Ип не задавал вопросов, потому что это было лишним. На следующий день он сидел в кресле, обнаженный по пояс, а Мастер задумчиво разглядывал его широкую грудь и руки, словно холст перед грунтовкой.
Я чувствую, что готов приступить к работе над тобой. Ты станешь моим самым главным произведением. Мы начнем со спины, вступление будет в районе шеи, потом мы спустимся к лопаткам, откуда я поведу боковые линии истории к рукам и так далее Отлично, отлично.
И Мастер взял в руки иглу.
С тех пор Ип каждый день приходил к Мастеру в кабинет и находился там по три-четыре часа. Закусив губу, он терпел боль, причиняемую иглой и чувствовал, как под кожу проникает краска, как она пропитывает поры его тела и с краской в него проникает что-то новое.
Дни складывались в недели, а те объединялись в месяцы. Зима закончилась. Кажется, Мастер немного оправился после потери жены, он вновь следил за хозяйством и периодически отлучался по делам, но стал еще более молчаливым и почти не улыбался. Мастер работал над Ипомкаждый день он скрупулезно водил иглой по его коже, он добрался уже до бедер и занялся правой ногой. Каждую ногу он обрабатывал по две недели, сначала икры, затем голени, пядь за пядью он покрывал тело Ипа замысловатым узором истории. Весь февраль ушел на грудь, мартна руки, апрель на ноги, а май был посвящен торсу. Ип чувствовал, как покрывается второй кожей, краска ужасно чесалась, но Мастер запрещал притрагиваться к ней и сам обтирал Ипа каким-то раствором, слегка унимавшим зуд. Одновременно у Ипа возникло ощущение внутренней наполненности, значимости, словно он был сосуд, куда наливают доброе вино. Это было странное, не виданное ранее чувство.
Ип никогда не спрашивал Мастера о том, что именно он рисует. И однажды, доводя внешний контур вязи на левой ключице до конца, Мастер произнес:
Ты почти завершен, друг мой. Мы приближаемся к концу, но во всякой хорошей истории требуется поставить точку. Понимаешь?
Да, хозяин.
Э, нет, я уже давно не твой хозяин. Возможно, я был твоим покровителем, но близок час, когда мои услуги тебе не понадобятся.
Ип вздрогнул от чересчур сильного укола иглы. Мастер это заметил.
Боль! Она напоминает нам, что мы все еще живы. Терпи, осталось немного, совсем чуть-чуть. Люди рождаются в муках и уходят со страданиями. Больэто наш поводырь в мире жизни. И это лишь одна из множества мыслей, которые я нанес на тебя, дружище. Тебя наверно интересует, что именно я рисую на твоем теле?
Я размышлял над этим. Ведь вы запретили мне смотреть в зеркало.
Еще не время. Потом ты сможешь любоваться собой, сколько влезет. Твоя история, Ип, это рассказ, идею которого я давно вынашивал, но мне потребовалось потерять мою любимую Хельгу, чтобы понять, что мы не вечны. Это повесть о любви и предательстве, о великих лишениях и человеческом счастье. Твоя история, Ип, это рассказ о простых вещах.
Джаггерот тоже унес с собой историю? И тот кузнец? И торговка из Сансета, что приходила к вам на новолуние?
Мастер отложил иглу и вытер руки ветошью. Посмотрел в окно. Над морем летали чайки.
Этот мир, произнес он, наводнен историями. Нас окружают сказки, легенды и предания. Мы постоянно сталкиваемся с удивительными, волшебными сказаниями, которые учат нас мудрости, восхищают, развлекают. Эти истории живут с нами. Это наше величие и богатство. Некоторым из них тысячи лет, они древние, как сам род людской. А другие появились совсем недавно, они только родились и еще не успели разойтись среди народа. Они могут быть короткими и длинными, это притчи, рассказы и повести, это романы и целые эпопеи, это песни и поэмы, и даже ученые трактаты о природе, человеке и Боге. В каждом человеке заключена история. Раньше было по-другому. Истории записывали в книги, а книги складывали в специальных хранилищах. Но Великий пожар уничтожил большинство ценнейших книг, и память человечества оказалась утрачена. Пришлось начинать все заново. И тогда умные люди поняли, что самым лучшим хранилищем истории будет сам человек. Алхимики придумали способ заключать слова в человека, да так, что он сам становится живой историей. Появились специально обученные мастера, которые переписывали истории из книг в людей, а из тех людей в новых людей. Яодин из них.
Ип встал с кресла.
Но вы ничего не переписывали.
