Никогда бы Кунц не ревновал огонь к другому играющему или играющегок огню. Это другой вид ревности, если вы понимаете, что я имею в виду.
Пока не доходит до советов, играющие очень тепло относятся друг к другу. Они любят собраться и провести вечерок вместе, попить пивка или чего покрепче, поговорить о всяком, даже об огне. Но лезть друг к другу с советами считается дурным тоном у лучших из них.
Только старые напыщенные хрычи из Палаты, забывшие, какими были они сами когда-то, и давно утратившие собственную связь с огнем, щедры на поучения.
Вот они-то и решили, что Кунцу необходимо усовершенствовать свое искусство. Вы понимаете?
И тогда появился Сорвейн. Потому что сорвейнысовершенство во всем по самой сути своей, и чем бы они ни занимались, они неизменно достигают совершенства.
Кунц, конечно, не пришел в восторг, когда узнал, что его допуск к огню теперь возможен только с одобрения чужака. Огонь выбирает своих очень рано. Допускдело наживное, и даже не все лучшие из играющих его имеют, огонь все равно касается их Но допускэто допуск, с ним надежнее. Те, кто имеет допуск, могут больше ничем не заниматьсяих обеспечивают всем необходимым. Кунц играл так, что сам себя прокормить не смог бы, пожалуй. У него была семья когда-то, жена, двое детей. Кунц навещает их и сейчас. Марианна научилась не ревновать Кунца к огню только тогда, когда он стал жить отдельно.
Про сорвейнов слышали все, но мало кому приходилось их видеть, а уж что они представляют собой на самом деле, человеку так просто не понять. Даже то простое обстоятельство, что среди сорвейнов нет деления на самцов и самок, ускользает от человеческого восприятия с необъяснимым постоянством. Что уж говорить о тонкостях, для которых у нас просто нет аналогий
Кунц был готов встретить советы и наставления сорвейна в своей обычной манере. Особенно потому, что чужак имел власть решать, сохранит ли Кунц свой допуск. То есть чужак имел право оценивать правильность ходов Кунца и наставлять его в игре. Вы представляете себе, что должен был чувствовать Кунц?
Но чужак не давал советов. Чужак просто показал ему себя, говорил с ним, дождался, когда Кунца позовет огонь, пошел с ним.
Нет, не так. Это Кунц взял с собой Сорвейна, повел его в огонь. И Сорвейн смог пойти с ним. И Кунц принял его в свою игру как равного.
Это значит, что Кунц принял его в игру как самого себя.
Возвращаясь из огня, они подолгу спорили или, наоборот, высказывали друг другу свое восхищение. Тогда я еще радовался, слыша их беседы: сорвейн восхищался моим Кунцем! Кунц вызывал восхищение у того, кто сам является совершенством!
Нет, что Кунцдействительно выдающийся играющий, я понимал давно, я ведь слушал его рассказы всю жизнь Но как бы вам сказать мы же с ним когда-то сидели на соседних горшках, понимаете? Он для меня все-таки просто Куся, растяпа и лодырь, но очень душевный человек, друг, да, но
Понимаете?
А тутсам сорвейн, с восторгом рассказывающий, как замечательно, и тонко, и неожиданно, и необходимо каждое действие Кунца в игре. Нет-нет, были и замечания, и Кунцу они быликак иголки под ногти. Но Кунц решил себе, что будет слушать и принимать ихи слушал, и принимал. Ведь Сорвейн стал для него как бы им самим. Это Кунц так решил и сделал с собой такоеа Сорвейн оказался ему как раз впору
Когда хрычи из Палаты попытались устроить Кунцу что-то вроде квалификационного экзамена, Сорвейна он совершенен и в гневене допустил этого. Он заявил, что такого играющего нельзя лишний раз руками трогать, тем более вмешиваться в его отношения с огнем; что если в игре Кунца есть какие-либо несовершенства, то Кунц сам еще всему научитсяу огня.
И добился, чтобы Кунцу выдали бессрочный допуск.
Но это все было снаружи. А между нимимежду Кунцем и Сорвейномбыл только огонь.
Сорвейны образуют устойчивые пары. Друг с другом. Но что такое для сорвейна человек, даже играющий, даже очень неплохой играющий?
Я удивляюсь только одному: при всем понимании и сочувствии, которое было между Кунцем и Сорвейном, как чужак мог не видеть, что на самом деле происходит с моим другом? Как он мог не понимать, что такое было для Кунцаотдать свой огонь еще кому-то в полное владение? Это было все равно что отдать самого себя, а иначе ничего у них не получилось бы
Если бы они, извините, занимались сексом, они не стали бы ближе. Конечно, совместные занятия сексом еще ничего не значат, да, но вы ведь понимаете, что я имею в виду?
