Лёшка посидел на сайтах с приколами и анекдотами, засмотрел короткие смешные ролики с животными, поржал. Особенно с обезьян, катающихся на кабанах под «Погоню». Прикольно. Вот обезьянам житуха чуть что, и на кабана. Нас, пожалуйста, вон до того баобаба. Эх, прокачу! Блин, из какого фильма фразочка?
Сладость одолела вконец.
Лёшка приоткрыл дверь и с грязным блюдцем прошёл в кухню. Маманя даже не обернулась, а Динка, лежащая в пижаме на разложенном и заправленном простынёй диване, покрутила пальцем у виска.
Рынки замерли в ожидании статистики из-за океана, бубнил телевизор. На экране дикторшу в районе бёдер протыкала ось ординат. Акции «голубых» фишек
Ведь намертво въелось: ось абсцисс ось ординат.
Миска из-под супа так и лежала в раковине немытая. Ну, всё, блин, холодная война. Напоказ оставили. Ну-ну.
Лёшка добавил к миске блюдце. А вот вам диверсионная закладка, мина.
Он потрогал теплый бок чайника, отхлебнул через носик кипячёной воды, покатал её во рту, морщась от противного привкуса. Постоял, глядя сквозь занавесивший окно тюль в подсвеченный фонарями вечер.
И сдался.
Блин, достали! Он сцепил зубы и включил воду. Как будто я крайний! Понапридумывали обязанностей и сидят там, телевизор смотрят.
Ещё попросят меня, суки.
Лёшка от души пролил губку «фэйри», пожамкал и окунул руку в набравшую воды миску. Пена повалила как манка из сказочного горшка. Он повозил губкой по стенкам, хотя ни черта видно не было. Ну да ладно, пена умная, сама знает, что растворять, что нейтрализовывать. Ещё немного «фэйри» на блюдце, и тоже пусть жрёт.
Подождав секунд десять, Лёшка слил воду.
Почти чисто. Сполоснуть только. Он подставил миску под горячую струю. Повернуть одним боком, затем другим. Всё!
Руки о брюки.
За собой вымыто, сообщил он, направляясь в свою комнату.
Маманя не ответила. И не посмотрела.
Лёшка нарочито громко хлопнул дверью. Ну и отвалите все. Он плюхнулся на кровать, содрал с ног носки, распулял их один в занавеску, другой под кресло. Подумал, неплохо бы на книжную полку еще закинуть. Висел бы, пах, как символ независимости. Впрочем, устраивать стрельбу по корешкам было лень.
Поднявшись, Лёшка вырубил компьютер и, забрав в ладонь хельманне, снова лёг. Пальцы поползли по значкам. Надо будет спросить у этого Мёленбека, что хоть значки значат-то. И вообще поинтересоваться какая ценность, кому, если что, можно продать. Или это типа медали, молодец, герой, заслужил?
Лёшка зевнул. Потом вспомнил, что завтра ему где-то в семь, нет, в семь тридцать надо встать, и зашарил по кровати в поисках телефона.
Мобильник обнаружился под подушкой.
Лёшка выставил в настройках будильника время и добавил функцию повторного сигнала через пятнадцать минут. Теперь мёртвого подымет. Утром ещё наковырять бы в шкафу что-нибудь поприличнее, тут, конечно, маманя бы помогла, мятое погладила, если что. Но, блин, сунься к ней сейчас, ага
Лёшка подтянул стул и выложил и хельманне, и телефон на сиденье. Выдрался из брюк. Ладно, на фиг всё, время к одиннадцати, потрындеть не с кем, можно и подушку придавить. Может, он и сам в семь проснётся. Хорошо бы завтра не облом, а то скажет ещё Мёленбек: «Гуляй, мальчик, я передумал», во задница наметится
Проснулся Лёшка под грохот ударных и горланый крик латиноса.
Телефон надрывался от зажигательной самбы и, кажется, даже подскакивал. Где тут долбанная клавиша-то? Ага
Лёшка отбросил телефон как дохлую, задушенную тушку и рухнул обратно на кровать. О, блаженство. Блин, снилось же что-то Нет, сон уходил, оставляя смутное видение то ли пустыни, то ли высохшей равнины. Сухой ветер, былинки. Черная скала вдалеке.
Эх, жалко, если это было что-то героическое!
Дракона бамс! Орка тык! И в тревожный закат
Жижа такие истории любит. По его словам, мы вообще существа многомерные, и живём во множестве параллельных миров копиями, отражениями самих себя. А сны, получается, как бы пробой, случайный доступ к альтернативной жизни.