Потому что я мастер-сочинитель. Я создаю истории.
А что будет, если вы не закончите историю?
Мастер помедлил, казалось, ему трудно ответить на этот вопрос.
Ступай к мельнице, что стоит возле макового поля по ту сторону реки.
Июньским вечером Ип отправился к заброшенной мельнице, черным гнилым зубом торчавшей у опушки макового поля. Еще издали он заметил на ступенях скрюченный силуэт и когда подошел поближе, увидел, что это старик в лохмотьях.
Едва завидев пришельца, старик рявкнул:
Убирайся!
Я хочу поговорить.
Прочь! Не желаю ни с кем разговаривать.
Ип остановился в трех шагах. Старик был настоящей развалинойвместо волос нечесаные колтуны, костлявые, пораженные артритом пальцы, на одном глазу бельмо, кожа желтая, как пергамент.
Позволь задать тебе всего один вопрос.
Старик пожевал беззубым ртом, сплюнул вязкий комок в камыши и буркнул:
Чего тебе надо?
Что бывает с неоконченной историей?
Старик дико вытаращил единственный выцветший глаз, в котором запылало бешенство. Медленно, с трудом он встал со своего насеста и оперся о суковатую палку.
Что бывает?! взвизгнул он, трясясь всем телом. Я покажу тебе, что! Смотри!
И он сорвал с себя мешковину, обнажая дряблое ссохшееся тело, все в морщинах и иссиня-зеленых как болотная ряска пятнах. Где-то еще угадывались рисунки и иероглифы, но большая часть татуировки превратилась в неразборчивое пестрое месиво, больше напоминавшее проказу или редкую кожную болезнь. Ип отступил.
Нравится? визжал старик и стал наступать. Это Он тебя послал?
Ип молча пятился.
Ну так передай ему, что я все еще жив! И с тобой будет то же самое. Мы куклы в их руках, они лепят нас как глину, они могут переписать нас или выкинуть на помойку, если захотят, и никто никогда не узнает о нас. Такие, как мы, исчезают без следа, от нас не остается ничего, ни воспоминаний, даже костей!
Ип повернулся и побежал, а старик истерически хохоча, кричал ему вслед:
Беги, беги, человек-рассказ! Беги, пока можешь!
Минула неделя. Поля вспахали и засеяли, деревья остригли, починили утварь и покрыли дом новой черепицей. Лето вступило в свои права. Ип подравнивал кусты, когда Мастер сам подошел к нему и сказал:
Завтра отправляемся в город.
Ип думал, что Мастер снарядит повозку или коня, как он обычно делал, но на следующий день рано утром у ворот усадьбы он стоял пеший, с сумой за плечами и тонким походным посохом. Мастер поцеловал на прощание сына, и они вышли с первыми лучами солнца.
Путешествие длилось неделю. Днями они шли по большой дороге, ночами спали в стогах сена или прямо в поле под звездами. Один раз заночевали в харчевне. Их обгоняли и шли навстречу конные всадники, одинокие путешественники или целые отряды, телеги и целые торговые караваны, бродяги, простолюдины и процессии вельмож. У некоторых на лбах Ип замечал особые татуировки. Вечером в таверне после обильного ужина Ип хотел отправиться спать, но Мастер придержал его за рукав.
Подожди. Среди постояльцев я видел одну девушку. Кажется, сегодня мы услышим интересную историю.
Они взяли по кружке эля и стали ждать. Действительно, когда общий ужин кончился, и часть народа разошлась по комнатам, у камина осталась небольшая группа путешественниковбродячие артисты: арлекин, музыкант, фокусник и девушка-цыганка. Под аккомпанемент мандолины шут развлекал людей анекдотами и дурачился, потом фокусник показал несколько номеров с монетками и куриным яйцом, а затем настал черед девушки. Кто-то предложил ей исполнить танец, но она только покачала головой, уселась у камина прямо на пол и сказала:
Милостивые господа, сегодня я расскажу вам восточную легенду Рамаяна, что вплел в меня искусный мастер Сингхо великом Раме, царе Айодхьи, седьмой аватаре Вишну, о его детстве, жизни и смерти, великих делах и подвигах.
В наступившей тишине девушка начала рассказ. Люди слушали. Тихо, на экзотический лад, вздыхали струны мандолины. В камине весело потрескивал огонь. Ип заметил, что на лбу у девушки тоже была татуировка с особым узором, а незакрытые одеждой участки кожи покрыты черной вязью. Это был захватывающий рассказ, и слушатели разошлись далеко за полночь. Татуировка на лбу рассказчицы слегка мерцала.
