Кажется, Дауров просил рассказать все по порядку, ничего не упустив.
И я очень старался ничего не упустить.
Он задавал какие-то наводящие вопросы.
И я был ему безумно благодарен за помощь, потому что мне было очень важно ничего не упустить.
Я вспоминал мелкие детали.
И тут же их выкладывал, боясь забыть.
Молодец, Анри, молодец, звучал в моей голове его голос.
И он просил меня вспомнить еще какую-нибудь деталь.
Иногда я отключался совсем и уже не мог вспомнить ни его вопросов, ни своих ответов.
Потом снова приходил в себя, и голова становилась почти светлой. Но желание отвечать максимально честно и подробно никуда не пропадало и в эти минуты.
Наконец, ощущение опьянения исчезло совсем, и я почувствовал, как учащается пульс и теплеют руки.
Все, возвращайтесь, Анри, возвращайтесь, мы закончили, сказал Дауров. Не зря потратили электроэнергию. Ну, совсем не зря! Как вы себя чувствуете?
Почти хорошо, сказал я, садясь. Даже голова не кружится.
Вот! А вы говорите кофеин. Максимум чашечка кофе.
Не откажусь, сказал я.
Вот и хорошо. За кофе и обсудим результаты нашей беседы.
Я половину не помню, признался я.
Это нормально, сказал Дауров. Ничего, БП все записал.
Георгий Петрович, можно нам с Анри еще обменяться парой слов наедине? попросила Камилла.
Нет, госпожа де Вилетт, жестко сказал Дауров. Вы уже поговорили.
Когда мы вышли в кабинет, кофе нас уже ждал. За окном было совсем темно, только сиял огнями деловой центр города.
Я понял, что не знаю, сколько времени: кольцо осталось у Леши. За два с лишним года относительной свободы, я отвык спрашивать «который час».
Камилла, сколько сейчас времени? тихо спросил я.
Два часа десять минут, сказала она.
Леша, верните Анри кольцо, вмешался Дауров.
Это был хороший признак, просто очень хороший.
Я надел кольцо и тут же сообразил, что, возможно, зря радуюсь, просто во время обсуждения «беседы» Дауров хочет наблюдать мои адреналиновые всплески.
Анри, садитесь, сказал он.
И сел рядом.
Глава 4
В принципе, я доволен, начал Дауров. Неплохая исповедь. Я ожидал худшего.
И никакого пособничества! сказал Ройтман.
Ну, пособничества, пожалуй, не получится, нехотя согласился Дауров. Но это не единственная подходящая нам статья.
И укрывательства не получится, заметила Камилла, если вы это имеете в виду. Укрывательство бывает после преступления, а не до.
Да, госпожа де Вилетт, кивнул Дауров. И укрывательство у нас никак не вытанцовывается.
Тогда, с вашего позволения, Георгий Петрович, пока вы подбираете для меня статью, я займусь кофе, сказал я.
Пожалуйста, пожалуйста, мсье Вальдо, только не обожгитесь. Потому что есть статья, которая подходит к вашему случаю просто идеально.
И он выдержал паузу, видимо, наблюдая мой адреналиновый пик.
Недонесение о готовящемся террористическом акте.
Е-ноль, сказал Ройтман.
Статья легкая, уточнила Камилла, по ней даже арестовать нельзя.
Господи! Как я низко пал! улыбнулся я. С F-пять до Е-ноль.
Дауров посмотрел на меня осуждающе.
Это он так шутит, угрюмо пояснил Ройтман.
В общем случае арестовать нельзя, продолжил Дауров. А Анри Вальдо арестовать можно: рецидив.
Я вопросительно посмотрел на Камиллу.
Теоретически, да, кивнула она.
И практически да, сказал Дауров. И для вас, Анри, это будет не Е-ноль, а Е-один, потому что в случае рецидива у нас никакого Открытого Центра быть не может. По закону. Только закрытый.
Я взглянул на Ройтмана.
Правда, вздохнул он.
Георгий Петрович, недонесения тоже нет, сказала Камилла. Ни о каких террористических актах вообще речь не шла. Откуда он мог сделать вывод, что вообще что-то готовится?
Анри Вальдо не знает, что такое «РАТ»? поинтересовался Дауров.
Георгий Петрович, если бы я знал, что в такой-то день в таком-то месте готовится то-то и то-то, я бы сказал, вздохнул я. но не было речи вообще. И я не был ни в чем уверен.
