То, что услышал Цоп, идя позади обитателей «Ноева Ковчега», показалось ему непонятным, как язык Апокалипсиса:
Инженер рассказывал анархисту:
У него был высокий спокойный лоб седые волосы. Ночью он открывал круглую крышу Гердской обсерватории
Ага ночь открывал крышу заметил Цоп.
и стальной рукояткой направлял медленно и величественно в небо жерло телескопа, словно наводил орудие на планетные мишени
«Стальная рукоятка» «направлял» в этом есть смысл
погружал в мириады огненных брызг небосвода, в звездную пыль свои зоркие глаза. Он рассказывал мне о миллионах лет пути к одним звездам, о лучах, бегущих тысячи лет с других И глаза его искрились, как звезды. Этими глазами он нашел две новые звезды. Одна была названа «Иола». Другую я забыл
Тут Цоп, как ни напрягал свой сержантский мозг, не мог найти подозрительных намеков.
Я потерял из виду восторженного открывателя планет. И нашел его вчера вечером на перекрестке. Он стоял на углу, смотрел, но уже не в телескоп, а сквозь свои очки на небо. У него была протянута рука, и он, не отрывая глаз от звезд, монотонно и равномерно произносил: «Не откажите подать несколько фени Не откажите помочь оставшемуся без работы» Я подошел к нему и сказал: «Дорогой профессор, я забыл, как называется вторая звезда, открытая вами среди тех миров, которые повисли над вашей седой головой. Первую звали Иола. А вторая» «Гаэта». «Спасибо, профессор. Скажите, а на планетах, вращающихся вокруг этой звезды, открытой вами, возможна жизнь?» «Возможна». «И, может, там есть люди?» «Возможны и люди» «И, возможно, они просят милостыню» «Возможно и даже наверно просят милостыню» Я ушел и сзади слышал: «Не откажите помочь» Я шел, надо мной сияли сорок тысяч звезд, сорок тысяч солнц, окруженных планетами. И на каждой планете стояли на перекрестках астрономы и просили милостыню
И на каждой планете стояли на перекрестках астрономы и просили милостыню
Угу Чувствуют, что за ними следят, для отвода глаз несут ахинею, сказал себе Цоп и переменил тактику слежки.
Анархист купил в киоске газету. Они сели за парапетом набережной на скамью. Нужно пробраться за парапет, и все будет слышно.
Доктор философии Эпигуль прочел возвышенно, как откровение:
Вождь «желторубашечников» Варнава заявил на предвыборном собрании: «Не пройдет и полугода, как мы возьмем власть. Мы придем спасти Этландию от хаоса и демократической импотенции. Мы кастрируем социал-демократию. С нашим приходом Этландская земля перестанет рожать слюнявых либералов»
Эпигуль покачал головой.
Он матерится, как фельдфебель на плацу. Такие вожди, как Варнава, всегда имеют успех у кухарок.
Полицейский сержант Цоп прошептал:
Вот, вот! развязывают языки Так они недовольны существующим строем.
Эпигуль потрясал газетой:
Что это?
Куарт апатично ответил:
Брехня!
Нет. Это целые леса, превращенные в брехню! На эту газету ушли рощи, в тени которых гнездился большой мир Для того чтобы описать бред Варнавы, срубили сосновый лес, сварили его в котле. Мы уничтожаем природу, чтобы печатать графоманов Когда я встречаю писателя, мне хочется ему крикнуть: «Отдайте мой сад!» Я знаю, что страницы его книги это листья, ветви, сосновый запах, уничтоженные тень и шум рощ Микроб! бежим, пока еще не оголили мир, пока не пережевали природу на коробки, окурки и мусор, бежим туда, где жизнь человеческая неотделима от морского прибоя, где радость слита с шумом последних невырубленных деревьев. Где жизнь неотделима от водопадов, восходов, растущих трав и зреющих плодов
Эпигуль, вы не найдете вашей «озаренной природы» она запродана синдикатам, заселена, занумерована, загажена Путь к первобытной неразрывности человека с природой? Этот путь уничтожен. Как уничтожены девственные леса и страны, не нанесенные на карту. Ваши «человеческие микробы» разрослись и кишат на земном шаре, как черви в навозе. Людей больше, чем природы. Людей больше, чем деревьев. Людей больше, чем зверей, гор, ручьев, километров. Разрушьте мировые города, разгоните человеческий муравейник и на каждом километре будет жить сотня двуногих. Какой тут девственный лес? Вам, Эпигуль, трудно будет плюнуть от тесноты Разросшемуся муравейнику только один путь создать вторую, искусственную природу. Силами техники, науки. Вторая природа сделает человека здоровым, живучим. Ибо первобытная природа бессильна перед миллиардами двуногих.
