своей обязанностью замогильным шепотом сообщить мне: «Сначала доучись, а потом уже детей заводи». Как будто бесконечные вопли по ночам: сначала брата, потом отца на мать, потом матери на отцамогли пробудить такое желание. Конечно в моменты, когда брат делал что-то впервые сам, во мне шевелилось что-то бабское, охватывал первобытный восторг: человек, новый человек! Но это был недостаточный импульс, чтобы пробудить во мне желание родить своего личного.
Мне не приходилось заботиться о брате: сменить подгузник там, искупать, накормитьк моменту, когда он мог принять заботу от кого-то, кроме матери, я уехала в Россию.
Получается, я никогда не заботилась ни о ком беспомощном.
Это могло стать проблемой, когда мне поручили уход за Никой: поэтому пришлось узнать хотя бы основы ухода за лежачими пациентами. Как давать лекарства, подавать утку, следить за гигиеной тела, перестилать бельё, купать пациента, делать профилактику пролежней и загущения мокроты в легких. Всё это представлялось рутиной, но, на удивление, эта рутина приносила мне удовольствие.