Кристиан БэдМесто, где падают деревья
Осенью здесь падали деревья. Они стояли голые, пока не пересыхали у самого корня. А потом налетал ветер, и в лесу начинался деревопад. Так было потому, что зима здесь длилась ровно четыреста дней, а каждый здешний день был равен земному месяцу.
Я бы сказал тебе, что зима длилась здесь тридцать три земных года, но это будет весьма относительной правдой. Ведь она длилась дольше: тридцать три года, три месяца, три дня, три часа, три минуты, три секунды И вот так она делила всё на три, пока душа не остывала. Потому-то здесь, на Кайкго, положено зимовать только бездушным аппаратам.
Лишь однажды двое остались на этой планете на зиму. Он и она. Только сначала они прожили вместе невыносимо короткое лето.
Ты спросишь, почему их лето было коротким, ведь орбита планеты такова, что лето здесь всего в три раза короче зимы? Я отвечу тебе: одиннадцать лет пролетели для них как единый миг.
Ну, садись. Слушай, если у тебя есть чем слушать. Эта история только для тебя. Ведь умеющих любитьих меньше, чем нету. Теперь пришли времена, когда в каждого нужно вложить часть своей души, чтобы он тоже смог подарить хоть кому-то в ответ своё маленькое «люблю». Простое и безыскусное, даже почти без желаний.
Если не боишьсяоткрой мне своё сердце, и я вложу в него немного любви. И веры. В то, что тыименно тысумеешь стать собой.
Да, тебе будет больно. Любовьэто очень, очень больно. Но и сладко так, как тебе не испытать без неё. Ведь все здесь давно забыли: чудо обретения любви в том, что мы отдаём её. Отдаёшьи поэтому получаешь. А иначеникак. Это всё сказки, что можно иначе. Посмотри, до чего эти сказки довели твой мир?
Садись. И возьми. Я отдаю тебе часть себя. Слушай.
* * *
Мне кажется, что осень никогда не наступит, сказала Исель Ронсан.
Наван не ответил, он раскладывал по тарелкам овсянку. По двум тарелкам, хотя одна так и останется нетронутой.
Мегью, кошка сомалийской породы, надменная, медово-рыжая, с редкой тёмной остью по хребту, шумно фыркнула. Она по запаху знала то, чего люди не могут понять, даже глядя на календарь. Шёл одиннадцатый год лета, а лето не может идти одиннадцать лет подряд.
Исель и Наван Ронсан были биоинженерами, они прилетели на Кайкго изучать револис аргисживые камни.
Исельневысокая, рыжеватая, как и её кошка, худощавая, с пухлыми вкусными губами. Наванбрюнет с короткой бородкой. Они были сработавшейся супружеской парой, активно делали карьеру и не тратились на сантименты. Особенно Наван. А Исель, ласковая от природы, с детства умела довольствоваться малымслучайным прикосновением рук, поволокой в любимых глазах. Она любила надевать его рубашки и не настаивала на большем. Но всё это было давно. Почти два года назад.
Наван сел рядом с саркофагом и подвинул чашечку с утренним кофе поближе к лицу жены, хорошо различимому за толстым стеклом. Медицинский агрегат был огромным. Исель могла там и есть, и спать, и даже сделать десяток шагов из конца в конец, но там же она была заперта. Только зима Кайкго могла сделать её свободной.
Осень повторила Исель одними губами. Дыхание её было таким холодным, что не замутило стекла.
Наван кивнул, не поднимая тёмные глаза от чашки. Никто не знал, кому было тяжелее, ему или Исельтонкой, хрупкой, но очень сильной.
Мегью, не выносившая томительные паузы этих утренних завтраков, мягко спрыгнула с подоконника и требовательно замяукала, выпрашиваясь за дверь.
Наван встал и выпустил кошку. Крупных хищников на планете не было, они просто не переживали здешнюю зиму.
Разнообразие насекомых и растений уже угасало, опережая осеннюю непогоду. Но Мегью с удовольствием пугала последних жёлтых «бабочек», что липли на тепло атомной станции. Осень приближалась неумолимо.
К полудню прилетел Сион Асмин, космобиолог со станции «Азорра». Её уже приготовили к консервации. Биологи улетали завтра.
Сион был высок, кряжист, совершенно сед. И весь он последние дни был как немой укор.