Сержант Цоп имел неплохую привычку кое-что из подслушанного заносить в книжечку. Монолог инженера, пропущенный сквозь череп полицейского, дал осадок таких слов:
«Уничтожить путь», «на карту», «людей больше», «разрушьте город», «силами техники, науки» Ясно, это была нить к раскрытию заговора анархистов.
Доктор философии Эпигуль еще раз горестно окинул взглядом страницы «Этландского времени».
«Тон беседы министра просвещения был проникнут оптимизмом» Оптимизмом! В наши дни если и есть оптимизм, то он идет от глупости, а не от ума. Микроб, мне страшно: мой министр глуп. Он оптимист. «Перевыборы в парламент», «борьба за подлинно демократическую власть». Эта власть очень хорошая власть, но, боги, как она скучна! Иногда человеку и строю можно простить уродство и жестокость, если он остроумен и весел Микроб! Бедные животные! Этот Варнава лихо им закрутит хвосты
Полицейский сержант Цоп даже вспотел, записывая: он принадлежал к партии «желторубашечников» националистов.
Там, за парапетом, сидели враги
Глава IV,в которой инженер и философ находят наконец кладбищенского Цицерона пастора Квирса.
Микроб! Мы должны продать пастору Квирсу продукт моих каллиграфических бдений второй сборник его демагогических монологов над трупами, или нам придется ловить и есть блох, которые с вашим переездом в мое жилище расплодились, как муравьи на лесных полянах. Ужинать можно, для разнообразия, клопами и мокрицами, которых у нас тоже в избытке. Не изображайте приступ тошноты Что вы делаете, микроб?! в ужасе закричал Эпигуль. Вы совершенно одичали! Вы плюете на тротуар! Вы хотите, чтобы «полиц» нас оштрафовал на три стейера? Вы понимаете, что такой крезовой суммы мы не заработаем вовеки. Нас сошлют на галеры или на каторгу за неуплату штрафа Кстати еще о съедобном. Не так давно я перелистывал книжную труху у букинистов. Нашел старую пьесу площадного театра. В комедии хозяин плохо кормит своего слугу Арлекина. В первом действии я нашел ремарку, прочтя которую, начал так хохотать, что букинист побежал звать людей и искать смирительную рубаху. Сейчас меня это уже не смешит. Ремарка такая: «Арлекин гоняется по сцене за мухами, яростно, как кошка за мышью. Ловит и жадно ест мух от голода» Мы должны найти этого проклятого пастора раньше, чем наш пищевод засохнет, как сушеная груша.
* * *
За последнюю неделю престарелый доктор философия и его бледный спутник так часто стали шляться по кладбищу в поисках пастора, что старший сторож, набивая как-то трубку табаком, сказал своему помощнику:
Следи хорошенько за этими проходимцами. Неладно что-то. Никак, они намечают свежие могилы, чтобы ночью с покойников сдирать одёжу. Смотритель сказал: «Еще пара разграбленных могил и придется закрывать лавочку. Никто хоронить не будет. Все в крематорий кинутся».
Помощник высказал еще более омерзительное предположение о цели частых прогулок наших друзей, намекнув на то, что старик развратник, а этот бледный его любовник.
* * *
Церковь, или, как в Этландии говорят, «ригэ» св. Маврикия помещалась у черта на куличках в одном из южных предместий.
Она стояла на краю большой, поросшей травой площади, нахлобучив острые шапки черно-красных крыш на свои пожелтевшие от старости стены. За ней ютился беленький домик, целомудренный, как девушка в белом платье под красной шляпкой.