Ах, чёрт!
Лёшка вскочил, едва не опрокинув стул. В конце концов, не просто так самба играла. Хочешь опоздать в первый рабочий день? Ноу проблем. Только работодатель мужик серьёзный, вжикнет по горлышку да прикопает за забором. Шпага есть проверено. Ну и забор тоже есть. Машины нет, потому что хрен знает, какой участок понадобится.
Лёшка натянул джинсы.
Галопом по европам. Комната, коридор Блин! Туалет, как назло, оказался занят.
Нельзя! пискнула оттуда Динка, едва он дёрнул ручку.
Шмакодявка.
То дрыхнет до десяти, то вдруг встала ни свет ни заря Не удивительно, если даже из вредности встала. Услышала самбу и на унитаз!
Мам, привет, сунулся Лёшка в кухню.
И тебе, Лёша, безжизненным голосом сказала маманя.
Волосы у нее были собраны в пучок на макушке, от этого открытое лицо казалось заострившимся и сосредоточенно-жестким. Ещё эти пятна на щеках. Маргарин на бутерброды маманя намазывала, словно перерезала им горло. Деловито и без эмоций.
Лёшка даже испугался.
Мам, ну ты чего? Давай, получу зарплату, тогда и поговорим?
Хорошо, согласилась маманя.
Но взгляд её обошёл Лёшку по высокой дуге.
Мне бы ещё рубашку погладить которая с коротким рукавом сказал он.
Это ты сам.
Блин! сорвался Лёшка. Что, мне нельзя уже попросить? Что ты меня прессуешь?! Я миску вымыл? Вымыл! Задрали все уже! Всем всё надо. А я? Меня спросили, что нужно мне?!
Маманя, мелко покивав, принялась лепить на бутерброды кружки вареной колбасы. Розовые до невозможности.
Ты уже взрослый, Лёш, можешь всё сам.
Короткий взгляд как «наждачка».
Ну, спасибо хоть, что заметила. Не столб, сын всё-таки стоит.
В футболке пойду! крикнул Лёшка уже по дороге обратно в свою комнату. И бутерброды твои нахрен!
Не удержался грохнул пяткой в туалетную дверь.
Мама! подала изнутри голос Динка.
Засеря! ответил Лёшка.
Приличная футболка у него была всего одна, стильная, чёрная, с рисунком-логотипом из пьяных цветных квадратиков на левой стороне груди. В прошлом месяце выклянчил. Ничего, скоро он сам себе и футболку, и водолазку
В нижнем ящике шкафа нашлись новые носки, китайские, с иероглифами. Нормально на раз. Под душ бы что ли. И по нужде. Или хотя бы морду лица сполоснуть.
Э-хе-хейя! заорал телефон.
Ударные, маракасы, что там еще?
Лёшка торопливо выключил будильник, спрятал мобильник в карман джинсов, в другой карман сунул хельманне. Как бы и всё. Время семь сорок пять. Пять минут до остановки, полчаса, может, минут сорок автобусом. В общем, он ещё успеет купить молока в ларьке, сотка, конечно, гуд бай, но, блин, так и загнуться от голода недалеко.
С каменным лицом Лёшка шагнул в прихожую, надел куртку.
В туалете раздался клекот спущенной из бачка воды. О, наконец-то! Это ж, блин, пятнадцать минут на стульчаке. Десять-то точно. Торта, зараза, вчера нажралась, куда только влезло. Щеки отъела как у хомяка.
Брысь! Лёшка отвесил подзатыльник появившейся сестре.
Дурак!
Справив нужду, Лёшка сполоснул в ванной руки и поплескал воды на лицо.
Я, может, ночевать не приду, буркнул он в кухню.
Маманя пожала плечом.
Хорошо.
Ну и ладно!
На улице было ветрено. Целлофановый пакет задумал пролететь мимо кустов сирени, но застрял в ветвях и поник, слабо шелестя, белым пораженческим комом.
Обойдемся без бутербродов! Вообще обойдусь без всего.
Лёшка дотопал до угла дома, ёжась от холода, заползающего в рукава и за шиворот. Молочный ларек был открыт, на узкой белой губе прилавка стояли пластиковые ящики с кефиром и сметаной. Полная продавщица бегемотихой ворочалась в тесном пространстве, расставляя товар по полкам.
Можно молока? Лёшка запустил над кефирно-сметанным изобилием ладонь с зажатой в пальцах банкнотой.
Нельзя! отрезала продавщица, поворачиваясь спиной. У меня приёмка.
Мне всего один пакет.
