Сибиряков. Зам Сибиряков заинтересовался моей идеей!
На Театральной площади в изрытом растерзанном сквере, где через полгода должна была вырасти станция метрополитена, гигантской уродливой птицей высился экскаватор. Локшин взглянул на вздыбленную застывшую стрелу землечерпалки.
Какая нелепость! Выписывают из-за границы и не умеют использовать. А ведь сколько стоит такая машина? Тысяч сорок? Шестьдесят? И восемь часов в сутки стоит без дела. Стало-быть, в годдве тысячи девятьсот двадцать часов
С легкостью умножая и складывая в уме многозначные числа, Локшин пробовал перевести эти часы в деньги, вычислил процент с капитала за непроизводительно истраченное время, высчитал общую сумму убытков и ужаснулся ее размерам.
А ведь если Сибиряков не пошутил
Высмеянная толькочто идея победила.
Она осуществляется! Ученые инженеры, биологи, врачи, экономисты заняты разработкой проектов. Ночная работа вводится повсюду. Ночной свет обезвреживается. Искусственные солнца почти дневным светом заливают площади, улицы, целые районы Ни на минуты не останавливаясь, движутся автомобили, трамваи, поезда, подземки.
Который час?
Три часа ночи.
«Ночная Москва»! Только что вышла! Газета «Ночная Москва», надрываются газетчики. Диефикация Урала
Пятилетка выполнена в два года. Следующая пятилеткав один год. За короткий срок выброшены на свалку старые машины. Строятся гигантские заводы с новым оборудованием. В Москве четыре с половиной миллиона жителей. Звенигород, Подольск, Раменскоеокраины Москвы. Через Волго-Донской канал, через Волгу, Оку и Москва-реку к Устьинскому мосту подходят английские пароходы
Зубовская площадь. Локшин поднялся на третий этаж и позвонил. В глазах его все еще стояла залитая ночными солнцами Москва.
Дверь не открывали. Локшин позвонил снова: звонок, очевидно, не работал. Он начал стучать, сначала осторожно костяшками пальцев, выбивая дробь по филенке, потом решительно кулаком, затем ожесточённо ногой.
Кто там? ТыСаша? недовольно спросил женский голос.
Локшин сбросил пальто и торопливо рассказывал:
Женя! Какой успех! Заинтересовался Сибиряков. Приглашал к себе.
Какой Сибиряков? Что? сонно переспросила Женя и недовольно отвернулась.
Да ты погоди Я расскажу
Завтра расскажешь!..
Локшин посмотрел на красный сатин ратного одеяла, вздувшегося на недовольной спине жены, перевел взгляд на просыхающую на калорифере кофту и безнадёжно умолк.
Глава четвертаяСчетовод Оргметалла
Бесшумно распахнувшиеся створки дверей пропустили сначала огромный поднос, затем показались обшитые кожей валенки, потом неподвижное высокомерное лицо с очень маленьким лбом и лоснящимися волосами.
Вахрамеева чаю! громко повторил Петухов и быстро захлопнул крышку бюро.
Грохот делового дня сотрясал зеркальные стекла, легким дребезжаньем отдавался в оконной раме и падал вниз, смешиваясь с ревом и фырканьем автобусов, со звонками трамваев, наполнявших озабоченную Мясницкую.
Через открытую форточку, вероятно, с бульваров пахнуло московской весной.
Петухову чаю захотелось, значит час! высоким фальцетом сказал, подымая плешивую голову от книг приказов, маленький делопроизводитель Паша.
Вахрамеева неторопливо подошла к бухгалтерскому столу, выбрала стакан с самым крепким чаем и бережно поставила его рядом с малахитовым пресс-папье на безукоризненно розовую пропускную бумагу, потом подала чай помощнику бухгалтера, отнесла стакан скучающему за решеткой кассиру, с достоинством поставила чай на стол Петухова и, протянув поднос с единственным оставшимся стаканом Локшину, сказала:
Берите!
Локшин отодвинул в сторону ящик: в нем, образуя неровные пирамидки, стояли переложенные разноцветными указателями карточки.
Локшину чаю можно не давать, сказал Паша.
Правильно, не давать, добродушно поддержал бухгалтер и, вынув из ящика завернутый в клетчатую бумагу сверток, извлёк намазанные кетовой икрой бутерброды.