Доктор Эпигуль и Куарт, приблизившись к дому пастора, услышали неимоверный грохот, несшийся из окон. Как будто кто-то внутри дома бил посуду, выламывал половицы, печные дверцы, швырял подносами и мычал, как околевающая корова
Пастор Квирс стоял посредине комнаты в жилетке, потный и разъяренный. Его огненные усы слились с медными щеками и шеей. Он ругался, как грузчик, размахивал руками, дирижируя джазбандом. Вокруг него сидело человек десять утомленных и злых джазбандистов. Они курили, переругивались между собой и с остервенением разучивали какой-то хорал
Красномордый пастор Квирс, вытирая огромным платком росу со лба и шеи, скорбно жаловался Эпигулю:
Мой сын! Я испробовал все Вместо того чтобы по вечерам отдаваться тихому изучению проповедей святого Августина или услаждать свою душу откровениями апостола Павла, я вцепился в свои волосы. (Эпигуль сочувственно посмотрел на красную шевелюру Квирса). Тормошил голову. Понукал ее, как рыжую клячу: «Чем бы Чем бы привлечь прихожан в церковь?..» Они предпочитают кино скамьям с молитвенниками. Чудесно! Я стал устраивать после проповедей кино в святом Маврикии. У меня пошли «Золотая лихорадка», «Тайна цирка Мегано». Я не остановился перед тем, чтобы пойти на компромисс со своими взглядами. Пока в храме раздавались громыхающие голоса и весьма двусмысленные песенки я молился: «Господи, прости! Во имя возвращения бегущих овец надеваю я козлиную шкуру». Шли сеансы тонфильмов «Голубой ангел», «Она его любила», «Маркитантка Лулу» Но все лопалось. Я вырывал боевики и торговался за второй экран и скидку. Мой сын! Я в отчаянии! Прихожан становится все меньше. Старые и молодые они пляшут. Они влюблены в негров. Вместо сочинения проповедей я должен ругаться с банджо и саксофоном Но я верну Всевышнему его заблудших детей.
Тут пастор Квирс угрожающе засучил рукава и злобно крикнул джазбандистам:
Что за шум! Повторим 6. Тромбон! О! Тромбон Бамкэ! Сколько раз я вам говорил!.. Вы тя-не-те Тут нужен огонь! Туам туам та та! Бамкэ, вы будете играть в святой церкви, а не в баре! Подумайте! Если Бог и сможет слушать впервые джаз, то только в хорошем исполнении. Это святотатство угощать всевышнего фальшивым тромбоном
Новый какофонический вопль заставил пастора схватиться за голову и броситься в изнеможении в кресло около Эпигуля.
О-о-о!.. Бедная ригэ святого Маврикия. Она обрушится от этого бедлама глухих ослов О-о-о!.. Я превратился в иезуита, схоласта. Я стал подобно проклятым еретикам заниматься софизмами. Искать оправдания неоправдываемому. Сын мой! Вы умудрены чистотою логики. Нет ли тут ослепления? Проверьте логические ступени: Господь наш создал не только нас, грешных, но и все звуки мира и металлы для инструментов. Все это Его творения. Если Он прощает заблудших детей своих, то Он может простить и звуки, ими издаваемые?..
Эпигуль, собрав свою седую бороду в кулак, ответил пастору:
Ваша логическая фигура, дорогой пастор Квирс, безукоризненна. Господь Бог, являющийся одним из выдающихся логиков, несомненно останется ею доволен. Он может простить даже эллипсис.
Притом Всевышний обладает слухом, Он поймет, что я же не тащу в церковь блюз или румбу!.. Я наполняю храм звуками хорала ну, правда, с вариациями и на модернизированных инструментах но ведь все отцы церкви твердили, что церковь должна итти в ногу с паствой. Быть впереди нее
Досточтимый пастор Квирс! Чтобы вас окончательно успокоить и устранить ненужную нервность, с которой вы готовитесь к музыкальному дебюту перед всевышним, я напомню вам слово святого Фомы Этборгского в его «Упованиях»: «Нет. Не согрешит тот, кто ради спасения душ приведет даже жонглеров и скоморохов во храм твой!..» Потом, вы несомненно знаете из проповедей епископа Клаузальского блестящий афоризм: «Нет греха на путях спасения от грехов»!..
Эпигуль старался сделать лицо свое приветливым и заискивающим. Хотя доктор философии и был прославленным атеистом, но сейчас, перед тем как начать беседу о продаже сборника проповедей, он готов был петь псалмы. Впрочем, этого не потребовалось, ибо, утешенный цитатами, пастор Квирс заметно повеселел и даже перестал пытать тромбон, сказав:
Дорогой Бамкэ! У вас есть слух. Вы начинаете понимать, чего я от вас хочу
* * *
Пастор Квирс сам заговорил о второй тетради проповедей и выразил желание посмотреть ее. Горделиво раскрывая ее, он важно покосился на инженера.