По крайней мере, так было для Кунца. Для Кунца, который играет с огнем столько, сколько себя помнит, который играл с огнем еще тогда, когда даже не знал, что этоогонь
Разве Кунц мог устоять перед совершенством? Перед совершенством, которое впустил в себя, как огонь, как себя самого? Теперь я все чаще думаю, что он просто принял его за огонь. За воплощение огня. Но с ошем возможно только играть, огонь только берет, а Сорвейн говорил с Кунцем, утешал и вдохновлял его, шутил и спорил
Они были там на равных, только Кунц, Сорвейн и огонь.
И Кунц почему-то решил, что так будет теперь всегда. Он ведьодин из лучших играющих. Вы же помните: это означает, что он не выносит одиночества. Но одинок, потому что принадлежит огню.
И он вцепился в этого сорвейна всей душой.
Он даже не поинтересовался, есть ли у этого сорвейна пара. Сначала это было неважно, а потомкак спросить? Кунц больше всего боялся выдать свои чувства, ему казалось, что сорвейн тогда отдалится. И в то же время ему казалось, что для сорвейна все обстоит точно так же.
А Сорвейн улетел к себе, как только Кунцу выдали новый допуск.
Сорвейны, они просто помешаны на совершенстве и на распространении его во вселенной. Работа с Кунцем закончилась, и сорвейн отправился дальше.
А я остался с Кунцем.
Знаете, если уж начистоту, я прекрасно понимаю, почему Кунц так вызверяется, когда к нему с советами лезешь. И не только по поводу огня. Он ведь живет совсем по-другому, какие ему от меня советы? Я понимаю и не обижаюсь, когда вижу прикрытую вежливым вниманием скуку на его лице. Все, что я могу ему сказать о жизни, будето моей иди о вашей жизни, но не о нем. Там какие-то совершенно другие принципы лежат в основании, Кунц их знает, а янет. И ему бывает тяжело со мной, так же как и мне с ним. Никаких ведь нервов не хватит смотреть, как человек свою жизнь разрушает. Вот ушел от Марианны, работу бросил Кто тогда мог сказать, что он получит свой первый в жизни допуск? Никто не мог, и он сам не мог. Он уходил от всегов пустоту.
Он сидел голодный в неубранной, необставленной квартире, по-детски радовался, когда я приносил ему сигареты и еду, и твердил: «Этоцена свободы».
Я уверен: если бы он вообще никогда не получил бы допуска, он все равно не жалел бы о брошенной жизни. Жить без всего и с огнем он мог, а без огняне мог никак.
Он рассказывал мне о своих играх, но я понимал, что всего он рассказать не может. Ему слов не хватит. С огнем не говорят, огонь чувствуют, и передать мне это чувство он не мог. И Марианне не мог.
А вот сорвейн сорвейн был там с ним вместе.
А теперь с Кунцем остался я. Всего лишь я.
Сначала я вообще не понимал, что происходит. Вот только что вчера Кунц весь светился, был полон жизни, вдохновения и надежд. А сегодняпогас, замер, остановился.
Я пытался как-то развлечь его, разговорить. Но он, наверное, разучился растолковывать свои мысли и чувства, общаясь с сорвейном. Им-то между собой много ли слов надо было? Кунцу казалось, что слова вообще не нужны. Но, видимо, он ошибался. Или был прав, но в другом смысле. Тех слов, что у Кунца были для сорвейна, действительно не надо было.
Мне они достались, эти слова. Я их из Кунца клещами вытаскивая.
Разве тебе недостаточно того, что ты сам любишь? Недостаточно знать, что он есть на свете?
Нет. Я хочу его для себя.
Как это? Ты хочешь владеть и распоряжаться? Сорвейном?
Нет.
Ты хочешь жить с ним? Ты понимаешь, что он ну, вообще не человек!
Нет. Не в этом дело.
Так в чем же? Ну, объясни, может быть, ты сам не знаешь, что тебе нужно, а когда скажешьувидишь, что тебе этого и не надо совсем? Чего ты хочешь?
Я хочу, чтобы он признал меня равным себе. То естьпрекраснейшим, лучшим из всего, что есть в мире, единственным, необходимым.
Он больше не играет с огнем, мой Кунц. Иногда мне удается вытащить его на улицу, и теперь он уже замечает красивых женщин, любуется ими. Но глаза его пусты. Нет, у него есть взгляд. И я благодарен ему за то, что он обычно смотрит в сторону.