Он хотел, чтобы семья Ронсан тоже поднялась на орбиту, а потом, законсервировав и там жилые модули, отправилась с остальными к Марсу, где располагался сейчас основной форпост землян. Он полагал, что Наван задумал чушь, а Исельи вообще нечего спрашивать, нужно просто погрузить её саркофаг на атомолёт. Ах, у вас ещё кошка? Ну а ту взять за шкирку и сунуть в багажный отсек!
Наван слушал и молчал. И в конце концов друзья перестали это обсуждать. Совсем.
Я договорился, сказал Сион, глядя под ноги. На базовых спутниках оставят резервное топливо. На всех трёх спутниках. Если ты
Наван кивнул.
Если ты передумаешь Биолог замолчал и стал смотреть в окно на Мегью, решившую вдруг извести всех «бабочек» в округе.
Наван отправился в кухонный отсек жилого модуля нарезать консервированную ветчину. Они с Исель решили устроить сегодня отгул на пару часов, чтобы можно было напоследок напоить друга чаем и накормить вареньем из «оранжевых бусин». Местного, прошедшего все положенные биопроверки растения: терпкого, пряного, горького до сладости.
Кайкго была царством самых удивительных растений, семена которых приспособились расселяться по планете весной. Ведь мест для зимовки часто оказывалось не так уж много.
Тем не менее зимой планета не была безжизненной. Биоценоз организовывали револис аргис («живые камни»), становясь основанием пищевой цепочки для зимних видов животныхв основном это были насекомые и крошечные грызуны-гермафродиты.
Наван любил сравнивать револис аргис с полыми холмами из английских сказок. Ведь именно вокруг живых камней в запредельные морозы теплилась жизнь. Но даже аппаратам была небезопасна температура Кайкго, а особенно её ледяные бури и внезапные холодовые провалы, когда едва ли не космический минус колодцами сходил на грунт.
Потому «холмы Кайкго» не были до сих пор изучены как следует. И наблюдение за ними всю долгую зиму могло принести науке огромную пользу. Если исследователям удастся выжить, разумеется.
А кошка-то не замёрзнет? спросил Сион, откусывая бутерброд.
Сладкого он не любил, но, не желая обидеть Исель, зачерпнул и варенье и заел им ветчину, стараясь не морщиться.
Кошка, я думаю, замёрзнет в последнюю очередь, заверил Наван.
И этим было сказано всё.
Сион поднялся, даже не дожевав, скомканно попрощался. Ему было неловко и больно, но он должен был улетать.
Исель долго смотрела ему вслед, пока стосорокаметровая капсула атомолёта не растворилась в небе.
Нам нужно универсальное горючее, сказал Наван задумчиво. Простое и экологически чистое. С тех пор как на Земле закончились углеводороды, мы слишком зависим от электричества. Но возьми условия астероидов или наши, на Кайкго, и остаётся лишь атом. Мы и здесь не сможем использовать зимой лёгкие электрические машины. Слишком велики перепады температур.
Наван повторял хорошо известное, чтобы не говорить о текущем. И даже Мегью, просочившаяся в дом, когда уходил Сион, притворно зевнула.
Да, кивнула Исель, и динамик передал её голос ясно и без искажений. Наван сам настраивал его. Я помню. Ты говорил, что процессы в живых камнях регулируют бактерии. Что именно они превращают жидкость, скапливающуюся в основании «каменных колоний», в некое биологическое топливо. Но мы искали одиннадцать лет и не нашли даже следов подобных процессов.
Ничего, сказал Наван. У нас впереди целая зима. Ведь жидкость там действительно скапливается. И бактериальный состав еёуникален.
Он посмотрел на часы, убрал со стола тарелки, аккуратно упаковал в плёнку остатки ветчины. Запасы их были регламентированы, даже «овсянку жены» Наван привык доедать на ужин. Исель не ела обычной пищи, её питали специальные растворы, не разрушающие её гелеобразную кровь.
История болезни Исель Ронсан была причудлива, словно история человечества. Был момент, когда земляне всерьёз рассматривали замораживание своих тел как некий прорыв к продолжительности жизни. Тогда же был выведен вирус, превращающий кровь в сверхтекучий при низких температурах гель, и всё население Земли получало тогда прививки, внедряющие этот вирус в геном. Вирус должен был активироваться в момент смерти, совершенно меняя некробиоз человеческого тела. Затем тело охлаждали и отправляли на хранение. Предполагалось, что учёные уже близки к тому, чтобы сделать людей бессмертными, и скоро они разморозят тела, вновь вдохнув в них жизнь.