Я думаю, Андрей Михайлович, подобострастно сказал Петухов, Локшин может ночью чай пить. Ведь он как егодиефикатор.
Не диефикатор, с серьезным лицом возразил Паша, в дурофикатор.
Дурофикатор? как-будто бы не расслышав, переспросил Петухов. Это от какого же слова?
От слова Локшин! визгливо выкрикнул Паша и захохотал.
Уши Локшина из красных сделались коричневыми, он нервно хлебнул чаю, поперхнулся и, окончательно рассердившись, быстро поднялся и направился к двери.
Локшин, окрикнул его Андрей Михайлович, бросьте обижаться. Ведь мы же шутим. Мы все прекрасно понимаем, что вашей идее принадлежит грандиозное будущее.
Петухов, наклонившись к уху Паши, вполголоса, но так, чтобы все слышали, добавил:
Вчера из политбюро звонили. Нельзя ли, говорят, Александра Сергеича к телефону
Американцы, подхватил Паша, тоже очень интересуются. Хотят на эту финтифлюкацию концессию заполучить. Вчера, представьте себе
Поощренный всеобщим вниманием Паша встал и начал изображать в лицах:
Сижу это я вчера в одном месте. Ну сами понимаем, в каком. Где все дипломаты собираются. Ну, словом, в пивной сижу. На Петровке И вот подходит ко мне этот самый, ну, как его Американский заводчик. Ну да, подходит ко мне Генрих Форд и говорит: «Братишка, вы, говорит, Александра Сергеича знаете?.. А нельзя ли через вас ему чек передать?» Ей богу! визгливо закричал Паша, не вру! Вынимает чековую книжку
Товарищ Лопухин, громко прошептал Петухов. Паша сразу умолк и раскрыл первую попавшуюся под руку папку. Небрежно поздоровавшись с Андреем Михайловичем, едва кивнув Паше и Петухову и вовсе не посмотрев на Локшина Лопухин прошел в кабинет.
Андрей Михайлович, от двери бросил он, ведомость приготовили?
Как же, как же, почтительно ответил бухгалтер, еще вчера. И собрав бумаги бросился в кабинет Лопухина.
Когда, наконец, ты кончишь эти шутки, яростно прошептал Локшин обращаясь к ПашеЯ
Пойди к Лопухину и пожалуйся. Пойди, ответил Паша и взял Локшина за рукав.
Отстань, злобно выкрикнул Локшин, отталкивая Пашу.
Товарищи, предостерегающе остановил начавшуюся было ссору Андрей Михайлович, выходя из кабинета, шутки шутками, но
Бухгалтерия углубилась в работу.
Вахрамеева взяла со стола недопитый стакан Локшина, убрала крошки со стола бухгалтера и вышла, недовольно хлопнув дверью. За окном пронзительно запела сирена скорой помощи рассыпался звон трамвая и совершенно отчетливо донесся надрывный голос газетчика Локшин сумрачно вернулся к столу и углубился в работу.
Сто тридцать четыре рубля восемьдесят три копейки. Двести пятнадцать, подсчитывал Локшин и вдруг неожиданно для себя ошибся в счете.
Ошибка эта удивила и огорчила его.
Он любил счет, он любил цифры, он любил вычисления. Еще гимназистом он не пропускал ни одной вывески, торопливо не подсчитав количество букв. Не понимая зачем, он вдруг на улице, подняв булыжник методически катил его по тротуару, стараясь подсчитать, сколько раз обернется камень, пока докатится до фонаря. На уроках он удивлял товарищей и учителей способностью легко, не задумываясь, без помощи карандаша и бумаги производить самые сложные вычисления, и потому ошибка в счете подействовала на него так как не действовали ни постоянные насмешки маленького Паши, ни уничтожающая речь вертлявого оратора на вчерашнем диспуте. Он растерянно отложил карточки и стал раскладывать по папкам уже записанные ордера. Вахрамеева с шумом открыла дверь и, прошлепав к бухгалтерскому столу, подала Андрею Михайловичу газету.
Что новенького, с фамильярной почтительностью спросил Паша и. хихикнув добавил, о Локшине не пишут?
Андрей Михайлович внимательно прочел объявления. пробежал бюллетень погоды и перевернув страницу, удивленно откинулся на кресло:
Паша, почти взволнованно сказал он, а ведь и правда пишут.