Мне запись поднять, мсье Вальдо? спросил Дауров. Полчаса назад я у вас спрашивал: «Мсье Вальдо, вы были уверены, что имеете дело с террористической организацией?» «Да, ответил мсье Вальдо, как только я услышал об ампуле с ядом, я был уверен». «Мсье Вальдо, спросил я, вы считали, что у них серьезные намерения?» «Более чем», ответил Анри Вальдо. «Вы считали, что они готовят теракт?» «И не один»ответил мсье Вальдо.
Я не помнил ничего подобного.
Камилла, я это говорил? спросил я.
Она кивнула.
Да, Анри. Но это же только твое мнение! Реальных сведений нет.
Мнения Анри Вальдо по этому поводу вполне достаточно, сказал Дауров. У него слишком высокий экспертный коэффициент по этому вопросу. И с этой записью мы пойдем к кому угоднок любому судье. Хоть к Эриху Павловичу! И он даст нам санкцию на арест. Любой!
Не факт сказала Камилла.
Свои аргументы вы выскажете в суде, остановил Дауров. Конечно, процесс закроют, но тот факт, что за что-то судят Анри Вальдо, неизбежно просочится в Сеть. И по тому, что процесс закрытый, все поймут, в чем дело. Без конкретики, но поймут. А значит, если Леонид Аркадьевич решит смягчить вашу участь, Анри, этого не поймет Народное Собрание. Вы ведь хотите прощения, мсье Вальдо?
Да.
Отлично! Наконец-то ваш ответ совпал с тем, что вы говорили под БП!
Я уже не надеюсь.
Зря. Леонид Аркадьевич был очень хорошо настроен.
Был. Ему же все равно упадет запись моего допроса.
Конечно. Но если она упадет императоруэто полбеды. Леонид Аркадьевиччеловек великодушный, понимающий и, наконец, он тессианец. А вот если это упадет на портал Народного Собрания
Этого можно избежать? Вы ведь к этому клоните?
Можно. У вас еще два варианта на выбор, мсье Вальдо. Во-первых, вы можете сейчас подписать признание вины и согласие на психокоррекцию и уехать с Евгением Львовичем на Е-один.
Если Евгений Львович найдет, что корректировать, я ничего не имею против, сказал я.
Найду, сказал Ройтман.
Только вины я не признаю, заметил я.
Ну, вы меня просто поражаете! пожал плечами Дауров. Сорок минут назад я у вас спрашивал: «Мсье Вальдо, вы специально тянули время или это случайно так получилось?» «Да, тянул», ответили вы. «Почему?»спросил я. «Я хотел, чтобы он ушел», ответили вы, Дауров развел руками. Ну, просто, как по учебнику: умысел плюс волевые усилия для реализации.
Эту часть беседы я даже смутно помнил. Было такое.
Для согласия на психокоррекцию не нужно признания вины, вмешалась Камилла.
Все-таки от адвокатов есть определенный вред, заметил Дауров. Для согласия на психокоррекцию не нужно, а для досудебного соглашениянужно. Вы можете подписать согласие и уехать к Евгению Львовичу, но суд все равно состоится. Для любого судьи тот факт, что подсудимый проходит курс психокоррекции, конечно, хороший аргумент в вашу пользу, но вы же, кажется, огласки не хотели?
Какие еще варианты? спросил я.
Еще один, сказал он. Анри, вы искренне хотите спалить сеть?
Давайте я вам как под БП буду отвечать. Совпадет, надеюсь. Вы же уже спрашивали, да?
Да. Но этот вопрос требует ответа в здравом уме и твердой памяти.
Я хочу, чтобы эти ребята остались живы, сказал я. И не убили никого.
И мы того же хотим, сказал Дауров. Я предлагаю вам действовать вместе.
Нет, сказал я.
Господи! Да, почему? воскликнул Дауров. Вы мне под БП гораздо больше нравитесь, ей-богу! Вы подписываете с нами соглашение о сотрудничествеи все, никакого суда. Никаких санкций! Максимум съездите к Евгению Львовичу, на сколько он скажет, и если он сочтет нужным. И никакой огласки. А если не хотите ничего подписыватьради бога! Я поверю вашему слову.
Нет, повторил я.
Дауров покачал головой.
Все их будущие жертвы на вашей совести. И они сами тоже.
