Не знаю таких подробностей, но думаю да, Шпатц поерзал на жестком сидении мобиля, в очередной раз недобро помянув конструкторов сидений. Создавалось впечатление, что здесь в Шварцланде старались создать все условия, чтобы человеку хотелось побыстрее вскочить.
У вас имелись собственные интересы участвовать в этом конфликте?
Да, кивнул Шпатц. Мой отецсовладелец угольной шахты. Семья Грессель уже лет четыреста занимается банным делом. Десять лет назад отец посчитал, что угольболее выгодный вид топлива и принял участие в разработке шахты.
Так вы богатый наследник? Боденгаузен показал пропуск еще одному охраннику на еще одних воротах.
Нет, Шпатц вздохнул. Я оказался не очень пригоден к ведению дел, так что отец принял решение воспитывать преемника из моего сводного брата. Сына своей младшей жены.
Эта система всегда меня удивляла, хохотнул инспектор. У нас не принято иметь несколько жен! Моя Бинди порвала бы меня на тряпочки, если бы я заикнулся еще хоть об одной женщине!
Младшую жену нельзя взять в дом просто так, герр инспектор, Шпатц оглянулся на закрывающийся створ последний пограничных ворот. Она переходит по наследству, только если умирает брат.
Но я слышал, что она тоже становится женой, инспектор криво ухмыльнулся, круглые щеки его раскраснелись. Во всех смыслах, если ты понимаешь, о чем я.
Кому как повезет, герр инспектор, Шпатц подмигнул. Младшая жена не всегда младше. Думая о младших женах мы всегда представляем юную прелестницу, но обычно все же первыми умирают старшие братья. А младшие берут себе в дом их вдов Так что
Благородный обычай, одобрительно хмыкнул Боденгаузен. Но у вас-то было иначе?
Да, лицо Шпатца потемнело. Балагур-инспектор задел за больную тему. Джерд была как раз женой младшего брата. Не юная прелестница, всего несколькими годами младше Блум, его матери. Когда брат отца погиб, ходили разные слухи, поговаривали даже, что тот завал на шахте не был несчастным случаем. Но никто ничего не доказал, отец стал владельцем всех семейных активов, а Джерд вошла в семью младшей женой. Ее старшему сыну было пятнадцать, на два года младше Шпатца. И потом у них с отцом родилось еще четверо детей. Один из язвительных соседей как-то предположил, что именно отец Шпатца и заделал Джерд ребенка. Шпатц тогда расквасил умнику нос и выбил пару зубов, но только лишь потому, что сам был склонен думать точно так же. Просто старался вслух не говорить все эти страшные вещи.
Не хочешь говорить об этом?
Не очень, герр инспектор, признался Шпатц. Но если это важно, я готов рассказать историю моей семьи.
Вот как мы поступим, герр Грессель, инспектор на несколько мгновений отвлекся от пустынной дороги и серьезно посмотрел на Шпатца. Одним из вечеров мы возьмем бутылочку шнапса из моих запасов, и вы мне расскажете все.
«Договорились», подумал Шпатц и стал бездумно смотреть на дорогу. Полотно из почти идеально подогнанных булыжников пролегало между невысоких холмов, кое-где украшенных небольшими группками невысоких деревьев. «Надо же, у нас даже некоторые центральные улицы после дождя становятся похожи на сточные канавы, а здесь до ближайшего города еще ехать и ехать, а дорогакамешек к камешку», Шпатц вдруг почувствовал, что наконец-то расслабился. Инспектор молча вел мобиль, за окном машиныпасторальная идиллия, размеченная кое-где желто-черными столбиками. Редкие пушинки облаков в густой лазури неба. Темное золото солнечного диска у самого горизонта. Пестрые булыжники идеальной шварцландской дороги. С одной стороны, вроде бы окружающий мир остался прежнимв Сеймсвилле те же холмы, те же деревья, те же редкие гранитные валуны, утопающие в высокой траве. С другойчто-то неуловимо изменилось. Словно пограничное бюроэто не конструкция, возведенная людьми, просто в том месте, где им захотелось, а нечто большее. Граница другого мира. Чужого. Незнакомого. Подозрительно похожего на тот, который Шпатц только что покинул, но иного.