Заплатил он, конечно, раз в десять меньше того, на что рассчитывали наши эрудиты. В галантных выражениях он сослался на кризис доходов ригэ св. Маврикия.
Эпигуль и Куарт были рады и этим грошам. Всю дорогу домой они придумывали десятки вариантов меню ужина, который они собирались закатить, не откладывая этого в долгий ящик. Выбор свой они остановили на самом роскошном варианте: там были и картофель с луком, и картофель с помидорами, и огурцы с луком но самое главное там была колбаса! Да знаете ли вы, что такое кол-ба-са?! Нет, вы не знаете! Не пытайтесь хвастаться. Вы просто никогда ее не ели!..
Глава V,в которой промышленность Этландии обогащается еще одним предприятием.
Лгут, нагло лгут газеты на Этландию. «В Этландии кризис», «банкротства», «закрылась крупнейшая компания по эксплуатации» Все это чепуха! Наоборот, возникает целый ряд новых производств, организуются новые синдикаты. Например, только на-днях была создана «Компания по эксплуатации стального призрака». Правда, она возникла случайно, на почве примитивной психологической ассоциации.
В сумерки инженер Куарт вошел в склеп. Почти автоматически поднялась могильная плита, человек, устало зевнув, приготовился уже традиционно сплюнуть и в тысячный раз произнести свой монолог о падении. Но Куарт вежливо предупредил, что он все это уже знает и согласен предложить свои услуги в качестве помощника.
А помню: зимой с полоумным стариканом приходили Что это за привидение у вас за спиной?
Мое детище, машина и спутник Энрик-9.
Куарт представил ему свой, покрывшийся коростой ржавчины автомат, который давно был испорчен и выброшен из уборной на площади Победы. Как возвращающийся в свою гробницу рыцарь в доспехах, спустился по ступеням Энрик-9.
Случайно оброненное слово «привидение», очевидно, родило мысль о расширении торговли страхом. Впрочем, «Компания по эксплуатации стального призрака», учрежденная инженером Куартом и безработным водопроводчиком, имела отношение не только к страху, но и к более нежному чувству любви.
Ах, в Этландии умеют любить. О! Когда, например, старый счетовод Люне испытывал желание любить, он шел по «Кеплер-рут» до площади, где на углу медленно и деловито прохаживаются женщины с сумочками. Однажды он выбрал самую толстую и пошел за ней. Она пропустила его в свою комнату. И тихо закрыла дверь на ключ. Села, медленно снимала боты. Повесила на кровать сумку и шляпу. И затем, став около худого геморроидального счетовода, тяжело дыша, принялась стаскивать с огромного тела кофточку, которая не хотела слезать, юбку, которая трещала, сползая с бедер. Бедер, похожих на бока громадной бочки. Комната от пола до потолка наполнилась колеблющимся розовым мясом. Эти розовые тучи грузно обрушились на кровать и застыли, как ледниковые валуны. И когда одно из облаков, оказавшееся толстой рукой, потянулось к Люне и потащило его в колеблющуюся трясину тела, счетоводом овладел страх. Из этой раскаленной потной кучи раздался хриплый и нежный голос:
Как тебя зовут?..
* * *
Кладбище в высоконравственном городе Этборге служило убежищем для запретной любви. Для любви бездонной. Для несчастной любви. Здесь, среди могил, влюбленные чувствовали себя как дома. Уплатив известную мзду сторожу кладбища, они даже раздевались.
В летние ночи из-за урн, изваяний ангелов и сумрачных крестов слышались вздохи, клятвы и полные наборы всех нежных слов этландского языка.
Тише, тише, Яскон Ты ведешь себя неприлично, тут мертвецы.
Ах, не говори о мертвецах, когда меня ласкаешь.
Тише, тише, Яскон
Где-то совсем рядом раздавался деловой голос:
Повесь юбку на куст на земле грязно.
Через минуту юбка висела на молитвенно протянутой руке надгробного ангела.
Анни! Я не могу больше! Анни, сжалься!
Нет.
Анни!
Нет.
Анни! Анни!
Другие, обладающие юмором, ржали, содрогаясь тучными телами: