Не ожидал такого от Энолы Гай. Мы мало общались, но довольно коротко сошлись: в основном, говорили о прошлом. Предположить в ней, расчетливой и логичной, такой уровень заботы я не мог. С другой стороны, если в тело объекта действительно обладает потенциалом Крушины, то просто находиться рядом с ней опасно всем.
Кроме потенциалов вроде Энолы, и, например, меня.
Эта мысль не даёт мне покоя уже долгое время. С одной стороны, это задание перестало быть моим, когда охота закончилась, и соваться в него без прямого приказа главы как-то неправильно. С другой стороны, мне нет-нет да вспомнятся то изломанная фигура с искрящимися золотом волосами, то вес тела, давящий на моё плечо, то тепло крови на моей спине, то злоба, исказившая её лицо в момент нападения на главу, то усилие, что пришлось применить, удерживая её. Думая об этом, я ощущал какую-то незавершенность, поэтому снова и снова воспоминания эти возвращались.
Наверное, мне не давало покоя незнание, насколько сильно я травмировал объектсовесть заела. Тут как с привязавшейся песнейчтобы избавиться от назойливой мелодии в голове, нужно дослушать до конца. Но какой найти повод, чтобы снова увидеть объект?
На этот вопрос ответил, сам того не зная, Рей.
Задание-то ты как вынес? Почти полтора месяца без смены картинки: какого?
Да хреново. Было тоскливо: посреди безлюдных просторов, где из развлеченийгадать, в какую сторону и какой высоты метель сугроб наметёт, у меня была лишь музыка, но за полтора месяца она мне опостылела.
Так и ей, наверное, надоело общество одной лишь Энолы Гай. А быть рядом не может никто, кроме Энолы и, например, меня.
Шагая в санчасть, я был на подъеме, но, взявшись за ручку двери изолятора, внезапно оробел. Смогу ли я объяснить свой поступок главе? Не решаясь зайти, я заглянул сквозь узкое дверное окошко.
Она лежала, закрыв глаза, слегка отвернув голову, и, судя по проводам от наушников-капелек, слушала музыку. С неё сняли повязки: темно-русые волосы до плеч, завивающиеся на концах колечками, частично закрывали лицо. Тонкая шея, ключицы, торчащие из ворота голубой медицинской рубашки, белизна гипса на левой руке. Кисти рук прикреплены к кровати фиксаторами.
Они боялись, что она нападёт на Энолу так же, как на главу?
На этом можно было бы и закончить: я увидел, что объект жива и от последствий моей первой помощи не страдает. Можно было бы спокойно возвращаться к своей привычной жизни.
Но она вдруг повела головой, и левый наушник выпал из уха.
«Сама она не может поправить, у нее привязаны руки».
Я оказался у кровати быстрее, чем эта мысль промелькнула в моей голове.
По дрогнувшим ресницам, нахмурившимся бровям, напряженным мышцам шеи, отвернувшим голову в сторону, я понял, что она знает о моем присутствии. Почему-то меня это позабавило: «Игнорируешь? Игнорируешь даже будучи в таком уязвимом положении?».
Рей не совралхарактер налицо.
ЯКамел, хрипло выдавил я: давненько мне не приходилось представляться кому-то. Прочистив горло, продолжил. Я Мы уже встречались, но, наверное, ты меня не помнишь.
Полный игнор. Из движенийодна лишь пульсация артерии на шее. Но я уверен: она вся внимание.
Я впервые видел её в нормальной обстановке: не в аварии или дракеи по привычке охотников отмечал особенности. У её темно-русых волос приятный платиновый блеск, на видной мне части лба две тонкие полоски свежих шрамов, и еще подживающие розовые рубцы покрывают плечи. На левой ключице целая дорожка синюшных следов от подключичного катетера, на пальцах загипсованной руки аккуратно подстрижены ногти. У нее приятные черты лица, прямые и придающие лицу строгий вид, но аккуратное девичье ушко, робко проглядывающее через волосы. И очень длинные ресницы, от которых залегает тень под глазами. У ресниц тот же, что и у волос, платиновый отблеск.
Шум из выпавшего наушника перестает доноситься: диск кончился. Почти минуту я стоял, разглядывая её, в абсолютной тишине и полнейшем игноре: и это меня крайне развеселило. «Я в курсе, что ты тут, но даже если я привязана к кровати, это не значит, что у меня нет права выбора. Я выбираю тебя игнорировать. Тебя не существует. Пшел вон».
Эта гордость показалась мне ужасно милой.