Когда я впервые приехал в Чандар в составе посольства, вдруг снова заговорил инспектор. Я долго не мог понять, что вокруг не так. Вроде те же деревья, запахи, люди. Но всей кожей чувствуешь, что ты на чужбине.
Я очень громко думаю, герр инспектор? Шпатц повернул голову и посмотрел на краснощекий профиль Боденгаузена.
У тебя лицо такое же растерянное, как у меня тогда, инспектор усмехнулся. То хмуришь лоб, то оглядываешься беспомощно. Ты ни разу не выезжал из Сеймсвилля, судя по твоей анкете. Так что я точно знаю, что ты чувствуешь.
И это значит что-то особенное?
Не думаю, Боденгаузен пожал плечами. Впрочем, профессор философии из Стадшуле со мной бы не согласился. Среди интеллигенции принято считать, что государственные границыэто объективная необходимость, и людитолько пешки глобального процесса. Или, говоря другими словами, мир разделен на безусловные части и меняется в угоду высшему смыслу.
Не уверен, что правильно понял, Шпатц наморщил лоб. Граница объективна, то есть возникает сама по себе. И люди в любом случае ее возведут, потому что по-другому не может быть? А война?
А война не начинается случайно. Если мир изменился, и границы сдвинулись, то у людей не будет выбора, кроме как последовать за ними. И воевать, если надо.
И побеждает всегда только та сторона, которая служит высшему смыслу? Мир просто не позволит неправой стороне победить?
Да, что-то вроде того, Боденгаузен кивнул, повернул голову и подмигнул Шпатцу. Хорошо, что я не философ. Но ты быстро схватываешь. Хорошее образование?
Очень обрывочное, Шпатц пожал плечами. Школа грамотности, курс в инженерной части и частные уроки. Надеюсь его продолжить в Шварцланде.
Правильный настрой, герр Грессель. Для фрайхера доступны курсы вольнослушателей в Стадшуле любого города, рекомендую воспользоваться этим правом сразу же, как только это станет возможным. Местное образование увеличивает как шансы получить статус эдлера, так и возможность найти хорошую работу.
Мобиль притормозил, Боденгаузен вывернул руль вправо. Второстепенная дорога сворачивала за холм и упиралась в высокие металлические ворота. Решетчатый забор оплетали колючие даже на вид кусты, усыпанные мелкими желтыми цветочками. Караульную башню справа от ворот Шпатц тоже заметил не сразубудка с часовым пряталась в обширной кроне высокого дерева. Перед воротамимощеный брусчаткой небольшой плац, на котором с комфортом могли разместиться три или четыре ластвагена. На уровне глаз на воротах ровными черными буквами было выведено: «Гехольц». Чуть пониже: «Карантинная зона». А над воротами сияли начищенной латунью буквы девиза: «Честность свободна от страха».
Глава 2
Hat eine Puppe mir geschenkt
Dann bin ich nicht allein
(Она подарила мне куклу,
И теперь я не одинок)
PuppeRammstein
Коэффициент вертикальной профилировкисемь, доктор сделал шаг назад и убрал руку с макушки Шпатца. Теперь подбородок максимально вперед и сожмите челюсти, герр Грессель.
Сегодня был пятый день в карантинной зоне. Тесты и экзамены были позади, результаты знаний Шпатца об истории и законах Вейсланда и Шварцланда признаны удовлетворительными. Каждое утро здесь начиналось с обязательных моргенбунгенбодрящих упражнений под руководством белокурого громилы в сером мундире оберфельдфебеля. Причем не делалось исключений ни для кандидатов на гражданство, ни для охраны, ни для прочего персонала, включая помощников повара, уборщиков и машинисток. Еще одним обязательным ритуалом было оглашение распорядка дня на плацу после завтрака. Герр Каумляйтен, гражданский вервальтер карантинной зоны Гехольц, дородный господин с белесым лицом уроженца приморских районов Шварцланда, уверенным баритоном сообщал, какие события сегодня всех ожидают, сколько человек прибыло, сколько убыло, кому полагается благодарность, и кто провинился. Затем проходила перекличка среди кандидатов, и все расходились по своим деламв учебные кабинеты, медицинский сектор или на спортивную площадку.
Коэффициент челюстного углапять, доктор сделал два шага в сторону и приглушил свет. Теперь смотрите на красный круг на стене и не двигайтесь, герр Грессель. Можете закрыть глаза, лампа яркая, некоторым не нравится.