Обведенный сиреневыми тенями глаз, всплыв, оценил размер купюры.
Сдачи нет.
Да блин!
Лёшка стукнул кулаком по ящику.
Молодой человек! взвыла бегемотиха.
Но Лёшка уже развернулся и в обход дома зашагал к остановке. В голове стучало: эх, надо было опрокинуть, узрела бы, гадина, сюрприз.
Остановка пустовала. Шелестели приклееные к столбам объявления. Рекламный плакат морщился через треснувшую витрину. Лёшка, наклонившись, потёр кроссовок ребром ладони, стирая грязь. Вчера стирал, сегодня Где пачкаются? Вообще-то, подумал, про одежду и обувь сказано ничего не было, так что нормально. Вдруг тоже этот камзол выдадут? Он представил себя в камзоле. Еще ручкой так, как у средневековых французов принято. Мадемуазель, же не па Сильву пле Жижа слева, Тёмка справа. Шляпа с перьями. Тысяча чертей! Впрочем, не Жижа, а Евгений де Портос, Тёмка тот, ясно, Арамис, он, так и быть, возьмёт на себя роль благородного Атоса недоутопившего свою графиню де ля Фер.
Автобус, подъехав, пшикнул створками.
Лёшка поднялся внутрь, показал водителю ученический проездной и сел на свободное место, благо, их было до фига. Полупустой автобус покатил через весь город. Растрёпанное, сонное, красное со сна солнце карабкалось в небо по окнам домов. Лёшка смотрел на фасады, на зарождающуюся суету дня, на фигурки людей, которых быстро относило куда-то назад, в прошлое, на вывески и деревья. Записанный на пленку голос перечислял остановки: поликлиника, универсам, улица Революции, кладбище.
Часы на телефоне показали восемь пятнадцать, потом восемь двадцать.
О! Откуда, чел, и куда?
На соседнее место плюхнулся Димка Шверник, парень из параллельного класса, с которым Лёшка года три назад ходил в шахматный кружок.
Кружок, впрочем, не просуществовал и четырех месяцев. Виктор Сергеевич, дядька хоть и пожилой, но классный, вел его каждый четверг в подвальчике дома у самой школы, но скоро заболел, надолго слег в больницу, а заменивший его то ли студент, то ли аспирант в шахматах был ни бум-бум. Типа, лошадью ходи
Привет! Лёшка хлопнул ладонью по ладони. А ты куда?
На сельскохозяйственный, Димка мотнул головой, словно шею ему стягивала удавка. За мясом, за треской, за зеленью.
А я на работу.
Подработка? А где?
Ага, подработка! фыркнул Лёшка. Постоянка! Взяли по объявлению.
Без опыта?
Двигаться нужно, Димон, двигаться.
И без протекции?
Я же говорю по объявлению!
И кем?
Лёшка выдержал паузу.
Пока секретарь. А там видно будет. Может, в долю возьмут.
Не фиг тебе повезло! восхитился Димка. За меня словечко не замолвишь?
И кем я тебя возьму?
Помощником секретаря.
Ага, обоих и выпрут. Мне поначалу наглеть никак нельзя.
В бизнес что ли податься? с тоской произнёс Димка. А то денег нет ни хрена. Знакомый пацан шебуршит, до тридцатки, говорит, натекает.
Ага, это же не мешки ворочать.
Димка скривился.
Это-то понятно.
Автобус затормозил, створки разошлись, впуская шелест листвы, воркование голубей и шарканье подошв. Бетонное крыльцо у сводчатого здания рынка усердно проливал водой усатый азиат в синем халате.
Ладно, пошёл я, подал руку Димка.
Он соскочил на тротуар, створки закрылись.
Лёшка проверил хельманне через ткань джинсов: забыл, блин, похвастаться.
Забор бывшего купеческого особняка был всё также тошнотворно-зелен, зато внутри, за решетчатыми воротами, появился небольшой огороженный загончик, уставленный соломенными, будто для стрельбы из лука щитами, а слева узкой полосой кто-то соорудил клумбу с чёрной, голой еще, без ростков землёй.
Лёшка объявился на Шевцова, 33, на десять минут раньше назначенного срока, звонить не решился и поэтому от нечего делать стал маячить перед окнами, меряя двор шагами. Крыльцо в ширину четыре шага, дорожка до ворот двадцать один. И тополевые пеньки один, два семь. И никто ведь не выглянет, не позовёт. Господину Мёленбеку, похоже, видеокамеру под козырек пришпилить недосуг.