Он говорит, что это пройдет. Огонь оставил его, а значит, позовет снова. И он пойдет в огонь как раньше, как всегдаодин. Но теперь это будет уже не так, как было раньше, и одиночество его теперь совсем другое, и это, кажется, намного хуже.
Если вы понимаете, что я имею в виду.
Марк КацСИЛА ТВОРЧЕСТВА
Он очень боялся смерти. И для преодоления этого страха придумал себе занятное упражнение. Он вырезал из картона фигурки смерти. Сначала фигурки были весьма условны, но со временем пришло мастерство. Он раскрашивал фигурки, украшал фольгой косу, придавал черепу смерти выражение скорбное, или философское, или сардоническое. В процессе изготовления он разговаривал со своими произведениями, подтрунивал над ними, и страх постепенно проходил.
Смерть жила неподалеку и иногда заглядывала в окна мастерской. Но он был подслеповат и принимал ее за одно из своих творений.
Мария СтанкевичЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ
История конца лета
Вики сидит на крыльце и чистит яблоки. Стружка падает в желтую миску, которая стоит прямо на земле. На Вики маленькая клетчатая юбка-разлетайка, белая футболка с пятками от травы и фруктов и браслет с медвежатами на левой руке. Правой пяткой она упирается в ступеньку, левой отстукивает рваный ритм по землешлеп-шлеп. Шлеп-шлеп-шлеп. Шлеп. Вики торопитсясегодня последний день лета и скоро придет Захар. Пирог надо успеть приготовить к этому моменту. Вообще-то, Вики никогда ничего не пекла, но уверена, что все получится как надо. Она достаточно прожила на свете, чтобы полагаться в таких вещах исключительно на свою удачу и интуицию.
А ведь еще нужно собраться. Собраться нужно, собы-бы-раться, собр-бр-бр-раться надо нам собраться нужно, братцы, начинает мурлыкать Вики себе под нос и тут же чертыхаетсяножик слетает с гладкого яблочного бока и врезается в палец. Палец оказывается во рту, а нож и яблокона земле. Впрочем, ненадолго. Порез небольшой, и, слизнув капельку крови, Вики снова принимается за работу. Стружка падает в желтую миску и немного на землю.
Яблоко первое
Я уеду, творит Анна. Я уеду. Я не могу здесь больше жить.
Угу. Поль не поднимает голову, даже не отрывается от газеты. На матч он вчера не попал, хоть так результаты узнать.
Не могу! Анна щелкает по газете с обратной стороны. Я здесь от тоски дохну, понимаешь?
Угу. Поль легонько морщится: Анна удачно попала как раз по статье.
Уеду-уеду-уеду, нервно повторяет Анна. Уеду, черт возьми!
Угу. Наши могли бы сыграть и получше. Халтурщики чертовы.
Анна встает из-за стола, складывает руки на груди.
П-поль! Анна начинает заикаться, нехороший признак. П-поль! Ты меня с-слышишь?
Угу. Каждый год одно и то же, уедет она. Нет, ну как можно было пропустить два гола подряд, а? За каких-то сраных десять минут, а? Вот объясните мне!
Анна несколько минут молча смотрит на закрытого газетой Поля. Словно надеется, что он сейчас оторвется уже от своего дурацкого чтива и скажет что-нибудь еще кроме своего дурацкого «угу».
П-поль?
Угу.
Ладно же. Анна решительно идет к мойке, под которой стоит ящик с яблокамималенькими, невозможно кислыми, ни на что негодными шариками. Наклонившись, Анна быстро выбирает одной рукой несколько штук. Распрямляется и швыряет одно в Поля. Яблоко попадает в газету, пробивает насквозь листы. ВтороеАнна не целится, даже не очень смотритвпечатывается в стену над головой Поля. Бум! Третье ошарашенный Поль успевает перехватить прежде, чем оно стукнет его по носу.
Анна! Еще два яблока облетают Поляодно справа, другое слева. Бум, бум! Аничка! С ума сошла?
Бум.
Ани!
Бум.
Поль подкидывает в ладони пойманное третье яблоко и, ухмыльнувшись, пускает его в Анну.
Ой! Зеленый снаряд пролетает рядом с Анниным ухом. Еще бы чуть-чуть Анна замирает, уже было занесенная рука опускается, разжимаются пальцы. Очередное яблоко падает на пол, катится куда-то. Анна не смотрит.
Вот тебе и «ой», с легким смешком говорит Поль, встает из-за стола и идет к Анне. Сдурела совсем, сестренка?
Она глядит на него бешеными глазами. Сейчас укусит, глупо думает Поль.