Достаю свой MP3-плеер, добытый на задании, разворачиваю накладные наушники. Если подумать, мне на пользу, что сейчас она привязана.
Протянув руку, осторожно отвожу упавшую на лицо прядь её волос за ухо: и, наконец, удостаиваюсь реакции. Гневный взгляддо чего же глубокий серый цвет глаз! прямо в душу.
Я хочу дать тебе послушать другую музыкуэта, наверное, надоела? говорю вкрадчиво, словно иностранке, и показываю наушники. Я надену их на тебя?
Ни «да», ни «нет», ни «угу». Гнев в глазах сменяется недоверием.
Нужно убрать волосы, чтобы не мешались. Я уберу?
Ни «да», ни «нет» лишь неотрывно смотрит прямо на меня. Какое-то странное чувство свербит в груди, пока убираю прядь за ухо.
Охотник во мне привычно отмечает, что волосы у неё на удивление гладкие, а щекапрохладная.
Аккуратно надеваю наушники. То, как я над ней нависаю, навевает воспоминания о прошлой нашей встрече на этой кровати.
Девушка не шевелится, только внимательно и сердито следит за мной, словно из засады.
Надеюсь, тебе нравится рок-музыка, дружелюбно улыбаюсь я.
Конечно же, безответно.
Включаю песню, что была моей любимой, уставившись в ответ в эти серые глаза: никогда б не подумал, что гляделки могут быть такими весёлыми. «Слушай, упрямая ты бука, надеюсь, тебе понравится». Проходит десять секунд, двадцать, тридцатьтрек доходит до припеваи, наконец, её взгляд смягчается. Похоже, альтернатива ей по душе. Она закрывает глаза и откидывает голову направо: видимо, в таком положении ей удобнее всего. А я, пока наблюдал за реакцией, думал: до чего же она изменилась. Конечно, я встретил её не в лучший момент жизни, но, если бы просто так встретил в коридоре, вряд ли узнал.
Прислушиваюсь: не слишком ли громко? Всё-таки её голова пережила много испытанийне хотелось бы вызвать боль. Мельком смотрю на сиротскую пару CD дисков на тумбочке: судя по аляпистым обложкам, это было не самое интеллектуальное музло. Что ж, в плеере у меня больше музыки, чем в них вместе взятых, раз в сто. Усмехаюсь: «Теперь надолго хватит». Пытаюсь вложить плеер ей в руку, чтобы она могла перелистывать треки сама, как вдруг:
У меня в сумке, её голос заставил меня вздрогнуть от неожиданности, был телефон. Он сломан?
Она искоса смотрит на меня: скорее испытывающе, чем враждебно. Пока я запоздало соображаю, что ответить, она вновь закрывает глаза и отворачивается:
Вся моя музыка там.
Мне нечего ей ответить, и она не произносит больше ни слова. Пальцы загипсованной руки обхватывают плеер, и я автоматически отмечаю, какие крошечные у неё ногти, по сравнению с моими. Потоптавшись беспомощно ещё полминуты, ухожу. Она не окликнула меня, да и, в общем-то, зачем.
Чувство какое-то смешанное. Точно понятно лишь однопоследней эта встреча точно не станет.
И голос у неё не такой высокий, как я ожидал.
Глава
Время обеденное: Энола Гай должна отправиться в столовуюпоесть сама и принести обед своей подопечной. Это значит, что у меня есть минут пятнадцать, чтобы тайком взглянуть на артефакт, укрытый в дальней палате.
Я могу приходить и официально, но пока предпочитаю без лишних глаз. Всё оказалось несколько сложнее, чем было запланировано.
Она всё ещё выглядит болезненной, хотя смело идёт на поправку. Раны затягиваются, синяки рассосались, скоро можно будет снять гипс. Серьёзных повреждений скелета или внутренних органов нет: просто чудо, учитывая, что с ней случилось.
Как ни посмотри, на Крушину она нисколько не похожа. С другой стороны, с чего им быть похожимиэто тело другого человека. Тело Крушины разошлось на молекулы.
Судя по докладам Энолы Гай, «Авионика», пришедшая в себя, всегда была «Авионикой», и ничего похожего на поведение Крушины в докладах я не заметил. Разве что угрюмость и молчаливостьно, как бы мне не хотелось принять это за доказательство успеха миссии, это скорее естественная реакция на нестандартную ситуацию. Я запретил Эноле Гай говорить, где она находится, по какой причине к ней не пускают родных, и что вообще происходит.
Сомнительное доказательство и ощущения Рея, опознающего её как мёртвую: биологически девушка стопроцентно жива. Его нестандартное восприятие её может означать что угодно в равной степени.
И всё же я уверен: в тот раз, самый первый раз, за горло меня схватила Крушина. Дам руку на отсечение: я узнал эту силу, этот гнев, эту боль. Я видел их в тот, последний миг, когда она осознала, что умирает. Я помню, как она рванулась ко мнехотела забрать меня с собой. Тогда не смогла.
Но вот, наконец, добралась: протянула ко мне руки с того света, через время и расстояние. Она прошла через всё это, чтобы меня убить.
От одной этой мысли моя кровь закипает в предвкушении.
Но что же случилось после того, первого раза? На протяжении стольких недель, находясь рядом со мной, она абсолютно не реагировала. Все потому что была без сознания? Или потому что это была не Крушина?
««Авионика»? Не смеши меня. Ты там, я знаю».
Преисполненный предвкушением, толкаю дверь и захожу в палату.
«Авионика» недоверчиво глядит на меня, но в её взгляде я не нахожу ничего знакомого. Любопытно, что она не удивилась моему приходу.
Добрый день! пускаю в ход всё обаяние, что есть, и стараюсь подойти к кровати как можно увереннее: хотя ещё помню, как она застала меня врасплох в тот, первый раз. Конечно, сейчас её руки зафиксированы, но Крушина всегда была изобретательна в атаках. Авионика, так?
Молчание в ответ. Взгляд становится надменным: небеса милосердные, что за экземпляр рода человеческого мне достался! Не разочаруй меня, я много жду после таких многообещающих реакций!
Ты, похоже, не удивлена. Знаешь, кто я?
В этот раз пауза не длится долго.
Полагаю, вы чей-нибудь начальник, небрежно роняет она. Она холодна и равнодушна, а меня, наоборот, распирает от желания выяснить, что же за диковина передо мной. Рано или поздно должен был появиться какой-нибудь главнюк.
Словечко, часто употребляемое Крушиной, прошивает током: но обольщаться раноя слышал это слово и от других людей, это не доказательство. И всё же мне, с одной стороны, до жути страшно быть рядом с ней, а с другой это возбуждает ещё больше.
Очевидно, что вы не врач, её взгляд слегка обегает по моим плечам и груди и возвращается к лицуи смотрит она мне прямо в глаза, не стесняясь и не волнуясь. Так же, как и то, что это не больница, девушка, приходящая сюдане сиделка, а это, она поболтала руками на привязи, не часть лечения.
Ах, какой взгляд! Какая провокация из угла, в который тебя загнали! Во мне гудит вулкан: либо эта «Авионика» по стечению обстоятельств такая же стерва, как и Крушина, либо их души начали симбиотически влиять друг на друга, сосуществуя вместе. Мне отчаянно хочется, чтобы Крушина была там, в глубине этих серых глаз: у меня руки чешутся оттуда её вытрясти.
Ничего не отвечаю, но блеск в глазах наверняка меня выдаст.
Для чего я вам? впервые в её голосе проскальзывает эмоциянедоумение. Моё молчание выбивает её из колеи. Не думаю, что вы мне помогаете, уж извините. Не думаю, что у вас есть какой-то корыстный план относительно меня. Так для чего я вам?
Передо мной просто напуганная девушка. Теперь досаду чувствую я: не будь такой неинтересной, сопротивляйся.
Я молчу, и она вновь суровеет.
Полагаю, вы хотите меня убить.
Тепло разливается в груди. «Молодчинка, так держать! Как же работает твоё мышление? Чувствуешь опасность интуитивно?».
Думаю, вы маньяк, будничным тоном заключает она. Вы что-то хотите узнать, пытливо смотрит на меня, пытается считать реакцию, Что-то относительно тела? «Ох, не выдать бы себя, не выдать!». А как узнаете, сделаете так, словно меня и не было?
Эти слова выбивают из меня дух, но следом в голове разливается эйфорическое щекотание. «Так и знал! Ты не могла сама это понять, наверняка это Крушина подсказывает тебе! Она помнит, что такое «охота», она помнит, чем они заканчиваются. Она знает меня, она помнит, что случилось между нами, она велит тебе меня опасаться!».
Что за глупости! улыбаюсь как можно более миролюбиво, а сам почти невесом, эйфорическое тепло разливается от груди к кончикам пальцев. С чего ты это взяла?
Мне делают уколы и перевязки, заботятся о выздоровлении тела, но вот это, она подняла руки и продемонстрировала короткий ход привязи, явно не для моей безопасности.
«Ну давай, Крушина, покажись! Ради этого я даже рискну!».
Опираюсь рукой на кровать, наклоняюсь вплотную, заглядываю в ей глаза.
Это потому, что ты в прошлый раз напала на меня.
«Давай же, давай! Я в зоне атаки!».
Смотрю то в правый, то в левый глаз, ищу намёки, знаки, что подскажут мне, что Крушина там, дрожу от предвкушения удара. Но на меня строго смотрит лишь «Авионика».
Десять секунд, двадцать, тридцать. Сердце колотится. Ничего не происходит. Но вдруг
Не без причин, цедит она.
Мурашки продирают по спине, волосы на затылке встают дыбом. Лоб изнутри черепной коробки словно щекочут пузырьки шампанского.
Глава?
Вздрогнув всем телом, отшатываюсь от кровати. В дверях стоит недоумевающая Энола Гай с подносом еды. «Чёрт, я и забыл о ней!».
О, время обеда! чувствую, как кровь ударяет в лицо. «Улыбайся, и ничего не объясняя, ретируйся». Не буду вам мешать!
На ватных ногах просачиваюсь в коридор и, обессилев, опираюсь на стену. Меня бьёт мелкая дрожь от гремучей смеси ужаса и восторга. Не в силах совладать с собой, закисаю от смеха.
«Как же восхитительно!! Аааа! До чего же хорошо!».
Камэл
Не знаю, что за затмение на меня нашло.
Стоя у завобмундирования, я твёрдым голосом потребовал отдать мне рюкзак девушки из изолятора. Если бы он задал хоть один вопрос, я бы просто убежал. Но завобмундированием лишь кивнул и через полминуты передо мной лёг прозрачный пакет с рюкзаком внутри.
Я даже опешил от лёгкости, с которой всё получилось.
Пока шел с пакетом до своей комнаты, был скован: если бы хоть кто-то спросил у меня, что в пакете, я бы без разговоров бросил пакет и сбежал. Но никто не спрашивал.
И стоило за моей спиной закрыться двери комнаты, я тут же расслабился: рюкзак теперь в моем пространстве, значит, теперь он мой.
Давненько меня ничто так не будоражило.
Мой трофей выглядел удручающе. Когда-то, может быть, он был аккуратным и симпатичным, но сейчас изломан, и наполовину бурый от засохшей крови. Во мне снова шевельнулась вина: нужно было быть аккуратнее с ней тогда!..
В большом отделении нашлись лопнувшая от удара бутылочка воды, разбухшие от воды и крови тетради, пенал с ручкамивсё испорчено. Не пострадал пропуск в ВУЗ, поскольку был заламинирован. «Кафедра лесного дела» ого, необычно. Преображенская Авионика Дмитриевнахах, родители у неё оригиналы, конечно. Надо будет узнать потом, что означает это имя. Третий курстак-так, ей что, действительно двадцать? На год старше меня: а по ней и не скажешь.
На дне рюкзака, посреди пластиковой трухи, что осталась от футляра помады, и связки ключей, нашелся телефон. Девчачья розовая раскладушка, но корпус металлическийудар выдержал. Сомневаюсь, что потоп он пережил, но внутренности под батарейкой живые. Пробую включить: и, о чудо, монитор загорается.
Правда, телефон совсем разряжен.
Телефон пошел в карманна новом задании можно будет попробовать зарядить его и перебросить с него музыку.
В отдельном кармашке рюкзака нашлись наушники-вкладыши: слава богу, чёрные. Они тоже в карманэто временно, при случае обменяю на свои.
Пока укладывал вещи назад в рюкзак, опять невольно включил охотника. Обложки тетрадейв основном пейзажи: утёс, гора, море. У неё крупный почерк, округлые буквы, но почти ничего нельзя разобрать. Иногда попадаются квадратики на поляхнаверное, рисует, заскучав на лекции. Она с силой давит на ручку, когда пишетпродавливает лист. Смотрю в пенал: так и естьу ручек обломанные кончики. Ручки у нее обычные, а механический карандаш очень девчачий. Ластик такой крохотныйпочему не купишь себе новый?..
«Хватит!».
Устыдившись, быстро свалил всё обратно и затолкал рюкзак под кровать. Сердце часто стучало, мне стало не по себе.
Я поймал себя на мысли, что мне интересно посмотреть, что у неё в телефоне. Что на заставке? Какой у нее рингтон? Что она снимает на фотокамеру?