Глядите. А ты не слыхалая тебе кричал!
Винклер прервал разговор и, заглянув в корзину, почти пренебрежительно сказал.
А я думалбелые.
Белые, обиделся Локшин, где вы их найдете. Масляк не хуже.
Конечносогласился ВинклерЯ согласен с Ольгой Эдуардовной, что даже эти грибы, он указал на огромный огненный мухомор, высунувший шляпку из Ольгиной корзинки, не хуже вот этих
Винклер нагнулся, приподнял тяжелый кузовок и вывалил на землю десятка два коричнеголовых крепышей. Здесь были подосиновики, подберезовики и приземистые увальниборовики. Локшин взглянул на вырванные с землей ножки грибов и, стараясь скрыть раздражение, полушутливо сказал.
Что за хищная манера вырывать грибы с корнем.
Какие вегетарианские наклонности, заметила Ольгане все ли равно.
Этим вы портите грибницу.
Охота тебе в такую жару лекции читать, оборвала его Ольга. Локшин умолк, взглянул на ее вдруг заскучавшее лицо, на упорно молчавшего Винклера и почувствовал себя лишним. В последнее время всегда выходило так, что они были втроем или вместе с утра шли за грибами, или Винклер попадался им на прогулке, или случайно но минута в минуту, они встречались в курзале.
Пойдемте, вопросительно сказала Ольга.
В нескольких шагах от поляны, огибая выдвинувшиеся упрямыми уступами столетние сосны, тянулась изъезженная, в крутых песчаных ухабах лесная дорога. Ольга шла впереди, задумчиво ломая хрупкую шляпку мухомора, Локшин понуро шел позади, тяжелая корзинка неприятно отдавливала руку, и день, начавшийся чудесной звонкой зарей, казался тусклым и душным.
Солнце, уже низкое, уже покрасневшее, приблизилось к флюгеру резной в башенках дачи. За решетчатым высоким забором потемневшие клумбы изнемогали под тяжестью пышных, словно выдавленных из бархатистой парчи георгин. Терпкий и сладкий запах табаку остановил Ольгу.
Жаль что у нас на даче нет цветов, сказала она.
За забором, за клумбами за тщательно расчищенными желтыми дорожками оранжевым шаром пылал под отдернутой парусиной террасы кипящий самовар. Чуть-чуть лиловеющая скатерть, ваза с фруктами, лысый человек в мягкой рубашке, полная дама в цветастом капоте, несколько подростков и приехавший из города гость с соломенной шляпой, принужденно прижатой к груди, от всего этого веяло соблазнительным дачным уютом.
В запахе табака, вкрадчиво сказал Винклересть что-то напоминающее запах моря. Впрочемон внезапно отшвырнул корзинку, я сейчас.
Уверенно подойдя к забору, он слегка присел и, сделав кошачий прыжок, ловко уцепился за край утыканной гвоздями ограды.
Артур вы с ума сошли, крикнула Ольга.
Винклер предостерегающе приложил пялец к губам, перескочил не зацепившись за гвозди забор и крадущейся походкой пробирался к увенчанной шаром клумбе.
Он сумасшедшийтам собака
Флегматичный дог лениво уложив крутую голову на длинные лапы вытянул на песке тигровое поджарое туловище. Винклер быстро приближался к клумбе. Дог поднял голову, настороженно присел и сделал угрожающее движение.
Смотри! испуганно сказал Локшин.
Ольга подбежала к забору и молча приникла к решетке. Винклер, словно не замечая собаки, шел прямо на нее, и в тот момент, когда Локшин решил, что напружинившийся, сразу налившийся мускулами дог бросится на дерзкого налетчика, собака неожиданно взмахнула прямым сильным хвостом, ткнулась мордой в колени Винклера и тотчас же отойдя в сторону, спокойно улеглась на песок.
Простите мне мальчишескую выходку, как ни в чем не бывало, сказал Винклер, подавая Ольге цветы, я давно не озорничал.
Люди на террасе по-прежнему пили чай, вежливый гость положил шляпу на стол, пылающий шар самовара раздвоился и рассыпался синеватыми брызгами, собака, уныло зевнув, вплотную подошла к забору и оттуда умными, густыми, как чернослив, глазами смотрела на Винклера.
Мне ведь такие штуки не впервые, словно оправдываясь, объяснял Винклер. Локшин заметил в глазах Ольги смотревшей на Винклера такое же выражение как в глазах прижавшего влажную морду к решетке и не отрываясь следившего за Винклером дога. В свое время мы проделывали не такие номера. Ведь я был беспризорным
О своем прошлом Винклер никогда не рассказывал. Локшин с удивлением узнал, что этот безукоризненный джентльмен несколько раз бежал из детских домов и приютов для дефективных, исколесил всю страну, путешествуя на буферах и подножках и в свое время оказывал способности к карманным кражам не меньшие, чем впоследствии к точным наукам.
Из меня мог выйти первоклассный ширмач, хвастливо сказал Винклер. Я думаю, что все-таки лучше быть хорошим ширмачом, чем посредственным инженером.
Около дачи Загородного Винклер откланялся, заботливо приколов подаренный Ольгой измятый цветок и скрылся в лесу.
Когда они остались вдвоем, поток обидных и жестоких слов обрушился на Ольгу.
Зачем она увезла его на дачу. Ради нее он бросил все, ради нее в решающий момент оставил поднятое им дело, как мальчишка таскается с ней за грибами, неужели этот отъезд нужен был ей для того, чтобы издеваться над ним, дразнить его Винклером.
Ольга с деланным спокойствием выслушала его и безразличным тоном ответила:
Если тебе здесь неприятноможешь ехать в город.
И, чуть переменив интонацию, прибавила:
Теперь мы можем вернуться в город. Ты, кажется, уже отдохнул.
Глава восьмаяВзрыв
Константин Степанович выколотил трубку и начал заботливо заклеивать бумажками треснувшую пенку.
Нужны срочные меры. Ты старый партиец, член цека, настаивал Локшин, надо прекратить травлю.
А зачем? флегматично спросил Сибиряков, продолжая возиться над трубкой. И откинувшись на спинку кресла, то прячась, то вновь выплывая из сизого табачного дыма, начал рассказывать длинный никакого отношения к разговору не имеющий эпизод из французской революции.
Я не могу в таких условиях работать, прервал его Локшин. Я отказываюсь.
Что ж, спокойно ответил Сибиряков, дело хозяйское Да чего ты раскис, не понимаю, уже раздраженно добавил он, не может же все идти как по маслу.
Выйдя из кабинета. Локшин в коридоре встретил Кизякина.
А я к Константину Степановичу.
А что? с тревогой спросил Локшин.
Да так, кое-какие дела
Уклончивость Кизякина поразила Локшина не меньше, чем сухость Сибирякова. Что произошло? Почему на даче его не раз и не два беспокоили работники комитета, то он видел ожидающего его Лопухина, то приезжал с бумагами Паша, без него они не могли обойтись, а теперь когда он приехал, оказывается, что он ни кому не нужен, что он может спокойно не являться в комитет, не думать о делах, все делается без него и помимо него, никто не считает своим долгом даже осведомлять его о работе.
Позвонив Ольге и не застав ее дома, он решил поехать на завод «Вите-гляс».
В мерцающей сетке дождя крутые стены завода неприветливо встретили его. Обычно переливающиеся в волнах дрожащего света цехи окутывала хмурая одурь. И на станках и на обычно сверкающих дисках приборов, и на лицах рабочих лежала печать уныния и недовольства.
В заводоуправлении было сонно. Вялый конторщик, безразлично вертя в руках пресс-папье, нехотя выслушивал настойчивую горячую речь черноусого сухощавого человека в резиновой, пузырем надувшейся прозодежде. Человек этот, заметив вошедшего Локшина, бросил на него враждебный взгляд и, прекратив разговор, боком пробрался к двери.
Рабкор, иронически кивнул вслед ушедшему черноусому человеку конторщик. Что поделаешь, действительно требуется ремонт, он прав, но где мы возьмем деньги. Ведь ремонт сметой не предусмотрен.
Разве дополнительное ассигнование до сих пор не получено? удивился Локшин.
Со дня на день обещают.
Локшин беспомощно толкнулся в запертую дверь кабинета директора завода, прошел опустевшими на время обеденного перерыва цехами и, отпустив автомобиль, медленно побрел по лоснящемуся от дождя шоссе Энтузиастов. Он миновал окруженные просторными палисадниками семиэтажные, словно сложенные из стеклянных, обрамленных бетоном кубиков дома, рассеянно остановился у витрины универмага, заглянул во двор первого в СССР круглого, вращающегося на оси дома отдыха металлистов, задумчиво поглядел на копошащихся у вновь строящегося дома рабочих и вдруг инстинктивно поднял голову.
За забором постройки слышался неясный. но тревожный шум. С пугающим звоном и визгом пролетели пожарные автомобили.
Горит где-то, сказал один из рабочих, бросил лопату и, облегченно вздохнув, начал свертывать папиросу.
Из-за крыш в рыхлое пасмурное небо гигантским винтом впивался столб черного дыма.
Завод, подумал Локшин. Но ведь я был там только сейчас
По шоссе бежали радостные, возбужденные неожиданным событием мальчишки. Прихрамывая, ковылял старик в жестяных очках, бежали женщины, на ходу пристегивая портупею, тяжелыми сапогами топал встрепанный, милиционер.
Где горит? спросил Локшин, поравнявшись с хромым стариком.
Где же, как не на Витой Грязи, словно удивляясь неуместному вопросу, ответил старик и злорадно прибавил:давно бы так окаянных
Коричневый от грязи мальчуган впопыхах наскочил на Лакшина и чуть не сбил его с ног. Локшин нагнулся за оброненной шляпой, а когда поднялся, старика уже не было: по шоссе, расталкивая все густевшую толпу, неслись автомобили с людьми в военной форме.
Я ведь только там был. Как дико
Сильный, похожий на орудийный салют удар прервал его размышления. Локшин отчетливо увидел, как, внезапно расколовшись на десятки частей, массивная витрина универмага выскользнула из бетонной рамы и звонким дождем обрушилась на тротуар.
Взорвались! радостно крикнул один аз бегущих, сейчас еще будет.
Черный дым за крышами внезапно раздвоился, багровый огненный столб отделился от него, уродливой дутой вытянулся в зардевшем небе и кометой вздернулся кверху. Придерживая срывающуюся от ветра шляпу, чувствуя тяжелые удары заколотившегося сердца. Локшин, обгоняя мальчишек, побежал к месту пожара.
Завод был оцеплен.
Нельзя, гражданин. Нельзя.
ЯЛокшин
А кто бы то ни былонам все равно.
Порывшись в карманах, Локшин с трудом отыскал постоянный пропуск и после недолгих переговоров проник за ворота.
Ничего особенного Обыкновенное несчастье, чужим голосом сказал встретившийся на пути директор завода. Небритая в рыжей щетине челюсть его дрожала. Ничего особенного, повторил он, но есть жертвы
Горел крайний, отделенный от остальных корпусов цех. Рядом дымились развороченные стены заводского склада.
Гражданин, не мешайте, отойдите в сторонку, сердито прикрикнул на Локшина пожарный и больно задел его тяжелой шлангой. Дым из черного становился серым, оранжевые языки пламени, внезапно укоротившись, беспомощно заметались под обгорелыми стропилами, пламя, сдаваясь, шипело под мощным напором воды.
По ту сторону склада, где был вплотную примыкавший к стене домик заводоуправления, валялись вывороченные, исковерканные рамы, огромным уродливым листом свисало железо разломанной крыши, беспомощно мокли обломки мебели и измятые листы бумаг.
Кое-как Локшин добрался до входа. В груде разодранных регистраторов, расщепленных стульев, обрывков материи он с пугающей четкостью увидел белый с черной рваной каемкой оторванный палец. Омерзительный, пронизывающий насквозь страх овладел им, и с тошнотой, подступающей к горлу, он выскочил во двор. По двору равнодушные санитары медленно волочили на носилках что-то темное, покрытое нечистым брезентом. Из-под брезента, свешиваясь с носилок, падала изуродованная голова. В сознании Локшина встало лицо черноусого рабкора.
Если бы еще полчасаи меня
Локшин ощутил острую невольную радость и сейчас же устыдился. На чьей совести изуродованный черноусый монтер и разорванный взрывом конторщик? Кто виноват?
Он снова вспомнил сиротливый палец, белеющий на рваной папке обрызганного кровью регистратора и почувствовал себя величайшим преступником.
Глава девятаяКонец карьеры
Саня!
Услышав знакомый голос, Локшин вздрогнул и, не обращая внимания на предостерегающие жесты конвоира, бросился к выходу. Перед ним заплаканная, волнованная, с сияющими от боли и радости глазами, стояла Женя.
Я так счастлива, так счастлива!.. Мне говорили, что тебя
Только много позже Локшин понял, что хотела сказать ему Женя. Легенды, ходившие по городу об арестах в комитете по диефикации, о раскрытии вредительской организации, породили слухи о том, что и Локшин и Лопухин и, кажется, Андрей Михайлович расстреляны.
Я ищу тебя по всей Москве Значит неправда Но почему и газетах
Газеты по обыкновению раздувают дело, ответил Локшин, они рады были бы, если бы меня расстреляли.
Ониэто были Буглай-Бугаевский, лиловый старикашка, Миловидов и даже, может быть, Сибиряков, который не мог вовремя поддержать его, Локшина.
Свидание с Женей было полной неожиданностью для Локшина. Он знал, что подследственным свидания не разрешают, но если кто и мог прийти к ному, то, может быть, Кизякин, может быть, Ольга, но никак не Женя. Но как раз именно перед Женей он мог высказать откровенно все, что наболело за последнее время.
Они спят и видят меня конченым человеком. Ты пойми, какие они мерзавцы
И, захлебываясь от возмущения и обиды, он начал рассказывать Жене о травле, об охлаждении Сибирякова, о двойственном поведении Кизякина, о взрыве на заводе, об аресте.
Меня обвиняют бог знает в чем. И бездействие, и вредительство, и попустительство А кто виноват? Кто не отпускал денег на ремонт? Я?..
Надо было в течение короткого пятиминутного свидания рассказать все. И о похоронах убитых во время взрыва рабочих, об унизительном чувстве страха, смущения и растерянности, которые он испытывал тогда, о том, как какая-то старуха, по-видимому, родственница одного из убитых при взрыве подошла к нему и прямо в лицо сказала: «Ты убийца»; и о неожиданном для него аресте Лопухина и вслед за ним целого ряда видных работников комитета и его комиссий, о том, как его самого вызвали к следователютоварищу Клаасу, как следователь после короткого разговора, после нескольких бессмысленных и не относящихся к делу вопросов сказал ему:
Пожалуй, вам придется некоторое время побыть у нас.
Надо было рассказать о том, что он не виноват ни в чем, что происки его многочисленных врагов останутся без результата, что дело его не погибнет и что он сам, наконец
Ты напрасно так беспокоишься, сказал он Жене, со мной ничего не может случиться
Замучили тебя, таким тоном, каким разговаривают с детьми, ответила Женя и нерешительно погладила его рукав. Эта осторожная ласка тронула Лакшина.
Если бы они хоть обвинение мне предъявили, дрогнувшим голосом сказал он.
Конвойный нетерпеливым движением дал знать, что свидание кончилось.
Только на двенадцатый день после ареста Лакшина снова вызвали к следователю.
Он снова, как и в первый раз долго шел, на этот раз сопровождаемый конвоиром, по длинному коридору, снова прочел на эмалированной дощечке кабинета наспех наклеенный листок, на котором было написано: «следователь по особо важным делам Т. Клаас», безусый молодой человек, как и тогда, пригласил его сесть.
Но на этот раз допрос продолжался два часа.
Следователь, подробно ознакомившись с делом, задавал Локшину десятки вопросов, настойчиво расспрашивал о множестве не относящихся к делу мелочей, копался в подробностях.
Какое отношение имеете вы к гражданке Редлих? спросил он.
Я думаю, покраснев, ответил Локшин, что к делу это никакого отношения не имеет.
Вы уверены? переспросил его следователь, но больше уже к этому вопросу не возвращался.
По мере того, как шел допрос, Локшин все больше и больше убеждался, что против него никаких материалов не имеется, самый арестрезультат недоразумения.
Во время отпуска вы подписывали какие-либо бумаги, исходящие из комитета?
Иногда присылали бумаги на дачу.
Вы помните содержание этих бумаг?
Конечно. Я не подписывал ни одной бумаги не читая.
Значит, вы признаете, что не приняли мер к предотвращению взрыва на заводе «Вите-гляс» и накануне самого взрыва подтвердили что ремонт не нужен
Я подтвердил, что ремонт не нужен? Наоборот
Вы говорите ехидно сказал следователь и извлек из папки бумажку с бланком общества, на которой черным по белому стояло: