Доктор Дима посмотрел на него как на убогого и сказал назидательно:
Это не благословляется.
В смысле? не понял Шуйга.
Переливание кровигрех, проникновенно произнес православный хирург и, Шуйге показалось, посмотрел в открытую дверь палаты на молодого попа.
Шуйга две или три секунды ловил воздух ртом, сжимая кулаки и осмысливая сказанное. А потом зашипел зло и тихо, забыв обо всех инструкциях, статьях УК и чувствах верующих:
С каких это пор? Вы вообще с ума тут посходили, что ли? Мне нет дела до ваших идиотских православных фантазий. Меня не трясет это чертово благословение, я неверующий, у меня в паспорте это написано. Это мое конституционное правосвобода совести. И Славке благословение не требуется тоже.
Вам, может, и не требуется. Но я, в отличие от вас, православный и не стану делать богопротивные вещи.
Вы не православный, покачал головой Шуйга. Вы православнутый. Вы же врач, подумайте головой, вы билетик в Царствие Небесное ценой Славкиной жизни купить хотите, что ли? Вы считаете, что поповское слово дороже человеческой жизни?
Доктор Дима опустил глаза; православный анестезиолог, вместе с санитаркой переложивший Десницкого на кровать, оглянулся на Шуйгу с тоской и странным злорадством.
У меня нет систем для переливания крови И быть не может, пробормотал православный хирурги Шуйга понял, что тот готов сдаться. Вряд ли он в самом деле такой уж православнутыйскорей всего, просто боится лишиться практики.
Тут с места поднялся молодой детолюбивый поп, сложил брови домиком и попытался сказать что-то о несопоставимости бренной земной жизни и жизни вечной, даруемой Господом, но теперь Шуйгу было трудно остановитьон уже наговорил лет на десять лагерей, так чего же терять?
Если ты не заткнешься, я тебя без зубов оставлю, коротко бросил он попу.
Но я совсем не это промямлил поп. Я готов взять грех на себя. Как лицо духовное, я имею право
Шуйга не понял, что означает его невнятное бормотание, а вот анестезиолог догадался сразухлопнулся на колени и с непритворным смирением пробормотал:
Благословите, батюшка
Без шутовства, совершенно серьезно Шуйга отшатнулся, в полной мере испытав то, что называют словом «покоробило»: не только по лицу, а по всему телу прошла судорогаот отвращения, от стыда за чужое унижение, от абсурдности, невозможности происходящего Врач стоял на коленях перед мракобесом и просил разрешения спасти своего больного
Мракобес пробормотал себе под нос какое-то заклинание и снисходительно осенил анестезиолога крестным знамением, уверенный, что сотворил доброе волшебство.
Нет, Шуйга оценил подвиг молодого попа, совершенный к тому же ради жизни Десницкого, больные в белой горячке тоже бывают отважными, сражаясь с чертями. Их черти даже натуральней и страшней, они не выдуманы, а даны в субъективных ощущениях. И подвиг смирения анестезиолога, готового упасть на колени перед мракобесом, оценил тожено не лучше ли умереть стоя?
Десницкий просыпался и засыпал снова, молодой поп ушел ночевать в монастырь, и Шуйга, перегнав «козлик» поближе к больнице, прилег на свободную койку.
Ему снился свет в конце тоннеля. Он появился в полной темноте белой звездочкой: поманил, вселил неясную надежду неизвестно на что. Он был похож на музыку, от чистоты которой щемит сердце. И лететь к свету во сне получалось легко, от ощущения полета хотелось смеяться и плакать одновременнодетский восторг перед невесомостью, как на качелях. Белая звездочка приближалась, превращаясь в прямоугольник настежь распахнутой двери, и там, за дверью, пространство заполнял волшебный свет. От счастья в горле встал жесткий ком: не просто светничем не замутненная любовь, чище полупроводникового графита. Окунуться в свет, в любовь! слиться с ним, раствориться в нем, упасть, как в пуховую перину
Упасть. Ощущение невесомостиэто падение, а не полет. Свет впереди разгорался плазменным сгустком с температурой короны в сотни тысяч градусов Кельвина, раствориться в нем ничего не стоило. Тепло коснулось лицапока только тепло: нежное, обманчивое, соблазнительное. И во сне Шуйга никак не мог вычислить, сколько времени пройдет, прежде чем из зоны «горячо» он попадет в зону «смертельно горячо»судорожно пытался посчитать ускорение свободного падения на Солнце (Почему на Солнце? Это была белая звезда), соображал что-то про инфракрасное излучение в безвоздушном пространстве, и с ужасом осознавал, что сосчитать не успеет Мелькнула мысль лечь на орбиту, превратить падение в бесконечное падение, но он понял, что не знает второй космической скорости для Солнца (а тем более для звезды крупней Солнца) и вовсе не хочет растянуть во времени путь от «горячо» до «смертельно горячо». Впрочем, как и обрести вечный кайф на круговой орбите
От невесомости тошнило, «тепло» превращалось в «жарко», в голове мелькали графики функций, все быстрей и быстрей, и Шуйга понимал, что спит, что единственное спасениеэто проснуться, но проснуться не мог
Воскресеньетихий день в больнице, понедельник же начался шумно и очень ранос ярко вспыхнувшей под потолком лампы хирургического белого света и звонкого выкрика заступившей на смену медсестры:
Вассерман кто?