Так звучит живая история, сказал ему перед сном Мастер.
К исходу недели они вступили в город-портодин из самых крупных городов страны. Они шли по главной улице, пробиваясь через густые людские потоки. На Ипа обрушилась лавина впечатлений. Такого количества людей он нигде не видел.
Куда мы идем?
В Храм мастеров. Видишь, сколько историй ходит кругом?
Ип оглянулся: да, действительно. Город буквально кишел людьми-книгами. Старики, юнцы, взрослые люди, всех сословий и родов занятий, наций и рас. Ип поймал себя на том, что, даже не смотря на татуировку может по внешности человека определить, о чем его история.
Тоже заметил это? угадал Мастер. Содержание определяет форму. Вон гляди. Пожилой тучный господин. Наверняка знает какую-нибудь торговую балладу. Или вон те высокие, с бородами и в мехахот них можно услышать северные предания. Рыжеволосый плут в плаще поведает тебе о воровской жизни, а тот лысый тип в черном сюртуке напугает до смерти страшными историями. Женщина с бородавкой знает любовные песни, воин в кольчугеэпос о славных походах. Смотри-ка! Тут попадаются даже моряки, ну эти-то напичканы байками о пиратах, русалках и островах с сокровищами! А вон сгорбленный старичок смотрит во все глаза, как бы его не обвесили, от него ты узнаешь все о капитале, ростовщичестве и драгоценных металлах. Романтикой тут и не пахнет. Лично на меня такие вещи действуют усыпляющее. Тех головорезов лучше обойти стороной: не прирежут, так начнут рассказывать об убийствах, отравлениях и грабежах. Хлебом не корми. Ну и как же без барда, видишь, надрывается? Приключения, подвиги и уморительные историиэто к нему.
Они прошли нижний город и вступили в средний. Народ здесь попадался зажиточный, но их путь лежал дальше. Мастер указал Ипу на белоснежный купол, что возвышался над городом:
Туда.
Подойдя к храму, они присели отдохнуть на нижние ступени. Отсюда открывался великолепный вид на весь город и гавань. Море отливало глубокой синевой. Дул освежающий бриз.
Ип посмотрел на Мастера. Тот выглядел как никогда умиротворенным, но в глазах творца по-прежнему жила печаль.
Ну вот, почти пришли.
Они вошли в Храм. Несколько человек сидели на каменных скамьях. Кто-то подбирал краски, некоторые беседовали. Один татуировщик наносил узор на плечо человеку, заглядывая в прямоугольные куски бумаги, скрепленные переплетом.
Переписывает книгу, пояснил Мастер.
Они остановились в центре храма. Подошел чернокожий настоятель.
Здравствуй, он сверкнул ожерельем белоснежных зубов, потом глянул на Ипа. Твоя новая работа?
Да. Нужно завершить.
Настоятель сделал приглашающий жест в сторону алтаря:
Сегодня свободен. Творцы приходят все реже, его улыбка померкла. Все меньше историй с каждым годом
Они прошли к алтарюстатуе человека со скрижалью в одной руке и пером в другой. Слепые глазницы неведомого бога бесстрастно смотрели вверх. Перед изваянием находился каменный стол.
Разоблачайся. Ложись.
Ип подумал, что сейчас его принесут в жертву, но исполнил приказ.
Мастер достал инструменты, краски, ушел куда-то, но скоро вернулся с жаровней. Засучив рукава, он поднес раскаленную иглу к лицу Ипа.
Будет больно.
Боль была ошеломляющей. Прежние уколы показались невинной щекоткой по сравнению с этой новой обжигающей болью, которая проникала словно бы вглубь черепа, до самого основания шеи. Когда работа была окончена, Мастер устало сел на каменный порогпрямо у ног белоснежного бога. На его лице выступили крупные капли пота, под глазами залегли мешки. Ип встал с ложа и подошел к Мастеру.
Это все?
Да. Мастер потер веки. Теперь да. Всякий раз становится тяжелее.
Почему?
Творец вкладывает в творение часть себя. Это отнимает силы.
Ип помог Мастеру подняться.
Там, за статуей есть комната. Я подожду тебя.