Я проигнорировал и обратился к Ройтману.
Евгений Львович, что там надо подписать?
Мне упал документ, составленный от моего имени, где я соглашался на психокоррекцию в блоке «Е» и обязался пройти курс, который назначит мне психолог, но продолжительностью не более полугода.
Скинул на документ свою электронную подпись и отослал его обратно Евгению Львовичу.
А суд пусть будет, сказал я. Это честнее, чем заключать с вами сепаратные сделки, чтобы скрыть истину.
Да не пойдет он с этим в суд! сказала Камилла, когда мы летели в миниплане над сияющим огнями ночным Кириополем.
Конечно, не пойдет, кивнул Ройтман, состава нет.
Господи! Да что же вы молчали оба! воскликнул я.
Анри, честно говоря, я молчала потому, что хотела, чтобы ты согласился, потому что мне не улыбается погибнуть в каком-нибудь теракте, организованным твоими бывшими друзьями. Если хочешь, можешь меня уволить.
Я к тебе привык, сказал я.
А я молчал потому, что за некоторые вещи, которые не подпадают под уголовный кодекс, тем не менее, хочется выпороть, сказал Ройтман.
Так вы меня пороть на Е-один собираетесь?
Поркаэто старинный метод психокоррекции, заметил Евгений Львович. Хотя я не вполне уверен, что найду, что корректировать. Цель-то была благаячеловека спасти. А сотрудничать или не сотрудничать с СБКэто личный выбор и дело совести каждого. Есть один момент. У тебя видимо, проблемы с различением «свой»-«чужой»: бойцы «РАТ» до сих пор более свои, чем остальные граждане. И спасать бойцов «РАТ» поэтому надо в первую очередь. Хотя странно. Мы это корректировали, не должно было сбиться.
Просто смерть Филиппа была более вероятной, чем смерть неизвестных мне граждан в неизвестном мне теракте, который только предполагается, пояснил я.
А, ну, может быть, сказал Ройтман. Завтра ПЗ составим, будет видно. Если корректировать нечегозначит, не будем ничего корректировать. Ну, выспишься у нас. Куда ты в Чистое полетишь в три часа ночи! И еще неизвестно, как встретят. Тебе же в Кириополе нельзя оставаться, а у нас будешь на законном основании.
Спасибо за гостеприимство, хмыкнул я.
Пожалуйста, невозмутимо проговорил Ройтман. Все-таки я был о Даурове более высокого мнения. Он ничего в тебе не понял. Ему хочется прочитать пару лекций по вальдологии.
Не надо, попросил я.
Совершенно необходимо, сказал Евгений Львович. Он попадал в точку иногда. Руку тебе пожал, на весьма откровенный разговор без БП раскрутил. Между прочим, восемьдесят процентов допроса под БП было посвящено тому, чтобы ты рассказал, как тебя правильно завербовать.
Это точно! заметила Камилла.
Он многое выяснил, но не смог применить, продолжил Ройтман. Как только он начал тебя, скажем так, вводить в заблуждение относительно твоей вины в недонесении о теракте, запугивать, а потом подкупать, я понял, как умру. Меня взорвут бойцы «РАТ» в каком-нибудь пассажирском лайнере или космопорте, потому что Анри Вальдо отказался сотрудничать с Дауровым.
Их так учат, сказала Камилла. Они считают, что угроза и подкупсамые действенные методы, и первым делом применяют против всех.
Против мелких воришек в корпорации Хазаровского, может быть, это и были действенные методы, заметил Ройтман. Но применять это против бывшего вождя повстанческой армииизвините меня! Здесь мотивации совсем другие.
Впереди внизу показался ярко освещенный периметр Психологического Центра.
Мы снижались.
Анри, сказал Ройтман. Так как мы официально, и Е-одинэто не посткоррекционка, а нормальный рабочий блок, будет пара неприятных моментов. Давай так, смиренно. Договорились?
Обыщут с заглядыванием в задний проход? спросил я.
От этого я тебя избавлю. Но обыщут.
Евгений Львович, я последние одиннадцать лет занимаюсь в основном тем, что упражняюсь в смирении. Мне уже надо присваивать квалификационную категорию, как вам по вальдологии.
Значит, договорились?
Конечно.
У входа в ПЦв свете круглых фонарей цвели форзиции.