Шуйга продрал глаза и сел на кровати, вытирая вспотевший лоб, сестричка принесла банку под анализ мочи и выбирала, на какую тумбочку ее поставить. Он осмотрелся и осторожно сказал:
ЭтоДесницкий.
Сестричка кивнула и поставила банку на тумбочку брата Павла. Даже после этого Шуйга не придал значения полученной информации, потому что для обитателя резервации фамилия «Вассерман» звучала вполне обыденно. Потребовалось еще минуты три, чтобы окончательно проснуться и вспомнить: он же Белкин! Павлик Белкин! Он же дважды фамилию повторил, и эта госпожа полицейская тоже назвала его Белкиным. В памяти всплыл вдруг голос сестрички из приемного: Павел Аронович Вассерман. Она из свидетельства о рождении это диктовала. Понятно, в православном приюте с фамилией Вассерман жить неудобно, да и не только в приюте, а свидетельство о рождениидокумент, который не переделывают. Через четыре года в паспорт бы Белкиным записали
Значит, Павел Аронович Вассерман. Рыженький мальчик из православного приюта. И когда Шуйга понял, что это означает, он расхохотался. Он смеялся громко, сгибаясь пополам и утирая слезы. «Ты такой же, как мы»! И как Андрей Первозванный! И даже как Иисус Христос! Он смеялся, понимая, что за это их в самом деле убьюттеперь уже обоих.
Брат Павел удивленно распахнул глаза, но снова зажмурился от яркого света. С коротким стоном проснулся Десницкий, уставился на Шуйгунаверное, еще не сообразил, где он и что с ним. Насчет скопца он ведь почти угадал! Шуйга рассмеялся с новой силой, хлюпая носом и размазывая слезы по щекам. Правую, разбитую нагайкой, зажгло нестерпимо, и это слегка отрезвило.
Он хлебнул воды, чтобы немного успокоиться, и, продолжая хихикать, спросил:
Брат Павел, скажи честно, этот архиерей из Петербургаон обрезанный?
Чего? пролепетал попёнок.
Шуйга кашлянул и попытался деликатно объяснить, что это значит.
Я не знаю, серьезно ответил брат Павел. Бледный он был сильно и говорил с трудом. Шуйгу будто током ударило, когда он вспомнил звук, с которым голова мальчишки стукнулась об пол. Смеяться расхотелось.
А чего ж ты тогда сбежал? Чего испугался?
Нос попёнка сморщился, нижняя губа поехала в сторонуон собирался разреветься.
Не вздумай реветь, как умел строго сказал Шуйга. Тебе нельзя.
Нет сомнений, столичный поп сообщил брату Павлу, что тот еврей. Только поначалу Шуйга не понял, что в этом такого страшного, чтобы бежать из монастыря.
На своей койке как-то особенно хрипло застонал Десницкий. И брат Павел, и Шуйга одновременно повернули к нему головы: руки дяди Тора, лежавшие поверх одеяла, сжались в кулаки.
Твари, прошелестел он еле слышно.
И тогда до Шуйги дошло. Вот это когнитивный диссонанс так когнитивный диссонанс! Пожестче деда Мороза, который ест детей: узнать, что ты тот, кого тебя учили ненавидеть. Ведь в самом деле твари!