Тест по истории был простым, и глубоких знаний не требовал. На каждый вопрос предлагалось всего два варианта ответа, и нужно было быть полным идиотом, чтобы выбрать неправильно. Даже если ничего не знать про кайзера Грейцега, то на вопрос «Каким именно талантом прославился великий кайзер Грейцег, прозванный в народе Соловей, в самом начале своего правления?» вряд ли стоило отмечать вариант «Пересыпание цветного песка из бутылок в стаканы». Тем более, что второй вариант был «виртуозная игра на клавесине». Сначала Шпатц думал, что в вопросах есть какой-то подвох, что выбор из настолько очевидных вариантов не может быть проверкой знаний. Но когда он озвучил свои сомнения инспектору Боденгаузену, тот засмеялся и похлопал Шпатца по плечу: «А это никакой не экзамен, это часть системы обучения. Комерад штамм Фогельзанг, твой предполагаемый родственник, автор этой системы, обратил внимание, что человек лучше усвоит информацию, если думает, что его так проверяют, и правильные ответы он угадывает, потому что умен. Вот скажи теперь, сможешь ты забыть, что кайзер Платт провел военную реформу, упразднив правило, что старшие офицерские чины могут получать только верванты?» Шпатц засмеялся. Второй вариант ответа на этот вопрос был «повелел офицерам ходить по городу только спиной вперед».
Коэффициент контурадевять, доктор выключил яркую лампу, и черная тень профиля Шпатца со стены исчезла. Встаньте к этой стене, герр Грессель.
Проверку на физическую подготовку Шпатц прошел легко и непринужденно, с вердиктом «рекомендован на военную службу». Правда, Боденгаузен усмехнулся и сказал не обольщаться, что он с такой же легкостью пройдет армейскую проверку. Но не стал уточнять, чем именно особенным отличались военные нормативы. А Шпатц не стал просить его вдаваться в подробности, он все еще чувствовал себя не в своей тарелке, после того, как его, абсолютно голого, бесцеремонно щупали, заставляли наклоняться в разные стороны, заглядывали в зубы и задницу. Именно так выглядела общая оценка здоровья, последовавшая сразу после бега, приседаний и балансирования на одной ноге.
Коэффициент ростасемь, вертикальный пропорциональный коэффициентсемь, второй пропорциональныйпять, доктор отошел от Шпатца и сел за стол, напротив молчаливого безликого секретаря. Можете одеться и присесть на стул, герр Грессель. Измерения закончены.
Безымянный доктор и его бесцветный секретарь приехали в Гехольц на черном мобиле сегодня утром. Вервальтер Каумляйтен сообщил об этом после завтрака, просто как о прибытии двух персон. Они заняли кабинет в медицинском секторе, куда Боденгаузен и отвел Шпатца сразу после того, как распорядок дня был оглашен. Доктор был среднего роста, среднего сложения и неопределенного возраста. У него был невыразительный голос, серый гражданский костюм, только рубиновая капля на лацкане выдавала в нем принадлежность к медицине. Его секретарь или помощник еще большим талантом не выделяться, чем сам начальник. Если присмотреться, то можно было сказать, что он значительно моложе доктора, но на этом наблюдения останавливались. Молодой мужчина, сливающийся с любым фоном, на котором оказывался. Доктор сообщил, что Шпатц не должен задавать ему никаких вопросов, выполнять команды четко и немедленно, и что всю необходимую информацию он узнает, когда будет нужно. А потом доктор приказал Шпатцу раздеться и приступил к измерениям. «Согните руку в локте», «поверните голову максимально вправо», «поднимите руки вверх», «сядьте на этот стул, уприте подбородок в подставку» доктор командовал, Шпатц выполнял. Продолжалось это около трех часов.
Ваш индекс идеала Фогельзанговдва, герр Грессель, доктор поднял голову и посмотрел на Шпатца. Для справки, сейчас самый высокий индекс идеала имеет Адлер штамм Фогельзанг, старший сын главы семейства. И он ниже вашего.
Шпатц открыл рот, чтобы задать вопрос, что это значит лично для него, но вовремя захлопнул рот, увидев, как уголки губ доктора дернулись. Да, конечно. Не спрашивать.
До свидания, герр Грессель, доктор указал взглядом на дверь.