Ип пошел. Комната напоминала монашескую келью и выглядела просторной. Едва ступив в нее, Ип заметил в противоположном конце другого человека. Поначалу он хотел заговорить с незнакомцем, но потом понял, что это он сам. Вся стена была огромным зеркалом. Ип подошел поближе и, наконец, смог разглядеть себя с ног до головы. Он был живой картиной. Он был произведением графического искусствана его теле было нарисовано море, и солнце, и морские птицы, и корабли, и кромка берега, и люди, и различные мифические существа. А также иероглифы, пиктограммы, знаки и числа. И все это складывалось в единый узор, в монолитную картину на полотне его тела, с шеи до пят. А венчала всю эту композицию эффектная мерцающая татуировка, только что нанесенная Ипу на лобизящный росчерк автора.
Мастер наблюдал за тем, как в комнату Обращения заходит один человек, а выходит другой.
«Буревестник». Так называется твоя история.
Человек-книга кивнул.
Когда я увидел тебя на берегу, замысел повести родился мгновенно. Я сразу понял, как начнется и как закончится эта повесть. Требовалось лишь выждать какое-то время. Мастер многозначительно смотрел на Буревестника. Чтобы узор проступил сквозь кожу.
Человек-книга удивленно поднял брови. Мастер улыбнулся.
Как рождаются истории? Они приходят к авторам, словно гости. Ночью и днем, утром и вечером, они стучатся в ворота, ждут на дороге, проходят мимо. Или их выбрасывает на берег. История не может родиться на пустом месте. Все начинается с идеи. Задача творца заключается в том, чтобы придать ей окончательную форму. Ты закончен, Буревестник. Я поставил точку.
Человек-книга протянул создателю руку.
Здесь наши пути расходятся. Я останусь, надо повидаться со старым другом.
Буревестник сделал несколько шагов к выходу из Храма. Обернулся.
Книги умирают?
Да. Но чем больше людей услышало историю, тем дольше она будет жить в народе. История будет жить вместе с тобой, вместе с тобой она станет старше, обрастет подробностями и красками. А потом кто-то продолжит твое дело.
Я начну сегодня. С этого города. Я пойду на юг, на запад, оттуда на север и в восточные края. Прощай.
Человек-книга ушел в мир.
К Мастеру подсел его чернокожий друг.
Какой по счету?
Третий. Этот самый лучший. Вряд ли я когда-нибудь напишу что-то подобное.
Надо почитать. А тебе не мешало бы отдохнуть.
И мастера отправились на трапезу.
Хлеб
Земля была жирной. Лопата вгрызалась в нее, с хрустом отделяя от целины черные комья. Косматые клубки с клочьями корней, с извивающимися червями падали на кучу вынутого из траншеи чернозема.
Ник копал весь день.
Обливался потом, истер ладони до мозолей. Даже перчатки не помогли. Изредка он разгибался, чтобы сделать глоток ледяной воды из фляжки. Чего-чего, а воду давали в избытке. Рубашка быстро намокла, и он завязал ее на поясе, а штаны завернул до колен. Соленый пот ручьями струился по его лбу, по груди и спине. Капли падали на землю, которую он ворочал лопатой, кряхтя от усталости.
Когда работа была окончена, он воткнул лопату в кучу земли и вылез из траншеи. Взмокший, грязный и дико уставший. Он вытер лицо рубашкой. Солнце жарило беспощадно.
Траншею копала бригада из пяти человек. Каждый свой отрезок. Все они улыбались этим утром, когда шли из бараков на поле. Они шутили, пели песенки и строили планы. Но сейчас не улыбался никто.
Никто не пел.
Никто не шутил.
На хмурых испачканных лицах блестел пот.
Компаньоны подходили с разных концов поля. По медленной, как бы ленивой походке было видно, что они очень утомлены. Молча расположились возле точки сбора. Сели вразброс, кто куда, прямо на землю. Ник снова приложился к фляжке. Ив последовал его примеру. Влад гладил траву. Алекс смотрел в ультрамариновое небо. Жан закурил самокрутку.
Они сидели на траве и наблюдали, как густеет синева и солнце медленно скатывается к горизонту. Когда его край задел кромку земли, на дороге что-то появилось. Оно проползло жучком, увеличилось в размерах, протянув за собой хвост пыли.
Едет, сказал Влад.
Давно пора, заявил Жан.
Остальные промолчали. Ник видел, как фургон увеличивается в размерахнеказистый, грубо вырезанный куб, посаженный на колеса. Машина подкатила к точке сбора, облако пыли тут же накрыло ее и не сразу рабочие увидели, как открылась дверца кабины, и на грунтовку вылез человек в серой униформе. Человек выступил из оседающего облака пылихудой, подтянутый, в шляпе и светоотражающих очках. С лицом, походящим на маску.