Казалось: мозги потекут у меня из ушей. Сердце яростно долбило в грудую клетку. Мне хотелось кричать, как раненному зверю. Все мое существо восставало против того голого факта, что Бахром нас кинул, нагло кинул. Еще и поиздевался над намизаставил приехать на ложный адрес. Это было так нелепо, так невероятно, так глупо!.. По всем признакам выходило: солидный дядя с сигарой в зубах, хозяин крокодила и черепахина деле жулик средней руки.
Раздираемый отчаянием и гневом, я на миг потерял свою девочку из поля зрения. А когда обернулся на нееувидел: кулачками и головой моя милая бьется в запертую дверь. Душу мне обжог долгий стон любимой:
Нет!.. Нет!.. Так не должно быть!.. Где моя работа?..
Плача, Ширин продолжала штурмовать дверь, за которой нас никто не ждал. На целую минуту я застыл истуканомне зная, что делать. Впервые я видел мою звездочку такой обезумевшей.
О, какой я все-таки махровый эгоист!.. Всю дорогу до треклятого владения сорок девять, улица Лиственная, я был занят собственными страхами и переживашками. Точь-в-точь влюбленный в самого себя бесталанный поэт за бутылкой дрянного вина. Я совсем не думал о любимой.
А ведь она с самого утра готовилась не оплошать на собеседовании. Пыталась, наверное, угадать: что вопросы задаст менеджер отдела кадров?.. Прокручивала в голове возможные ответы. И конечно, не меньше моего боялась, что в последний момент позвонит Бахром и отменит интервью. Пока мы ехали на собеседование, нервы моей девочки должны были натянуться телеграфными проводами; как у боксера, выходящего на ринг драться за чемпионский титул.
Какой же вихрь должен был подняться в душе моей милой, когда стало ясно: интервью не будет?.. Мы можем только поцеловаться с холодным здоровенным замком, подвешенным на деревянную дверь, за которой, скорее всего, никогда и не было офиса. Подленький Бахром во второй раз нас надул. Разве это не равносильно для Ширин маленькому концу света?.. Даже удивительно, что она только стучится в запертую дверь и плачет. А не царапает себе ногтями лицо, не рассечет лоб об асфальт.
Опомнившись, я схватил мою девочку поперек туловища и оттащил от двери. Я боялся, как бы моя доведенная до отчаяния красавица и правда что-нибудь с собою не сделала.
Оставь меня, оставь!.. вырываясь, рыдала моя милая.
Она пыталась высвободиться из моих рук с силой, поразительной для такой хрупкой девушки. Мне пришлось запредельно напрячьсячтобы удержать мою девочку.
Родная, постой!.. прохрипел я. Произошло недоразумение!.. Бахром мог просто по невнимательности дать нам неправильный адрес. Ты слышишь?.. Надо прямо сейчас позвонить Мансурову и разобраться. Тогда завтра мы действительно попадем на собеседование.
Допущение, что господин директор агентства не обманул нас, а просто ошибся, только-только пришло мне в голову. Но я поспешил поделиться этой догадкой с Ширин, потому что думал, что бросаю любимой спасательный круг, с которым моя девочка не захлебнется в море своей истерики.
Моя милая извернулась кошкой; я обнял пустоту. Моя девочка метнулась обратно к двери куба, но споткнулась. Упав на колени, обхватила голову руками и еще горячее заплакала. Надрывные стоны Ширин разносились по узкой улочке, под сыплющими белый снежный порошок черными небесами. Каждая слезинка любимой каплей едкой кислоты жгла мне сердце. Я стоял растерянный и взъерошенный. Пока не сообразил осторожно поднять Ширин и бережно прижать к себе.
Не надо, не плачьнеумело утешал я свою звездочку. Одной рукой обнимал милую, другойпоправлял моей девочке непослушный локон. Я уверен: произошла ошибка. Нужно позвонить Бахрому. Не плач, не плач Ну что, позвоним?..
Ширин, всхлипнув, согласилась:
Давай.
Предположение, что Бахром «всего лишь» напутал с адресом, было вполне правдоподобным. Господин Мансуровважная птица. На простых смертных он взирает с высоты орлиного полета. Офисному аристократу, каждый день надевающему новый пиджак, ничего не стоит допустить легкую небрежность в общении с шудрами. Если сиятельный директор ошибся, смерды переспросят, позвонят. В крайнем случаепотеряют день, смотавшись на ложный адрес. Начальническое кресло под деловым задом Бахромане станет от этого жестче.