О чем?
О Локшине пишут
Локшин со злобой отбросил папку с документами.
Неужели вам не надоело. Работать мешаете
Честное слово пишут, серьезно ответил бухгалтер, вот глядите.
«В числе выступавших, вслух прочел он, следует отметить некоего Локшина». Что? Видите?
Бухгалтер сделал укоризненный жест в сторону Паши.
«Он предложил очень своеобразный, хотя и невыполнимый проект. Сущность проектаполное уничтожение ночи».
Финтифлюкация, горестным тоном вставил Паша, и его лысая голова недоуменно поникла.
Слушайте, продолжал бухгалтер. «уничтожение ночи и непрерывная работа всего промышленного и государственного аппарата. Нельзя не сознаться, что при всей путанице проекта в нем есть несомненное зерно истины»
Зерно истины, многозначительно повторил бухгалтер.
Разрешите мне, взволнованно сказал Локшин.
Бухгалтер услужливо протянул ему газету. Влажная от краски она трепетала, в пальцах Локшина, и ему казалось, что от нескольких набранных сбитым петитом строк, затерявшихся между объявлением мюзик-холла и письмом в редакцию исходит теплая волна бодрости, подъёма и уверенности в себе.
Глава пятаяБольшая Дмитровка, 20
Локшин нерешительно прикоснулся к звонку.
Может быть уйти?
Он отошел от двери. Лестницы глубоким узким колодцем проваливались в темноту. За дверьюгрузные, уверенные шаги.
Нет, уже поздно.
Дверь распахнулась.
Входите, входите Что же вы
В одной руке Сибиряков держал чайник, в другой бутылочку с бензином.
Раздевайтесь где-нибудь здесь и вешайте пальто.
На голых стенах прихожей ничто не напоминало о вешалках.
Кладите вот сюда на чемодан. Пройдите в комнату Впрочем, нет, оставайтесь здесь, мне нужно, вы извините, воду вскипятить. А пока потолкуем.
В прихожей на ломберном столике рядом с мутным закопченным зеркалом, сапожной щеткой и сильно заношенной заграничной шляпой умещался примус. Сибиряков осторожно налил бензину, зажег спичку.
Рассказывайте, рассказывайте Да вы садитесь, вон там в углу табуретка.
Сибиряков бросил примус и пошел за табуреткой.
Бензин выгорел, не выдержал Локшин.
Вечно я забываю.
Сибиряков снова зажег бензин и продолжал:
Удивительное дело, до чего мозгов у людей не хватает, а еще диспут устраивают. Взять хоть бы этого, что после вас говорил, Миловидов
Я его совсем не знаю
Узнаете
Сибиряков презрительно махнул рукой.
Профработник один. В московской областном совете работает. Он у них там в роде скептика, и притом бывший меньшевик
При слове «меньшевик» лицо Сибирякова выразило явное недовольство, Но, неожиданно заключил он, мне этот Миловидов признаться, правится. Дурак, а в общем неглупый парень. Потешно на него посмотреть. Я и на сегодня его пригласил, пусть поязвит, а мы
Он остановился, энергично накачал примус.
Горит, гадина. Рассказывайте, рассказывайте, продолжал он, ставя на примус довольно таки помятый и законченный чайник, ведь это очень интересно. Как это вы называетедеефикация?
Диефикация, осторожно поправил Локшин.
Я зна-аю От корнядеять. Значитдействовать.
Диесдень. вторично поправил Локшин.
Зна-аю. А по-моему все-таки лучшеубедительнее. Впрочем, о названии мы спорить не будем. Главное, идея здоровая. Я сам признаться, не раз об этом задумывался. А вы не смущайтесь что смеются. всегда так. Вот у меня приятель один былзанятный такой мужик, тоже все изобретал, двенадцать лет мучился, а теперь..
Что сталось с занятным мужиком Сибиряков не успел сказать. Со свистом, фырканьем и брюзжаньем закипел чайник Сибиряков достал из корзинки яйца, опустил их в кипящую воду и прихлопнул крышечку.
Говорите, говорите, я вас слушаю
Поверите ли Константин Степанович, начал было Локшин, я
Да ничего, ничего обойдется, перебил его Сибиряков, вот увидите. Я сегодня разную публику пригласил. У меня даже академик одни будет. Мировая величина. О Загородном слышали?
