Пишите сколько, я все устрою.
Отличненько, защебетал он, как звук будильника по утрам. И упорхал по своим экспериментаторским делам. Но потом повернулся ко мне, стоя на лестнице, и сказал:
Хотите посмотреть? Сейчас как раз готовится новый испытуемый. Его уже везут сюда.
Особого желания наблюдать за происходящим в этой лаборатории у меня не было, но я остался. Решил, что должен быть в курсе того, что здесь происходит.
Мистер Грин показал мне рукой на безопасное место. В это время двое роботов-носильщиков в сопровождении двоих хмурых лысых громил доставили очередное тело. Обернутое в ткань, словно в кокон, тело женщины средних лет. Она выглядела расслабленной, ее губ коснулась улыбка. Даже несмотря на впалые щеки, резко выделившиеся глазницы, жидкие черные волосы, она при жизни вполне могла очаровывать. Страдала ли она перед смертью? Она на этот вопрос уже не ответит.
По всей видимости, ее доставили сюда прямо из комнаты прощаний. Самое неприятное, наполненное печалью место, в которое никто не хочет попадать, если только уже не в состоянии, когда тебе все равно. Комната прощаний пропитана слезами многих детей, матерей, жен, отцов, братьев, мужей, которые оплакивали уход своего близкого человека. Чаще всего внезапный. Никто не бывает по-настоящему к этому готов. Сам побывал там единожды. Лицо любимой, белое как мрамор, ее холодные руки, недвижимое тело и успокоение. Прямо сейчас возник этот образ перед глазами. А на заднем плане аккомпанементом звучат всхлипывания моей маленькой дочки. То, как мою жену ставят на каталке в свободном месте серой залы. То, как мы с Мэри, стоя у тела, прижимались друг к другу, цепляясь за реальность, и просили прощения у нее. То, как через некоторое время роботы вновь вцепились в ручки каталки и стали увозить ее тело неизвестно куда. Наши просьбы вернуть ее никто не слушал. А после, буквально через несколько минут, на ее место привезли следующего покойника.
Куда тела умерших отправляются дальше, я узнал уже много позже. Было неспокойно на душе и ее образ, приходящий во снах, будто спрашивал, а где же я теперь? Тела вывозят в специальный тоннель. Там их сжигают, а дым выводится наружу в пустынные земли, где рассеивается, поглощаемый пылью, веществами и ядами.
А теперь часть тел приезжает сюда. Чтобы потом снова оказаться неизвестно где.
Тело женщины посадили в некое подобие кресла. И мне вдруг стало противно от всего происходящего. У нее никто не спросил, хочет она в этом участвовать. Теперь безвольным и набитым мешком она была брошена на холодный металл. Но еще недавно она же была живой! Дышала, смеялась, воспитывала детей, работала, отдыхала вместе с семьей на городских мероприятиях, плакала из-за мелочей, расстраивалась из-за проблем на работе, переживала за ребенка, который учится в школе, заводила будильник на коммуникаторе и просила систему управления домом разбудить ее, если она не проснется по коммуникатору, а потом добавляла программу в домашнего робота, чтобы тот проследил за тем, встанет она по зову системы или нет. Где теперь это все? Неужели теперь, в своей смерти, она недостойна уйти без страданий?
Когда ее прицепили к этому аппарату, я стал тревожиться еще больше, я чувствовал, как волна беспокойства поднимается и клокочет где-то там, на уровне желудка, начиная подниматься. Я не знал, как мне встать, куда повернуть голову, куда положить руки или как поставить ноги, ведь каждое микро движение откликалось во всем теле, а каждая поза казалась неудобной для того, чтобы принимать ее некоторое время. Мои дерганья не ускользнули от любопытствующего и зоркого взгляда главы отдела, а от меня тем временем не ускользнула его усмешка. Как же противно.
Процесс пошел. Тело забилось в судорогах. Изо рта поднялась синяя пена. Из пор на коже начала просачиваться синяя жидкость и стекать вниз тоненькими дорожками. Еще через мгновение к моим ногам покатился ее глаз, вырвавшихся из сотрясающегося тела. Стукнувшись о мою ногу, он остановился. Меня стошнило.
Отойдя к стене, подальше от непосредственного места действия, я вовремя освободил пространство для специалистов и их маневров. Они бегали, что-то верещали, приносили колбы, тряпки, еще какие-то предметы, которые размывались у меня в глазах. Еще через мгновение один проводок дал искру. Пожара избежали. Видимо подготовились заранее.