Эти времена давно прошли, теперь продолжительность жизни регулировалась иначе, однако фрагменты спящего вируса не так-то просто оказалось удалить из генома людей. Вирус маскировался и иногда просыпался сам.
Он не убивал, Исель могла вести полноценную жизнь, но только при температуре не выше нуля. Её зона комфорта была в пределах 18 С, допустимая зонаот ноля до 4 °C.
Так они и жили: +18 С в жилом модуле, где обитал Наван, и 18 Сза толстым стеклом саркофага. Специально для Исель с Марса доставили компьютер, который мог успешно работать при низких температурах, но лабораторное оборудование было теперь, конечно, целиком на Наване.
Медики не смогли ответить на вопрос, что пробудило вирус в крови Исель после девяти лет жизни и исследований на Кайкго. Возможно, ретроболезнь проснулась сама по себе или причиной были стрессы, смена климата, межзвёздный перелёт
Исель ругала себя лишь за то, что за девять лет плодотворного брака они с Наваном не удосужилась родить малыша. Мальчика или девочку. Супруги не думали, что останутся зимовать на Кайкго, и планировали завести детей уже на марсианской станции «Азимут».
Как глупо было не торопиться жить ещё полнее.
На следующее утро прямо на золотые гроздья «бабочек» крупными хлопьями повалил снег. «Бабочки» жались к охладителям ядерного реактора, путая их с живыми камнями. Исель «бабочек» жалела, ведь в реакторе никаких удивительных бактерий уж точно не завелось бы, и насекомые были обречены.
Мегью, никогда не видевшая зимы, выбралась на снег и потом долго брезгливо отряхивала лапы. Снег ей не понравился.
Наван каждое утро начинал с похода к окну, за которым висел градусник. Этот утренний ритуал он соблюдал неукоснительно: поход к градуснику, чтение метеосводки со спутника, чашка кофе, «завтрак» с женой, обмен улыбками через стекло саркофага, а потом ужепроверка датчиков, обход наблюдательных модулей, программирование громоздких атомных роботов, строящих ледяные туннели к ближайшей колонии живых камней, всё сильнее засыпаемой мягким и липким снегом. Исель трудилась дома, систематизируя данные.
Сначала упали ниже нуля ночные температуры. Но утром солнце быстро нагоняло градусы, и снег начинал таять. (Исель и Наван называли звезду Кайкго солнцем, это тоже была жёлтая, приветливая звезда.)
Наконец ноль установился твёрдо. Просмотрев утренний прогноз погоды, Наван улыбнулся и даже сподобился добавить в кофе ложечку коньяка.
Мы сможем прогуляться вместе! сказал он торжественно.
Исель так и замерла с улыбкой на губах. Она ждала и боялась этого дня: слишком давно они были разделены.
Конечно, Наван мог бы иногда входить в саркофаг, одевшись потеплее, но кто сумел бы починить сложнейший агрегат, случись с ним чего от перепадов температуры?
На Исель были лёгкая шубка и термообувь, чтобы возможное тепло не пробралось к телу. Наван же был одет в куртку и тёплые ботинки с совершенно противоположной целью. Однако он вновь мог обнимать жену и держать её за руку, пусть эта рука и пряталась в перчатке.
Утренние исследования были переложены на плечи автоматовНаван не мог насмотреться на лицо Исель. Оно было так близко: он смотрел ей в глаза всего лишь через плотный тяжёлый воздух Кайкго и мельтешение падающего снега.
Рука об руку они дошли до колонии живых камней. Сначала по долине к ней вела промятая роботами тропинка, а там, где начинался лес, был построен уже ледяной туннель, чтобы с дальнейшим похолоданием людям было удобнее вести исследования у самых каменных «корней».
У камней и в самом деле имелись некие весьма условные корни. Летом у основания каменной колонии постоянно конденсировалась жидкость из азотистых соединений и силикатов, кишащая местными бактериями. Она глубоко пропитывала лесную подстилку, но не уходила в землю, а загустевала со временем, напоминая сначала густой клейстер, а потом полусхватившийся клей. Наван ещё не выяснил, что происходит с этими «корнями» зимой, судя по всему, это были именно некие запасы биологических веществ.
Вышло солнце, и супруги спрятались от него в туннельНаван боялся, что Исель может получить ожоги. Он с удовольствием провёл её под снегом к самым камням, показывая и рассказывая.
У подножия каменной колонии он установил основной наблюдательный пункт, оборудованный датчиками тепла, движения, камерами. Именно таким пунктам и не удавалось ещё переживать зиму Кайкго.
Самые крупные камни колонии были с небольшое здание, самые маленькиене больше Исель. Округлые, похожие на огромные яйца, они торчали прямо из толстой лесной подстилки. Роботам пришлось потрудиться, чтобы очистить вокруг камней достаточное для исследований Навана пространство и сформировать туннель в упавших деревьях. Летом колонию окружал плотный лес, превратившийся осенью в бурелом.
Туннель был ещё весьма далёк от идеалато тут, то там обваливалась «крыша», ветви торчали из стен как попало, но Наван, пробираясь в снегу и в мешанине изломанных деревьев, даже насвистывал от удовольствия. Изучение каменного леса в чаще леса настоящегочем не работа для настоящего мужчины?
Исель шла с осторожностью. С непривычки она быстро устала. Ей хотелось опуститься на снег, такой приятный, мягкий, тёплый. Она отметила и этот факт. Сняла теплоизолирующую перчатку и прикоснулась голой рукой. Исследование собственной болезни очень помогало ей сохранять желание жить и работать. Она вела не только дневник исследований, но и дневник собственных реакций.
Ну вот и моя выносная лаборатория! выдохнул наконец Наван.
Он тоже слегка запарился, но больше от волнения.
Супруги оказались в обширной пещере у подножия большого камня и двух малых. Там у Навана стояли датчики, запустившие щупы глубоко в землю, ещё совсем тёплую. Снулых насекомых, которых всегда было много вокруг каменных колоний, Наван аккуратно смёл в кучку, чтобы не мешали.
Исель с осторожностью поднесла к каменному боку руку в перчатке.
А что? спросила она через полминуты. Разве камни и раньше обладали такой вот упругой структурой?
Почемуупругой? удивился Наван.
Он похлопал по каменному боку, снял перчатку, провёл пальцами по чуть влажной холодной поверхности.
Нужно бы взять пробы сказал он с сомнением.
Но первый же соскоб даже без учёта параметров, просто на глаз, уже подтверждал выводы Исель.
Наван нахмурился. Ему не нравилось теперь всё. Слишком долго земля под камнями сохраняла тепло, слишком быстро остывали сами камни И вдруг ещё это неожиданное изменение структуры В прошлом сезоне аппараты не зафиксировали ничего подобного. Хотя, возможно, пробы камней и не делались, нужно полистать отчёты
Он посмотрел на Исель: она держала в ладонях снег, нежно-белый, как и её лицо. Наван понял, что за долгие два года тело его отвыкло от объятий, но сейчас он не может Не в силах больше ждать!
Наван шагнул к Исель, подхватил её на руки и прижал к себе, стараясь не дышать на любимое лицо. Его дыхание тоже могло обжечь её. На глазах у него выступили слёзы, но Исель прижалась к его груди и не видела их. Сама она больше не умела плакать.
Что ты думаешь обо всём этом? спросил Наван, когда они с женой возвращались к модулю.
Я думаю Она остановилась, взяла его за рукиперчатки к перчаткам, поднялась на цыпочки и заглянула в глаза. Я думаю: мой муж на пороге великого открытия! Я думаю Исель лукаво улыбнулась. У менявеликий муж!
«И он разгадает не только загадки Кайкго, подумал Наван. Он найдёт и лекарство от ретровируса. У него есть кровь Исель и 33 года зимы на Кайкго. И никто здесь не сможет ему помешать поставить самый смелый эксперимент, если он будет нужен. Да хоть бы и на самом себе»
Мегью, мяукая, выбежала навстречу.
В модуле было уютно. Его пространство свободно трансформировалось, можно было смонтировать любое количество блоков для отдыха и работы. Сейчас зона отдыха была развёрнута всего одна. Почти весь модуль, даже места, предназначенные для жилой зоны, были перенастроены Наваном под лабораторию. Только в углу жался небольшой пузырь, где хранилась всякая всячина. Этакая холодная кладовка.
Исель из-за стекла саркофага смотрела, как руки Навана порхают, задавая параметры работы машинам. Но даже она не смогла бы сказать точно, чем именно он занят: так много отделов электронной библиотеки, блоков измерений и анализа были задействованы. Наван думал сразу во многих направлениях, так он был устроен.