Лёшка с великим трудом дождался, когда часы на телефоне вымигают восемь пятьдесят восемь. Ну, пока он достучится, пока откроют
Фух, первый рабочий день!
Он вытер подошвы о резиновый коврик, сменивший тряпочный половичок. Обживается иностранец. В животе нервно зашевелилась какая-то колкая гадина. Костяшки пальцев выбили по дереву затухающую дробь. Услышат? Или сно
Дверь распахнулась, не дав Лёшке додумать.
Но открыл её не Мёленбек. Несколько мгновений они смотрели друг на друга Лёшка и смутно знакомый мужчина в широких серых штанах и пропущенной через ремень куртке без рукавов, надетой прямо на голое тело.
Пронзительные серые глаза, костистый нос, ниточка зажившего шрама.
Проходи, сказал мужчина так, словно они недавно виделись.
Я новый секретарь, сказал, вдруг оробев, Лёшка.
Я вижу.
Мне господин Мёленбек
Я знаю.
Обувь
В обуви.
Обои в коридоре были ободраны окончательно. Стояли бидоны с краской. Короткий участок стены был уже покрашен в густой желтый цвет.
Лёшка снял куртку.
Солье! крикнул мужчина, направляясь в глубь дома. Здесь твой парень пришёл!
По бедру его постукивал короткий кинжал в ножнах.
Реконструкторы они что ли? подумал Лёшка. Там трость, здесь кинжал. Любители средневековья? Он двинулся вслед за мужчиной, поневоле копируя его легкий пружинистый шаг.
Солье!
Иду.
Господин Мёленбек появился из раздвижных дверей комнаты прямо напротив прихожей. Коричневый камзол он сменил на светлую куртку с прорезанными рукавами, но золотое шитьё присутствовало и здесь, на плечах и на манжетах. Под курткой белела сорочка. Грудь украшала цепь. Узкие панталоны одуванчикового цвета опускались до щиколоток. Обувь Лёшка не рассмотрел. Может, и босиком был господин Мёленбек, с него станется.
Сюда, Алексей.
За раздвижными дверями прятался длинный обеденный стол, покрытый белой скатертью. Вокруг стола тянули овальные спинки стулья. По бокам, слева и справа, стояли громоздкие буфеты темного дерева, за дверцами выпуклого стекла полыхал гранями хрусталь и синели тарелки. Комната оказалась сквозной ещё две раздвижные двери Лёшка обнаружил напротив. В узком простенке поблескивали стрелками массивные напольные часы, беззвучно качался маятник. Ближе к комодам четыре тонкие колонны по две с каждой стороны поддерживали потолок, с которого низко к столу свешивалась люстра в четыре лампочки.
Стол был сервирован на трёх человек. Три тарелки, три вилки. Стоял графин с чем-то красным. В глубокой чаше с рисунком прятались картофелины. Горкой лежал хлеб, порезанный крупными кусками. В целофановом пакете зеленели огурцы.
Садитесь, Алексей.
Господин Мёленбек, посвежевший со вчера, отодвинул стул с краю, сам сел во главе, а мужчина, встретивший Лёшку, занял место от Мёленбека слева. Несмотря на размеры стола, они расположились достаточно тесно, почти локоть в локоть.
Рот у Лёшки наполнился слюной.
Можно? спросил он.
Пожалуйста, Мёленбек широким жестом обозначил, что всё, что на столе, можно есть.
Лёшку не надо было долго упрашивать. Привстав, он наколол себе варёную картошину, затем ещё одну, затем разжился огурцом и цапнул горбушку.
А соль есть?
Есть, кивнул Мёленбек и, повернувшись, достал солонку с буфета.
Лёшка посолил.
Не бог весть какой, конечно, завтрак, сплошная сухомятка. Маслицем бы смазать или сметаной. Но, впрочем, и так ничего. Хотя иностранцы о своём персонале могли б и получше заботиться. Скопытится так персонал.
Лёшка откусил картофелину.
Мёленбек посмотрел на него со странной улыбкой и хмыкнул в бороду.
Что ж, потерев ладони, сказал он мужчине, давай, Штессан, и мы.
Ште
Лёшка замер. Картофелина встала в горле.
О только сейчас вспомнил, где видел это худое лицо, этот шрам. А вон и бледная татуировка на плече птица-змея на трёх лапах.
Получается, когда держал хельманне, он что, угадал по-настоящему?
Глава 2
Прошу прощения, привстав, приложил руку к груди Мёленбек, я не представил тебе, Алексей, своего напарника. Это Иахим Штессан, третий э-э, нет, это не важно. Важно, что он теперь с нами.