Я сглотнул. Во рту остался привкус вывернутого желудка. По раздосадованным лицам я понял, что эксперимент прошел неудачно. В глубине комнаты, когда рассеялся туман дурноты, показалась еще каталка. На ней показалось человеческая фигура. Но рука, состоящая из переплетенных пластиковых проводков-сосудов, металлических костей и мышц, выдавала в этой фигуре робота. Видимо Мистер Грин уверен в скором положительном разрешении своих исследований.
Немного грязно, чопорно, но думаю в скором времени все будет так, как мы хотели и энергия будет в наших руках. Точнее в руках великолепного сосуда разумеется.
Ничего не сказав, я стремглав вылетел из помещения. Хотелось скорее на воздух, отдышаться, избавиться от запаха, что уже успел заполнить собой все легкие и поселиться надолго у меня в голове, поддерживаемый яркими картинками произошедшего.
Неужели всегда, чтобы достичь цели, нужно пройти через жертвы, через страдания, свои и чужие, пройти через лишения и ограничения? Почему надо поступаться принципами, ценностями, мировозрением, чтобы сделать что-то глобальное, чтобы поменять все к лучшему? Потому что другого мир не знает. Сначала отдайпотом получи.
Я знаю точно, что мне ни на толику не нравиться то, что происходит в лаборатории, особенно теперь, когда я воочию все увидел. Но также я знаю, что того требуют изменения.
***
Как думаешь, чем они там промышляют?
Мне-то какая разница. Пока платят мне абсолютно до фонаря, чем они там занимаются. Эх тяжелый контейнер.
Наверняка, что-то темное задумали, недоброе.
Старик, уймись! Доброе, недоброе, тебя это не касается. Делай свою работу. И вообще, подними свой край выше, мне нести тяжело. Все сам как будто несу.
Они тащили тяжелый металлический контейнер вглубь темного тоннеля. Системы кислорирования в этих местах были самые старые, судя по особенностям конструкции, еще со временем установки Первого купола. Гнали кислород очень плохо, поэтому дышать было особенно тяжело, а едкий запах спирал дыхание окончательно, не продохнуть. Дорога была неровная, камни то и дело попадались под ноги, от чего тоннель заполняли отборные ругательства, которые уплывали по стенам дальше.
Идти нужно было долго. Работа тяжелая. Но отказываться от нее было бы глупоплатили баснословные деньги. Хватит и на себя, и на семью и накопить останется, а все за один выход. А выходов в последнее время было много.
Повернув за угол очередной скалы, они остановились. Дальше можно было идти только в масках подающих кислород.
За большой стальной дверью, которая закрывалась на множество замков и которая по толщине не уступит даже куполу над городомоткрывать ее даже вдвоем было задачей не из легкихнаходилась пещера, вырытая допотопными инструментами. Строителей явно не заботило то, как будет выглядеть их конечный продукт. По стенам стекала желтая жидкости, а у потолка клубились облачка желтого дыма. Стоявшие в несколько рядов контейнеры с разного рода отходами занимали собой немалую территорию. Некоторые, было видно, находятся тут уже не одни год, а может и десятки лет. Из некоторых баков, стоявших у стены, самых старых, вытекала желтая жидкость. Сверху на тех баках, располагались другие баки, но тоже весьма потрепанные пребыванием здесь.
Оставив свой груз рядом с остальными похожими, они направились к выходу.
А все-таки, как думаешь, что там?
Не волнует!
А если глянуть?
Совсем сдурел, старикан? Не лезь не в свои дела, целее будешь!
Чую недоброе, ой, чую.
Раз чуешь, так и тикай отсюда, нечего тут ошиваться долго. Пошли, дел много!
Но старик не слушал, что говорил его напарник. Пока тот причитал насчет глупости, невежества и желания своими действиями потерять честный заработок не только свой, но и его, старший напарник уже тянул руки к контейнеру, что они принесли. Открыв его, он не смог сдержать болезненного крика.
Младший тут же оказался рядом. От увиденного его глаза расширились, а чтобы не закричать, он прикрыл рот ладонью, хоть и был в маске. В следующее мгновение они вылетели из пещеры. Оглядываться смысла не было. Думать о том, чтобы закрыть дверь было невозможно. Главной задачей было покинуть это место как можно скорее.
Из открытого контейнера начала тоненькой струйкой вытекать синяя жидкость.
***
В медпункте образовалось безмолвие. Находившиеся в этой комнате никак не могли разорвать его оковы. Одна не знала, как начать разговор, другойне знал, что разговор нужно начинать.
Отстранив робота-медика, который уже намеревался оказать первую медицинскую помощь пострадавшему в драке, Мэри сама принялась протирать ссадины на лице Джонни. Ее движения и прикосновения были робкими, неуверенными и настолько аккуратными, что могло показаться, будто она протирает хрупкую вещь, которая может в одночасье сломаться, сделай она нажим чуть сильнее, будто кожаэто пленка, которая порвется, а лицомозаика, сложенная из крупинок стекла.
Джонни смотрел в упор на девушку. Она же старалась быть предельно сосредоточенной на том, что делает. Но иногда взгляд все же падал в его глаза. Сравнивая те голубые и чистые как воды радужки его глаз в то время, когда он был девушкой, и те черные омуты, что сейчас смотрели на нее, она не могла не отметить их особое великолепие, их особую темноту. Зрачок потерялся в ней, утонул без надежды к спасениюон даже не сопротивлялся.
Когда Мэри легкими надавливающими движениями протирала ранения, она не осознавала, что дышит через раз, задерживая воздух, чтобы он не выходил так шумно. Джонни же улавливал небольшое увеличение частоты сердечных сокращений.
Продолжая медицинские манипуляции даже несмотря на то, что нужды в них не было, Мэри наконец спросила:
Тебе было больно? спросила она, хоть затылком и понимала, насколько глупо было поинтересоваться именно этим, а ни чем бы то ни было иным, он же ведь робот, как он может ощутить боль.
Больно? Не уверен, что почувствовал именно это. Я чувствовал давление, повреждение тканей, силу, точность и скорость удара. Никаких других ощущений я не почувствовал. Может быть, я не совсем понял, о чем ты хочешь спросить? Ты не имеешь в виду ту боль, что испытываешь сама?
Мэри немного замялась и не сразу нашлась, что ответить:
Нет, немного не то. Помнишь, мы говорили о страдании? Яговорила, что это боль. Но это боль другая. Та скорее душевная, терзающая изнутри. А этафизическая. То есть как же сказать
Сильное ощущение повреждения? пришел на помощь Джонни, но Мэри наморщила свой носик от такого определения.
Что-то вроде того. Но, конечно, ты говоришь слишком механически.
Прощу прощения, сказал Джонни, пытаясь поймать ее глаза своими.
Да нет, ты меня не поняля
Я стараюсь тебя понять. Поэтому, извини, что тебе приходится разъяснять мне такие обычные вещи, о которых и дети знают. Хоть у меня и есть доступ ко многим документам, информации, я многого не понимаю, и только ты можешь мне помочь.
Мэри не знала, что сказать, а лишь продолжала протирать уже затягивающуюся рану.
Вновь комната окуталась молчанием. И только Мэри хотела его прервать, как ее саму на полу вздохе прервали ворвавшиеся с воплями подруги.
Джонни, ты в порядке?
Что вообще произошло?
Да, как так вышло? Все шло как обычно, а потомбац!, и ты лежишь на полу, а Сэм сверху тебя избивает!
Кошмар!
Он такой бешенный!
И не говори, да!
Взволнованные, вздрагивающие, машущие руками из стороны в сторону девушки внесли вместе с собой в комнату некоторое оживление, без которого, впрочем, можно было и обойтись.
Все в порядке, сказал Джонни, он не сильно бил. Кажется, мне даже больно не было.
Хоть эти слова и не состыковались с тем, что Жюльетта и Ассоль видели в столовой, с тем, как яростно Сэм бил недруга по лицу, как потом разъяренным еще стоял, беспрерывно бросаясь в адрес Джонни проклятиями и ругательствами, и как его пытались привести в более стабильное состояние друзья, девушек они порядком успокоили.
Ха, а всегда говорил, что самый сильный.
Не зря, видимо так взбесился. Конкурент на лицо!
Точно-точно!
Они продолжали хихикать и переговариваться с Джонни, пока Мэри избавлялась от медицинского мусора и приводила в порядок медкабинет.