Инспектор Бодергаузен сидел, свешиваясь со всех сторон с неудобного табурета и читал газету. Когда дверь открылась, он поднял глаза и подмигнул:
Как впечатления, кандидат?
Доктор сказал, что мой индекс идеаладва.
Ого, то есть теперь ты можешь быть совершенно точно уверен, что твоя мама не была простушкой из деревни! Индекс идеала дваэто Это Проклятье, даже у кайзера индекс идеала четыре!
Герр инспектор, я собой горд, конечно, но не могли бы вы объяснить, что это значит лично для меня? Я бы спросил у доктора, ноШпатц поежился и оглянулся на дверь.
Понимаю тебя, у меня самого от этой парочки мурашки по коже каждый раз, когда их встречаю! Боденгаузен поднялся и кивнул в сторону выхода. Они зашагали по коридору, мимо одинаковых бледно-зеленых дверей медицинского сектора. На самом деле, для тебя ничего не поменяется. Поскольку ты не претендуешь на долю в наследстве и признании тебя полноправным вервантом, то даже единица ничего бы не значила. Так уж сложилось, что ты почти вылитый основатель семьи Фогельзанг. Посмотри в зеркало, увидишь их фамильный портрет. Так что озвученная тобой причина, по которой ты желаешь получить гражданство, признана законной и правомерной. Впрочем, если ты когда-нибудь захочешь влиться в лоно семьи Фогельзангов, получить положенное имя и все, что тебе причитается, то эта двойка индекса будет хорошим подспорьем.
Всего в жилом секторе Гехольца было три одноэтажных корпуса. В каждом могло разместиться с комфортом человек по пятьдесят, а если на тесноту внимания не обращать, то и до сотни. Но сейчас аншлага не было. Два корпусапод номерами два и трибыли заперты, а в третьем проживало в общей сложности восемнадцать человекдевять кандидатов и девять инспекторов. Правда спали они не вместе, по ночам надзор снимался, и инспектора уходили на свою половину. Где каждому полагались одноместные апартаменты, в отличие от кандидатов. При желании, и наличии толики ловкости и удачи, можно было тайно выбраться из общей спальни и сбегать на свидание. Если, конечно, сумеешь убедить одну из холодных как ледяные скульптуры машинисток из административного сектора. Эти строгие фройляйн были как на подбор светловолосые, голубоглазые и, казалось, начисто лишенные всех человеческих чувств. Как мраморные статуи. Шпатцу так ни разу и не удалось сосчитать, сколько всего девушек служило в Гехольце. Они были похожи, как родные сестры, а темно-серая униформа департамента надзора и вовсе сводила на нет все попытки отличить белокурых фройляйн друг от друга.
Дааа, Боденгаузен остановился возле неудобной даже на вид скамейки и причмокнул. Присядем?
Одна из машинисток размеренным шагом шла от административного сектора к медицинскому. Ей было не больше двадцати, белокурые волосы стянуты в тугой узел на затылке, прямая форменная юбка волнующе облегала идеально круглую попу, открытые ниже колен ногискульптурно правильной формы. В общем, она выглядела в точности как любая из работавших здесь фройляйнвосхитительно красивой и возмутительно идеальной. Другие просто не попадали в департамент надзора. Шпатц и Боденгаузен молча проводили ее взглядом, дождались, когда за ней закроется зеленая дверь медицинского сектора, и только потом шумно и облегченно выдохнули.
Поговаривают, инспектор склонился к Шпатцу и понизил голос до шепота. Что каждой машинистке департамента надзора полагается нож особой формы. Тонкий и трехгранный. Он у нее в левом рукаве.
Спасибо за предупреждение, герр инспектор, Шпатц усмехнулся. Нам не пора на обед?
Не торопись, круглое лицо Боденгаузена стало серьезным. Поболтаем чуть-чуть. Неприятный разговор, но тебе придется ответить. Как умерла твоя мать?
Заболела, быстро ответил Шпатц. Кажется, воспаление легких или что-то в таком духе. Сначала у нее началась лихорадка, потом кровавый кашель и рвота, а через три дня она уснула и не проснулась.
Ваша семья довольно богата, неужели ее не лечили?
Лечили, разумеется, Шпатц нервно дернул плечом. Семейный доктор и еще какой-то. Но ничего не помогло.