Я помню это место десять лет назад, когда меня привезли сюда после приговора суда. Тогда все было куда депрессивнее и строже. Форзиций точно не было. И фонари имели казенный вид. Точно не эти светящиеся шары, словно в коттеджном поселке.
Потом, после освобождения, я обязан был приезжать в Центр на обследование каждые три месяца. Но в Посткоррекционное отделение, на «посткоррекционку», как говорит Ройтман. Туда даже вход с другой стороны. Там конечно вполне либерально. И форзиции, и кипарисы, и можжевельники, и кольцо не отбирают, и даже почти не обыскиваюттолько гоняют через арку.
Я так приезжал раза три, потом Ройтман стал гонять меня раз в полгода или, когда считал, что у меня депрессия.
Потом я на три дня загремел сюда при Данине, но Даниил Андреевич не успел здесь ничего поменять, и все было, как десять лет назад.
Миниплан приземлился у входа.
Выходим, сказал Евгений Львович и открыл дверь.
Я был благодарен ему за то, что он обошелся без фирменных шуточек местного персонала, вроде «Домой приехали».
Мы вошли за стеклянные двери, и они мягко закрылись за спиной. Я знал, что хрупкость эта обманчива. Их даже импульсный деструктор не берет. И открыть нельзя иначе, чем с кольца со специальным кодом. В общем, я переступил черту свободы и несвободы.
Хотя, что я мог до этого? Браслет на моей руке никто не отменял. А значит, сигнал с него виден на компьютерах всех ближайших отделений полиции. Сейчас, наверное, он виден на компьютере Центра.
За столом у входа сидел единственный охранник, горела лампа. Вполне себе гостиничная стойка, ничего угрожающего. Светло-зеленая форма с фениксом на нагрудном кармане: то ли врач, то ли полицейский. Для тех, кто в курсесотрудник ПЦ. Но все же портит впечатление.
Ройтман мягко подтолкнул меня к столу.
Подошел вместе со мной.
Камилла встала рядом.
Добрый вечер, Витя, сказал Ройтман охраннику.
Да уже утро скоро, Евгений Львович, ответил он.
Зарегистрировали Анри?
Да, конечно. Уже все в базе. И все данные, и согласие мсье Вальдо.
Евгений Львович кивнул и обратился ко мне:
Анри, это значит, что сигнал с твоего браслета виден на портале Центра, и на кольцах охраны, естественно. Если ты вдруг окажешься за периметром, будет тревога.
Я понял, сказал я. Евгений Львович, ну, не в первый раз. Не окажусь я за периметром.
Очень плохо, что не в первый раз, заметил Ройтман.
Простите, что испортил вам статистику, сказал я.
Посмотрим. ПЗ составимбудет видно, испортил или нет.
Мсье Вальдо, сказал Витя, ценные вещи сюда.
И указал глазами на стол.
У меня нет, улыбнулся я.
Анри, все металлические предметы, пояснил Ройтман, Нож, если есть. Кольцо обязательно.
Оружие, добавил Витя.
Предпочитаю военные корабли в полном вооружении, заметил я, снимая кольцо, но они, к сожалению, в карман не влезают.
Витя юмора не оценил и размеренно продолжил:
Психоактивные вещества? Наркотики?
Ох! Они мне так надоели за девять с половиной лет в вашем заведении, что никогда больше!
Лекарства? спросил охранник.
Евгений Львович, лекарства-то зачем?
Чтобы ты овердозу не выпил от отчаяния.
Камилла, это законно? для порядка спросил я.
Она кивнула.
А! Есть, сказал я.
И я извлек на белый свет упаковку ройтмановских таблеток от световой депрессии, которые он навязал мне, когда провожал в ссылку.
Евгений Львович улыбнулся.
Сдавай, сдавай. Они тебе здесь не понадобятся, а потом все вернут.
Все? спросил Витя. Больше ничего нет?
Оказалось, что кроме кольца и таблеток с меня и взять нечего.
Нет, сказал я.
Тогда нам вон в ту комнату, сказал охранник и кивнул в сторону закрытой железной двери.
Эту дверь я помнил с прошлого моего визита в это место десять лет назад. Там проводили так называемый «полный обыск»: с раздеванием, заглядыванием во все существующие отверстия тела и просвечиванием рентгеном.
Эта процедура до сих пор вызывала у меня омерзение.
Нет, нам туда не надо, сказал Ройтман. Я Анри вполне доверяю.