Ширин, вытерев глаза, достала телефон и позвонила. Один длинный гудок, второй Не хватало еще, чтобы Бахром не поднял трубку. Я переминался с ноги на ногу, как будто в своей куртке с теплой подкладкой мучился от холода. Господин Мансуров ответил после восьмого гудка.
Алло!.. раздался знакомый баритон. (Моя милая, как всегда, включила громкую связь). Я вас слушаю. Говорите.
Я боялся, что пережившая адское потрясение Ширин не сумеет внятно объяснить Бахрому ситуацию. Но моя девочка не сплоховала. Хотя и чуть слабым, дрожащим голосом она вполне четко обрисовала, в какое трагикомичное положение мы попали.
Хм!.. издал нечленораздельный звук господин директор агентства. На полминутывроде бы задумался. Потом кашлянул и сказал: Действительно: с адресом вышла промашка. В нашей работе всякое бывает, да. В течение пятнадцати минут вышлю вам сообщение с правильным адресом. Вы успеете туда подъехать: кадровик будет ждать до половины одиннадцатого. А мне до завтра не звонитея на экстренном совещании.
И, не попрощавшись, Бахром оборвал связь. А мы с Ширин остались под густо падающим камфарным снегомпереваривать услышанное от господина Мансурова, который даже не выдавил из себя «мне жаль, извините».
Мы подождем немногои Бахром пришлет нам верный адрес?.. то ли с вопросительной, то ли с утвердительной интонацией прошептала моя девочка.
Да. Надо только подождать, не очень-то бодро откликнулся я.
Любимая приткнулась ко мне, как слепой крошечный котенок к боку матери-кошки. Я слушал учащенное дыхание Ширин. Гладил мою милую по влажным от снега волосам и повторял, как мантру:
Все будет хорошо. Вот увидишь.
Но я сам не знал, верю я в это или нет.
Пятнадцать минут тянулись, как вечность. Милая время от времени взглядывала на экран мобильника. Сделав это в сотый раз, сказала усталым голосом:
Пятнадцать минут прошло. Сообщения нет.
Меня пробрала дрожь. Руки затряслись. Задергалась щека. Я был не столько огорчен отсутствием сообщения от Бахрома, сколько испугался, что моя девочка ударится в новую истерику. Видеть любимую плачущей и ломящейся в запертую дверьбыло свыше моих скромных сил. Я и без того израсходовал почти весь свой запас прочности. Но Ширин удержалась от слез. Она предложила:
Подождем еще пятнадцать минутда?..
Подождем, согласился я. И, стараясь придать своему голосу твердость, добавил: А если Бахром все равно не пришлет сообщениепозвоним. Не беда, что он отвлечется от своего архиважного совещания. Мы здесь тоже не в бирюльки играем.
Сейчас я, как никогда, хотел показаться моей девочке уверенным и сильным. Гранитной скалой. Рыцарем в сверкающих доспехах. Чтобы милая знала: ей есть на кого опереться. Но, по правде, внутри меня плакал перепуганный ребенок, которого больно щиплет и тормошит злая нянька-судьба. Или кто там ответственен за все наши беды и неудачи?.. Бог?.. Люди?.. Обстоятельства?..
Милая снова спрятала лицо у меня на груди. Я чувствовал, как моя красавица дрожит всем телом,
точно последний листок на голом клене, чудом доживший до зимы. Мы стояли в луче фонарного света. Со всех сторонна нас давила тьма, из-за которой деревья и постройки принимали вид каких-то сюрреалистических монстров. Ни на минуту не прекращался мокрый снег.
Крепко и бережно обнимая Ширин, я думал о том, что за человек такой Бахром Мансуров, с которым, как решил бы астролог, наши пути пересеклись при неблагоприятном расположении звезд. Человек?.. Ну дадве руки, две ноги, голова. Но я, честное слово, легко поверил бы, что Бахроминопланетянин. Коварный рептилоид. Настолько я не понимал поступков и мотивов господина Мансурова.
Он пообещал моей девочке работу в кошачьем питомнике, но отказался от своих слов. Ну ладно, промашки случаются. Но вот Бахром отправляет нас на интервью в контору, гдевроде бытребуется секретарша. И что же?.. Интервью не состоялось. Мы уперлись в запертую дверь деревянной постройки неизвестного назначения, да еще с выбитым окном. Никакого офиса здесь нет. Да, господин Мансуров тут же выказал готовность прислать настоящий адрес, но просто исчез с радаров.