Локшин хотел сказать, что знает о Загородном, но Сибиряков не слушал: видимо, его вовсе не интересовали ответы собеседника.
А теперь можно и в комнату, сказал он, снимая с примуса чайник.
Комната эта, по-видимому, служила Сибирякову кабинетом. Локшин заметил некрашеные полки, никак не вяжущийся с ними массивный, кожаный, с высокой из резного дуба спинкой диван, очень большой письменный стол и на стене японскую винтовку.
Наверное, он за письменным столом обедает
Над дверью глухо задребезжал звонок. Константин Степанович неторопливо пошёл к двери.
Адиефикатор! еще с порога приветственно, подбрасывая рукой невидимый мяч, заговорил Миловидов, вы, конечно, обиделись тогда на диспуте. Скажите, обиделись?
Помилуйте, смутился Локшин.
А что я говорил? То же самое! продолжал Миловидов, то ловя, то швыряя, то подбрасывая невидимые мячи своими верткими пальцами, я же и говорил, что нельзя ставить таких дурацких докладов. Ну, я понимаюновый быт, ну сбор, ну в пользу Мопра, да ведь нельзя же так.
Миловидов забегал по комнате, принюхиваясь и шмыгая носом.
Ну, посудите сами, через минуту говорил он Сибирякову, ведь Иван Николаевич ни больше ни меньше, как идиот. Разве это дело? Разве так можно? И этот человек делает прессу
Я собственно против Ивана Николаевича ничего не имею ответил Сибиряков.
Я же и говорю, он больной человек. Совершенно больной Уверяю вас.
Миловидов внезапно осекся и, резко обернувшись, уже совсем иным тоном сказал, обращаясь к толькочто вошедшему тщательно выбритому с очень голым лицом и затылком человеку:
Иван Николаевич, а мы вас ждем. С большим нетерпением ждем Кстати Миловидов схватил Ивана Николаевича за рукав и потащил в угол, о чем-то вполголоса рассказывая.
А вот и академик! весело сказал Сибиряков.
В комнату медленной походкой вошел мужиковатый старик в русской с расстёгнутым воротом рубахе, в русских сапогах и довоенного покроя шароварах с широкими генеральскими лампасами.
Садитесь, Павел Елисеевич.
Вот, познакомьтесьсказал Загородный, представляя вошедшего вслед за ним полного блондина в коротких модных бакенах, Алексей Викторович Лопухин.
Локшин с удивлением узнал своего начальника из Оргаметалла.
Мы знакомы, краснея и стыдясь своей застенчивости, прошептал он. Да, знакомы, подтвердил еще раз Локшин, поймав недоуменный взгляд Лопухина.
Лопухин силился вспомнить, но никак не мог.
Да, да, неуверенно сказал он, кажется, я вас где-то Да, да и поторопился отойти от Локшина.
Ну, что ж, начнем, сказал Сибиряков и, обращаясь к Локшину, добавил:
Выкладывайте ваши идеи
Но прежде чем Локшин попробовал раскрыть рот, Константин Степанович начал рассказывать за него.
Я думаю, сказал он, что проект товарища Локшина не так уж невыполним, как могло показаться. В сущности говоря, идея эта, тут Сибиряков дружески, как бы извиняясь, кивнул Локшину, не так уж нова. Вопрос о повышении сменности у нас, можно сказать, не сходит с порядка дня. Новое в этой идее разве то, тут он во второй раз кивнул Локшину, что товарищ подходит по-новому. Дело не в том, чтобы увеличить сменностьдело в том, чтобы создать для этого увеличения соответствующие предпосылки
Локшин насторожился. В тоне Сибирякова, в его спокойных и несколько вялых фразах он почувствовал совершенно новый подход к идее диефикации. Идея эта как бы спустилась на землю, в то же время не потеряв своей увлекательности. Широкая пропаганда, создание специального общества, которое, развертывая работу на заводах и фабриках, охватит Союз мощной сетью низовых ячеек. Рабочие массына это особенно напирал Сибиряковсами потребуют осуществления диефикации. А в то же время общество организует комиссии с участием крупнейших научных сил для разработки практического проведения реформы, для разрешения, наконец, вопросов обезвреживания ночного труда
Академик Загородный с напряженным вниманием слушал короткую деловую речь Сибирякова и изредка в знак согласия кивал головой.