Поглядев на Мэри, которая отстраненно ходила по комнате и подбирала с пола мелкие бумажки, и на Джонни, который с особым вниманием слушал, что ему говорят подружки, Жюльетта и Ассоль переглянусь, и видимо уловив понимание, что здесь все очевидно, друг другу подмигнули, и Жюльетта сказала:
Ладно, раз все хорошо и наша помощь не нужна, мы, пожалуй, пойдем. Да, Ассоль?
Да-да, раз все нормально, то мы пойдем.
И продолжая хихикать, они выпорхнули из кабинета.
Через несколько долгих мгновений был запущен процесс кислорирования.
***
После этого инцидента я каждый день боялась его повторения. Сэм все так же недобро косился в сторону Джонни, разминая кулаки. Но я-то знала, что если бы не мое вмешательство, этому «спортсмену» пришлось бы туго.
Я старалась водить Джонни окольными путями по школе, чтобы не попадаться на глаза большому количеству школьников. Теперь в столовой чаще мы сидели одни, хоть Жюльетта и Ассоль подходили к нам здороваться и быстро поболтать, потом они уходили в другой конец помещения, где сидели Сэм и Крис. Несмотря на случившиеся и некоторую перемену в формате общения, больше, кажется, ничего не поменялось. Иногда Крис звал Джонни вместе потренироваться. Получая каждый раз вежливый отказ, он не оставлял попыток. Видимо та драка произвела на него неизгладимое впечатление и вызвала уважение к новенькому и его стойкости. А может и силе, хоть большинство и запомнило последние секунды боя, где Джонни успел наполучать по лицу с десяток ударов, никто не может отрицать, что вначале безусловным лидером драки был именно он.
Прошло уже несколько недель с драки, а Джонни все так же был объектом внимания окружающих. Парни здоровались с ним, пытались поближе сдружиться. Девушки глядели со стороны, но когда меня не оказывалось рядом, подходили спросить как у него дела.
Другой же участник драки теперь излучал какую-то темную энергию, черную ауру, что расходилась вокруг него змеями, способными укусить и убить. Многие его одноклассники, что раньше были с ним на одной волне, теперь старались оказаться как можно дальше. Да и он не особо пытался развеять ощущение угрозы, исходящее от него. Все девушки, что вертелись рядом с ним, теперь точно также вертятся рядом с Джонни. Кажется, популярность Сэма пошла на убыль. Сейчас с ним общаются только Крис и мои подруги. Да и те немного побаиваются.
Иногда на занятиях в конце дня, у меня спрашивали, действительно ли мы с Джонни встречаемся. Надежда в девичьем сердце не умирает до самого конца. Но я всегда отвечаю твердое, не требующее возражений или сомнений «да». Так мне спокойнее, безопаснее. Не только со стороны слежки за роботом, чтобы он не натворил дел каких. Но и лично мне так спокойнее. Я под защитой.
Эти несколько недель чувствую, что стало легче дышать. Нет, я не стала ходить в спортзал заниматься, хоть Джонни постоянно говорил мне о пользе и необходимости, но заставлять насильно не пытался и войлоком в зал не приводил. Думаю, что это никак не связано с моим физическим состоянием. Хотя может немного и связано. Но по большей части это чувство внутреннее.
Иногда под утро я просыпаюсь от того, что ко мне в сон врывается темное существо и пытается меня утащить на дно, к себе во мрак, откуда слышаться крики истязаемых людей. Я вырываюсь, от чего существо еще сильнее сжимает то мою ногу, то руку, то горлоза что успевает схватить. И когда я начинаю захлебываться, черная жидкость просачивается через горло в легкие, на последнем вздохе я просыпаюсь. Каждый такой раз хочется вырвать себе легкие. Каждый такой раз я захожусь взрывным кашлем.
А Джонни приносит мне стакан воды. В первый раз он сказал, это поможет, дальше я уже сама накидывалась на принесенный им стакан.
Иногда я просила его лечь рядом со мной, чтобы было тепло. Без моей просьбы он оставался стоять всю ночь у дальней стены в углу. Просить о таком стало сложнее, будто я стеснялась. Но намучившись лежать в холоде, намучившись засыпать от бессилия под утро и видеть эти кошмары, я все же переступала через себя. В такие ночи, даже несмотря на неловкость от его близкого присутствия, я довольно быстро погружалась в сон. Крепкий сон, после которого на утро я не чувствовала себя разбитой.