Что за шутки в духе Мефистофеля?.. Или мы с Ширинучастники дебильного телешоу, в конце которого прозвучит: «Улыбнитесь. Вас снимает скрытая камера»? Если бы Бахром был обыкновенный вор, то испарился бы сразу после того, как мы заплатили деньги. А не врал бысначала про кошачий отель, а потомпро место секретарши. Нет, господин Мансуров сам нам позвонил, калачом заманил на треклятую улицу Лиственную. Нам остается только на кофейной гуще гадать: какое еще коленце выкинет директор агентства?.. Не сочинит ли, что мою милую готовы взять посудомойкой в ресторан?.. А мы не пожалеем ни ног, ни времени, чтобы убедиться: по адресу мнимого «ресторана» расположен склад автозапчастей, куда не требуются никакие работники?..
Зачем так?.. Почему?.. Мы ведь уже выложили червонцы. Бахрому что-то еще от нас нужно?.. Он казался мне чокнутым рыболовом. Рыба уже проглотила наживку и бьется в бесполезных попытках освободитьсяно рыбак не спешит вытащить добычу из воды и бросить в ведро с уловом. Вместо этогомедленно идет вдоль реки и тянет жертву за собой. Мы с Ширинкак эта рыбешка. Только себя нам и остается винить за то, что мы опять поверили Бахрому после того, как он нас один раз подвел.
Пятнадцать минут давно истекли. Сообщения не было. Я увидел: мою девочку трясет. Ох, только бы она не заплакала!.. Достанет ли в моем арсенале сладеньких словечек, чтобы ее утешить?.. У меня и у самогонервы скручивались в спираль.
Ну чтопозвоним?.. робко спросил я.
Пальцы Ширин так дрожали, что казалось: она уронит телефон. Но моя милая уже нажала «вызов». Мы оба настроились не одну минуту слушать длинные гудки. Но из мобильника сразу раздался машинный голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, позвоните позднее». Внутри у меня что-то с хрустом переломилось, как палочканаверное, моя надежда на лучше. Я понял: сегодня нам не дозвониться до Бахрома. Он выключил телефон, и может хоть до утра мозолить пятую точку на совещании. Если, конечно, совещаниеэто не выдумка скользкого, как угорь, непостижимого господина Мансурова.
Сердце мое заныло. Мне хотелось, чтобы сегодняшний день был вычеркнут из нашей с Ширин жизни. Чтобы сейчас было утро, чтобы мы открыли глаза у себя дома, в теплой постельке. Прежде чем идти на кухню пить кофе, мы бы еще понежились под одеялом. Не поехали никуда бы, не вспоминали бы Бахромаа до вечера крутили бы фильмы всех жанров. Хорошо было бы еще получать за это зарплату.
Ноувы. Реальностью был надоедливый белый снег, валящий с черного неба. Узлочка с кривыми домиками и покосившимся заборами, погруженная во мрак. Тоскливый лай псины, которая так и не показывалась нам на глаза. А ещеотчаяние и боль, кромсавшие нам души тупыми ржавыми ножницами. Не будь я стихийный материалист, я бы запрокинул голову, уставил бы глаза в небеса и заорал бы, не боясь надорвать голосовые связки: «Ну что, Иегова, Аллах, Брахма? Или как там тебя, бородатая скотина?.. Ты наблюдаешь за нами и забавляешься, да?.. С какой стати ты вообще допустил под луной столько страданий?.. Тебе мало было приготовить ад, куда попадают за съеденную в пост котлету. Ты пытаешь людей и пока они еще живут на Земле!».
Но я знал: бог не ответит. Если он вдруг и существуетон слишком далеко от нас. За миллиарды и триллионы световых лет. И вряд ли его интересует возня обезьяньих потомков на одной из сотен тысяч обитаемых планет. Вот только эта вознявся наша жизнь. Пусть и не стоящая ничего в космических масштабах. Я не стал изрыгать громовые богохульства, а тихо сказал Ширин, взяв свою девочку за руку:
Бахром не ответит. Он на совещании. Поехали домой.
Я хотел бы еще и прибавить, что завтра мы обязательно наберем Бахрома. Он извинится и продиктует правильный адрес, на котором нас все еще будут ждать. Но моей сладенькой лжи помешал забивший горло ком. Я сам не верил в утешительные сказки, которыми собирался взбодрить любимую. Моя милая взвилась, как от удара плетью.