Пацан ни за что в этом не признается: побоится, что станет противен дядя Тору. Для себя попёнок, возможно, разрешил проблему, дети легко справляются с такими противоречиямипопросту не верят в то, во что верить не хотят. Но он ведь даже подозрений в этом боится, должен бояться Нет, он не признается. В голову совершенно не к месту лез Изя Шниперсон
Сказать, что ли, что он, Шуйга, тоже еврей? Дети, конечно, чувствуют ложь, но соврать Шуйга умелникакой полиграф не подкопается (и никакой Афраний). Только вряд ли это парня успокоит, он лишь сильней испугается: кругом одни евреи, хотят окрутить православного мальчика
Сказать, что дядя Тор женат на еврейке? Десницкий вообще-то был женат на родной сестре Шуйги, но Павлик-то об этом знать не мог И Шуйга уже открыл рот, но дядя Тор его опередил.
Брат Павел, этот архиерей Ему было тяжело говорить. Верней, вдыхать так глубоко, чтобы сказать сколько-нибудь длинную фразу. Он сказал, что в Петербурге сделает тебя настоящим евреем?
Попёнок опять едва не разревелся, замотал головой, отчего немедленно позеленелвот ведь два сапога пара! и пропищал жалко и неубедительно:
Я не еврей! Честное слово, я не еврей
Десницкий ничего не ответил, лишь сжал губы и глянул на попёнка со значением. Что уж такого он вложил в свой взгляд, Шуйга так и не понял, но брат Павел успокоился вдруг. Умиротворился. Будто дядя Тор доказал (!), что ему все равно, да так убедительно, что пацан поверил.
А ведь умен! Чертовски умен! Десницкий, конечно. Не побежал бы попёнок из приюта, если бы переезд в Петербург ему ничем не угрожал. И если дядя Тор просчитал верно, то в самом деле, быть «ненастоящим» евреем гораздо лучше, чем стать «настоящим». В картине мира православного мальчика
Десницкий посмотрел на Шуйгу виновато и просительнонаверное, стеснялся, что сам не может вести полноценный допрос. Нет, ну не успел с того света выбраться, и туда жестроить свои конспирологические теории.
Так что, брат Павел? подхватил Шуйга. Дядя Тор прав?
Брат Павел взглядом поискал одобрения Десницкого, нашел, сглотнул и ответил:
Он сказал, что я стану истинным иудеем. Истинным!
Ты поэтому убежал? решил уточнить Шуйга. Не хотел становиться истинным иудеем?
Брат Павел кивнул и продолжил с бо́льшим жаромнаверное, давно хотел с кем-нибудь поделиться своими непростыми переживаниями:
Он сказал, истинным иудеем, как апостол Андрей Ну разве же апостол может быть евреем?!
Шуйга закатил глаза И чему их только учат на Законе Божьем? Больше двух очков по этому предмету брат Павел очевидно не заслуживал. Шуйга был уверен, что увидит в глазах Десницкого стандартное «Это не смешно». Однако лицо дяди Тора исказила кривая улыбка, тело тряхнуло сначала от смеха, а потом от кашля, и хотя Десницкий терпел боль стоически, все равно было видно, что она зашкалила. Вот в кои веки раз человеку стало смешнои на́ тебе!
Он сказал, что я из семени апостолов с горечью продолжал двоечник. Потому что узрел предназначение И еще о Иерусалимском соборе говорил, о том, как надо поступать с язычниками, которые хотят в христиане. Ну, что им необязательно шаба́ш делать и это как его брит какой-то
Шуйга пропустил эту дребедень мимо ушейиспугался за Десницкого. Но тот выговорил совершенно бесцветным голосом:
Наверное, шаббат соблюдать?
И заповедь «брит-мила», раздался едкий и странно знакомый голос от приоткрытой двери.
Шуйга оглянулся и привстал, прикрывая беспомощного Десницкого, в палату деловито зашел Афраний. Не то чтобы совсем не было страшно Мелькнула в голове быстрая мысль: три выстрелаи все. И никаких проблем.
Но, видно, власть столичного архиерея не простиралась столь широко, чтобы его вассалы могли стрелять средь бела дня в общественных местах, позволялось им только потихоньку пырять людей ножами. Шуйга на всякий случай выпрямился и приготовился к сопротивлению.
Афраний с шумом подвинул к себе стул, стоявший у кровати брата Павла, и сел лицом ко всем троим. На приличном довольно расстоянии
Это вторая по счету заповедь Торы из шестисот тринадцати. Обрезание в знак союза народа Израиля со Всевышним. Я надеюсь, вы взрослые люди и вам не надо объяснять, что религиозный фанатизм любого толка у нас преследуется по закону?