Я уеду! кричит Анна.
Поль кладет ладонь Анне на затылок и крепко прижимает ее к своей груди.
Сдуре-е-ела, тянет тихонько, ласково. Ну куда ты уедешь? Куда?
Анна что-то отвечает, но ее совсем не слышно.
Яблоко второе
Отчего у меня такое хорошее настроение? спрашивает себя Берта и, улыбнувшись себе, отвечает: дети уехали. Вчера уехали: Лизи и Ади в университет, Оличка (вот и она выросла, вот и она) в колледж. Берта любит своих детей, и пусть только кто-нибудь посмеет усомниться! Но устает, господи боже мой, как же она устает. Трое, у каждого свой характер, у каждого свои привычки, радости-печали, мама, посмотри, мама, послушай, мама, пойдем со мной, мама, а давай, мама, сделай, мама, а чего-о-о он Берта улыбается. Смешные они у меня, думает, балбесы. Устала.
Берта жмурится в солнечное окно и делает большой глоток из кружки толстого красного стекла. Яблочный чай, никому в доме такой не нравится, здесь вообще яблоки не в чести, поэтому Берта делает его только оставшись одна Очень редко.
Утром, едва проснувшись, сбегала в сад, к единственной яблоне. Набрала красных паданок. Ничего, что подбитые, обрезать чуть-чуть, да и все, в чай же, не на праздничный стол. Потом долго искала маленький чайничек, еле нашлаЛизи убиралась, больше некому. Можно, конечно, и в большом было заварить, да только кто ж это пить-то будет? Нас теперь не четверо, думает Берта, я теперь одна. Одна А хорошо-то как, да? Никому ничего не должна, сама себе хозяйка. Хочусплю, хочугулять иду, готовить не обязательно, уборки-стирки в десять раз меньше. Чай вот можно делать, какой хочется. У моего одиночества, смеется себе Берта, вкус яблочного чая.
Не оглядываясь, она тянется рукой назад, нащупывает радиоприемник, нажимает кнопку включения.
нце концов, произносит радио приятным мужским голосом. Ну что ты такое говоришь, Марго? Конечно я тебя люблю. Как же иначе?
Берта улыбается. Ади всегда бесится, когда она включает это шоу: мама, говорит он, ну мама же, как ты можешь слушать эту пошлятину? А Берте нравится, они смешные, эти человечки, состоящие из одних голосов. Трогательные, почти как живые.
Марк, о Марк! звонко отзывается приемник. О Марк
Глупый Ади, ничего-то он не понимает. Берта наливает себе еще чаю, снова на ощупь делает радио погромче, потом, устраиваясь поудобней, поджимает под себя ноги И по привычке немножко испуганно оборачивается на дверь: Оличка насмешничаетты как маленькая, мама, с ногами. Но Оличка уехала, и можно спокойно раскладывать свои пятки по всему диванчику.
Ты станешь моей женой? спрашивает радио.
Марк, о Марк! О Марк
Яблоко третье
Аааа! Пальцы Мэлори скользят по ветке, сейчас грохнется. Аааааа
Нет, нет, перехватить поудобнее, одну ногу на эту ветку, вторую закидываем сюда. Тааак. Еще немножко, ну ффух. Все. Теперь безопасно.
Мэлори покрепче обхватывает ствол старой яблони и торжествующе оглядывается. Он сумел, смог, и пусть провалятся те, кто считает его слабаком. Ха-ха! Мэлорине такой, Мэлори еще всем покажет. Он хитрый, как индеец, у него есть великолепный план, у него полны карманы яблок. Уже совсем скоро парниЯн, Рон, Сид, Михаэль и Милошпойдут мимо. Мэлори точно знает, что пойдут, он следил за ними две недели. И вот когда это случится, Мэлори приведет свой план в исполнение. Он отомстит им за все. За украденные с пляжа штаны и рубашку, за то, что они затащили его в тот дом и заперли на чердаке, за то, что однажды он не выдержал насмешек и расплакался и это видела Кристинка, за то, что они сильнее его и ему никогда их не побить, даже по одному, за все, за все.
Мэлори сидит на ветке не двигаясь, смотрит пристально на дорогу. Все лето он придумывал свою месть. А когда придумал, еще две недели таскался за ними тенью, выясняя их маршруты и прикидывая, где ему будет лучше всего. И вот сегодня он пришел сюда, к старой яблоне. Сначала набил карманы паданками, потом ловко залез повыше (Мэлори уже не помнит, как чуть не свалился), теперь сидит, хитроумный индеец, в засаде, ждет. Скоро парни пойдут мимо.