Нет!.. Нет!.. Нет!.. Ширин вырвала запястье из моих пальцев. Я не поеду домой!.. Если хочешьсам езжай. Спрячь голову и лапы в панцирь, как черепаха!.. А я останусь. Я буду ждать сообщение от Бахрома, хоть бы мне и пришлось торчать здесь до утра!.. Мне нужна работа, ты понимаешь?.. Я не хочу, чтобы жандармы взяли меня за шкирку и депортировали на родинук матери, отцу и к старому грязному прыщавому ишану!.. И нелегалкой я быть не согласна Дрожать при мысли, что соседи по лестничной клетке донесут на меня в миграционную полицию?.. За версту обходить любого человека в форме?.. Нет!.. Нет!.. Нет!.. Лучше не трогай меня: я останусь здесь, пока Бахром не напишет или не позвонит. Я хватаюсь и за призрачный шанс!.. Но тебе этого не понять!.. Ты езжай, езжай домой. Погрей там свои кости. Пусть хотя бы один из нас проведет сегодняшнюю ночь, как и положено, в постели!..
Моя красавица упала на колени и разрыдалась. Каждое слово, каждая слезинка любимой девушки были для меня как скользящий удар острого, точно бритва, мечаоставляющего незаживающую рану на моем сердце.
Я застыл деревянным идолом и уставил немигающий взгляд на мою девочку. А она не прекращала плакать, мотала головой и колотила руками по асфальту. Я испугался: не повредился ли рассудок Ширин?.. Неужели моя милая не понимает, что ночь напролет ждать сообщения или звонка от Бахромаэто не более продуктивное занятие, чем в пустыне Сахаре караулить дождь?.. А какие резкие слова моя девочка швырнула мне в лицо!.. «Сам езжай», «спрячь голову в панцирь», «погрей кости» никогда прежде я такого от любимой не слышал. Мне было мучительно больно от того, что Ширин считает, будто я и впрямь могу уехать. Бросить ее под медленно падающим снегом одну, захлебывающуюся слезами.
Бедная, бедная моя девочка!.. Какие бы напасти на нас не наваливались быони никогда не распределялись между нами равными долями. Если на меня накатывался валунШирин придавливала гора. Все потому, что мы с любимой изначально были в неодинаковом положении.
В моем карманепурпурный паспорт расеянина. А над головойпотолок собственной квартиры (пусть я, как недееспособный, и не имею права на манипуляции с недвижимостью). Я даже получаю пенсию. А любимая?.. Она чужеземкав стране, где не привечают мигрантов. Прохожие, в особенности старые бабки, не раз шептали моей девочке вслед: «Тоже понаехали из своего Бишкека!». Просрочить визу для моей милойвсе равно, что для аквалангиста остаться без баллона с воздухом. Без документов выжить в Расее тяжелее, чем на Марсе. Нелегал в «нашей» унитарной республикедикий зверь, за которым сворой натасканных псов охотится полиция.
Любая девушка ждет от своего парня понимания и защиты. С пониманиему нас еще куда ни шло. Я сколько угодно мог плакать вместе с Ширин. Но вот защитник из меняхуже, чем из безногого футболист. Я не грозный латник с мечом и щитом на защите чести своей королевы, а всего лишь трусоватый смазливый паж. Да что там говорить!.. Я ведь даже не могу прописать любимую у себя в квартире, потому что дядьки в белых халатах и с бородками клинышком решили, что я не в состоянии отвечать за свои поступки.
При таких делахсовсем не странно, что новый обман Бахрома довел мою девочку до срыва. Легко потерять почву под ногами, когда очередная попытка трудоустройства заканчивается издевательским пшиком. Веревка, по которой мы надеялись выбраться из колодца бедствий, оказалась гнилой.
Я опустился на асфальт перед все еще стоящей на коленях льющей слезы Ширин. И, погладив спутавшиеся волосы своей милой, горячо прошептал ей на ушко:
Прости меня. Прости!.. Я никуда не поеду без тебя. Поступим так, как ты сказала: будем ждать вестей от Бахромастолько, сколько потребуется. Хочешь, сейчас позвоним ему?.. Встань, роднаяты же испачкаешься.
Я поднялся сам и осторожно, как фарфоровую куклу, поднял любимую. Я, видимо, оказался тем еще краснобаем, потому что моя девочка перестала плакать. Только время от времени всхлипывала. Держась за руки, мы зачем-то несколько раз обошли вокруг бревенчатого строения, разглядывая заколоченные окна. То единственное разбитое окно с напоминающими зубы остатками стеклазияло, распахнутой пастью чудовища, готового нас сожрать. А может быть и к лучшему было бы, чтобы какой-нибудь монстр насытил нами свою утробучем нам каждый день на пределе сил бороться за право дышать?.. Ширин, уже отошедшая от истерики, прижималась ко мне доверчивым котенком. А я дрожал и мысленно клял себя за то, что ничегоничего!.. не могу для своей милой сделать.