Пришел откреститься от фанатика-архиерея? Из семени апостолов
Кроме православного, разумеется? осклабился Шуйга, совсем осмелев.
Церковь не приемлет фанатизма и в православии. Но речь не о православии, а об иудейской секте. Надеюсь, это понятно, последние слова Афраний произнес многозначительно.
Простите, у вас весь Синод состоит в иудейской секте? хрюкнул Шуйгаот собственной смелости у него мороз прошел по коже.
Нет, глаза Афрания работали только на вход. Даже если он и счел эти слова неуместной дерзостью, то ничем этого не выдал. И, как всегда, обратился к Десницкому:
Человек, ударивший вас ножом, арестован. Он утверждает, что сделал это из хулиганских побуждений: хотел совершить святотатство, пролить кровь в храме. На вас выбор пал случайно. Его опознали более десяти свидетелей, так что ваши показанияпустая формальность, к тому же вы его не видели.
Я его видел! встрял Шуйга.
Афраний не удостоил его даже взглядом.
На допрос Павлика органы опеки не дали согласия, по рекомендации врачей. Думаю, сказанного вполне достаточно, чтобы проявить благоразумие. Да, и о стоимости лечения можете не беспокоиться: монастырь берет на себя все расходы.
Проявляй они благоразумие или не проявляйпонятно, чем это закончится. Председатель синодального учреждениячлен иудейской секты? Этот скандал недели две будут смаковать все западные СМИ! А впрочем доказательств-то никаких Западные СМИ и без Шуйги с Десницким сочиняют немало сказок об РПЦ, одной большеодной меньше, разницы нет. Ну, поглумятся блогеры-эмигранты, ну помусолят этот анекдот по резервациям Собака лаеткараван идет.
Тогда за каким лешим этот Афраний приперся? Чего испугался? Что ему надо? Не всерьез же он думает, что покрытые расходыэто искупление
Афраний тем временем посмотрел на Десницкого как-то особенно пристально.
Подумайте, чем может обернуться обнародование полученной вами информации. Хорошо подумайте.
На миг показалось, что его глаза сработали на выход Впрочем, Шуйга мог и ошибиться, ведь взгляд предназначался дяде Тору.
Не успел Афраний убраться вон, как в палату впорхнула сестричка с разложенными на подушечке шприцами, и на передний план вышла новая напасть: тезка апостола Павла боялся уколов.
Вместо молодого детолюбивого попа из монастыря к Павлику прислали монаха постарше и покрепче в вере. Тот исполнял послушание молча, равнодушно, но старательно. И косился на Десницкого как на жабу. Обсуждать сложившееся положение в его присутствии было неловко.
После укола Десницкий немного воспрянул (видно, ему вкололи что-то, облегчившее дыхание), хотя завтракать отказалсяего тошнило. Пшенную кашу на воде с голодухи радостно уплел Шуйга.
Задумчивость Десницкого он списал на его плохое самочувствие. Но когда вслед за монахом понес грязную тарелку на раздачу, заметил на лестничной площадке между этажей ничем не примечательного человека, которому едва заметно кивнул монах. Городок маленькийвозможно, они были просто знакомыми. Но про этого ничем не примечательного человека почему-то хотелось сказать «в штатском». Вот не в мирском, а именно в штатском.
На обратном пути Шуйга обогнал монаха, походя прихватив с сестринского поста газетыпочитать от скуки.
Одна оказалась весьма примечательной, называлась «Православный набат» и издавалась столичной Черной сотней с благословения трех митрополитов. Пробежав глазами первую страницу, Шуйга мгновенно придумал газете рекламный слоган: «Если в кране нет воды». Он полностью отражал ее содержание, а состояла газета из шестнадцати полос. От былых традиций черносотенцев почти ничего не осталось, о монархии уже забыли, православие поминали всуе как национальный признак, в остальном же газета полностью соответствовала идеям национал-социализма. Местный черносотенный Союз имени Михаила Архангела там поминался добрым словом. И вот тут-то Шуйга радостно потер руки
После завтрака брата Павла повезли на обследование и, понятно, монах отправился с ним, а воспрянувший Десницкий тут же спросил:
Слушай, я тут подумал Может быть, удастся доказать, что Павлик не православный?
Шуйга не понял вопроса.